– Застрочила, как швейная машина, – сощурилась Мария. – Не сама ли признала – мается?! И еще не один год будет мозолить учителям глаза.

Но Марфа продолжала сверху вещать, как с трибуны, не слыша всего, что говорит внизу соседка:

– Сколько надо, столько и будет поступать! Тебе-то что? – пыталась она приоткрыть ворот жаркого халата, распарившись от напряженного разговора. – Ну и что с того, что с неба звезд мы не хватаем! Да все у нас зато есть не на один десяток лет. Знаю, от чего ты места себе не находишь и страх берет! Да – страх! Как же! Пока твой ученый Архимед протирал в столице штаны, мы тоже баклуши не били. Вернется от свекрови, бог даст, мать Кати – пойдем сватать дивчину… – соседка вовсе жаром запылала.

– Рехнулась! – определила Мария и припугнула кулаком рябую, вырывающуюся из ее рук. – Видит лиса виноград, да ноги коротки…

– Испугалась, поджилки трясутся, – вздувалась массивная грудь Марфы от удовольствия, что нашла уязвимое место заносчивой соседки. – Кто-то теряет, а кто-то находит…

– Раскудахталась и сама не знает, о чем тараторит. – Или не видела, Катерина сама приходила к моему Спартаку. Ступайте, сватайте! Только не видеть вам ее, как собственных ушей. Уступаю, ну-ка – испробуйте!

Тут Мария явно дала маху, с лихвой переусердствовала, что самой совестно стало, и спазