Катя широко открыла дверь и зажгла свет. Спартак смеялся, качая головой, идя за девушкой следом.

– И меня однажды подставил, – развернулась она к нему лицом. – Позвонил Ёске, ну, Иосифу. Будто я жду его после демонстрации мод. Был поздний час. Нужен, так сказать, провожатый. Тот обрадовался и быстро примчался. И Рита подлила масло в огонь… Тебе смешно, а на меня потом как-то странно посматривала тетушка Анна, будто на его богатство позарилась…

– Диме заняться бы пародией.

– Невинная шутка, но дядя стал строить планы! Ну, хватит! – и ей бы рассмеяться, но Катя сдерживалась: кто знает, как воспримет Спартак? – Смеешься… А Ёська, этот пузанок, стал появляться там, где я его совсем не жду. К тому же стал трепаться направо и налево, что я просила его приехать за мной. Теперь не знаю, как мне избавиться от навязчивой опеки?

– Этим займусь я…

– Кстати, он и в этом году намерен поступать на юрфак…

Катя юркнула в свой кабинет, а Спартак задержался в ателье, залюбовался огромными фотографиями, размещенными на стенах помещения. Черно-белые, цветные, старые, свежие, в основном – женские лица, прекрасные обнаженные тела. Зачаровывала красота, и приятно было смотреть до тех пор, пока это были снимки незнакомок. Но вот брови Спартака полезли на лоб и кровь в жилах стала, кажется, остывать: в глаза ему бросился портрет Кати в полуобнаженном виде. Снимок, правда, был сделан с большим вкусом и эстетическим мастерством, тем не менее вызвал в нем непроизвольный протест: вот так, запросто, могут любоваться ее красивой фигурой все, кто приходит сюда?!

На память пришли слова матери: «…Внешностью господь бог ее не обделил. Но что это, скажи на милость, выставлять свое тело на всеобщее обозрение?!»

Из соседней комнаты вышла Катя, она перехватила его взгляд и покраснела.

– Какой уже день прошу фотографа снять…

– Напрасно, портрет отличный, – потупился он, словно уличенный в обмане.

– Пошли, покажу тебе свой кабинет, – Катя взяла его под руку.

Щеки ее горели, она чувствовала, как краснеет от одной только мысли, что будет пытаться его соблазнять. Смущало еще то, что Спартак смотрел на нее с восторженным интересом, словно проник в ее потаенную затею.

– Ну, как находишь? Не блеск, но все-таки…

Небольшая комната с огромным окном, глядящим на шумную улицу, была освещена горящими свечами, водруженными на квадратном журнальном столике – только что зажженные фитили, быстро разгорались. В центре – бутылка шампанского и ваза с фруктами.

– Что-то отмечаем? – заглянул он в ее игриво-лукавые серые глаза.

– С приездом! – две ямочки продавились на ее улыбающемся лице.

– Спасибо…

Катя не дала ему договорить:

– Или не повод? – Она всячески старалась скрыть волнение, но, очевидно, не очень у нее это получалась, и попыталась скрыть легкими нападками. – В этот раз ты что-то дольше задержался…

Лучшее средство защиты – это нападение, говорят. Вот и она решила использовать испытанный метод, чтобы подавить свою нерешительность.

– И не только с прибытием, но и с красным дипломом… – подчеркнула она с игривым вызовом, рассчитывая на поцелуй, не такой, как у входа в парк, а настоящий, который ждет более полугода.

Он виновато пожал плечами.

– Отметим, конечно… – растерялся Спартак, будто уличенный в каком-то прегрешении. – О дипломе с отличием, разумеется, успела уведомить моя мать, – покачал виновато головой он. – После защиты подвернулась небольшая халтура, и с сокурсниками взялись подработать. Сколько можно висеть на плечах предков?! Звонил же я тебе…

Оправдываться ему незачем было, она все хорошо помнит. Просто, ей нужно было предпринять какие-то защитные меры, чтобы не выдать себя с потрохами. С ее ли трусостью идти на подобные подвиги? «Ну, помоги же мне!» – взывали не только ее сердце и глаза, полные надежды и нетерпения, но и вся ее жаждущая плоть.

И они как бы застыли на месте в робком мину тном ожидании, смотря друг на друга с нежностью. Он приоткрыл рот в соблазняющей улыбке, и на его смуглом загоревшем лице обнажилась полоска белых зубов. И в этот раз он, однако, не поцеловал ее в губы.

Спартак аккуратно открыл шампанское, крепко держа пробку, когда извлекал из горла бутылки, разлил светлый шипучий напиток ей и себе в удлиненные стаканы. И предложил за встречу короткий тост: рад, мол, тебя видеть и будем здоровы и все такое. Но что слова! Миг для нее волшебный, таинственный, решающий. Катя слушала Спартака, но стук сердца ее отвлекал. Они чокнулись звонкими хрустальными бокалами. Спартак выпил до дна, будто утолял жажду, она же не смогла осилить даже треть шипучки. Он забросил себе в рот виноградину и, жуя, смотрел на то, как она морщится от кисло-сладкого напитка.

– Ты похудел? – Катя будто нашла какие-то изменения на его лице, и укорила себя за то, что не смогла осилить некрепкий напиток и, стало быть, не осмелится настроить себя на интимный подвиг.

– И мама так считает.

– Но тебе очень идет. Придает аристократическую, так сказать… – невольно получилось вычурно, и она поспешила упростить фразу.

– Как в старину, что ли… Под нашим солнцем и обильным угощением быстро восстановишься. Здесь это умеют…

– Мама грозится меня откормить.

– Не вздумай поддаваться! – запротестовала Катя. – Сейчас иные платят, чтобы похудеть. А наши норовят раздать нас вширь…

– Причуды южан, – усмехнулся Спартак и взял под защиту родителей. – Старших понять можно, – он долил ей еще немного и себе почти до верха, и пояснил свою мысль. – Выпало на их долю всего. Хотят осчастливить детей. У меня такое ощущение, что основное удовольствие наших людей заключается в пирушках. Будто нет других увлечений. Замечаешь, все наши праздники, загородные вылазки, как правило, держатся на застолье. Не так ли?

– Точно! – Катя усмехнулась. – Вспомнила дядю Матвея. Пить он совсем не может, а дядя Кира цыкнет на него… Ходит потом по комнате, сам не свой. И тетя Анна мужа обвиняет. Одному застолье, а другому головная боль. Известны тебе наши кавказские приколы…

– Хотела бы жить в Москве?

Вопрос показался Кати настолько неожиданным.

– Не знаю… – растерялась она.

– Совсем иная там жизнь.

– Наверно, – пожала она плечами. – Столица, страна в стране…

– Другие возможности…

Спартак смотрел на нее так, будто проверял ее, и ее охватила легкая паника. Ритка, ушлая, и такой вариант предусматривала: а вдруг у него в столице завелась подружка, стращала, и вот он решил ее испытать. Откажется или согласится покинуть родных и близких, привычный жизненный уклад и все такое?..

– Перспектива… – он, казалось, смотрел ей в самую душу.

– Еще бы, – неуверенно поддержала его Катя. – Москва есть Москва. Не то, что наша периферия. Но… согласись, и здесь мы приноровились, вернее прижились, – поправилась она, – живем. В своей, как говорится, тарелке. А там, огромной столице, – потеряемся…

– Люди отправляются жить за границу и ничего, – и опять этот оценочный его взгляд, холодящий ее душу. – Не теряются, если знают, зачем едут, готовы дерзнуть, чтобы чего-то в жизни добиться… – и голос увлекающе заманчивый.

– Но разве нам здесь плохо? – И она решила использовать свою женскую хитрость: возможно, не такую изощренную, но вполне сойдет в целях самообороны.

– Пока были юными, под родительским крылом.

– Не знаю… – Катя почувствовала себя такой беспомощной оттого, что не могла ему возразить. – У тебя были такие планы, – ласково продолжала она, окончательно теряя надежду на то, что может что-то получиться из затеянного подругой плана. Господи! Да и о каком соблазне может идти речь, если назревает конфликт и даже расставание! – Готовил проект, чертежи, такие великолепные рисунки… – подчеркнула она так, чтобы не сдаваться без боя, и из явно проигранной ситуации хотя бы с достоинством выйти.

И это, похоже, возымело действие:

– Дадут ли построить культурный центр? – заговорил он уступчиво о своих опасениях.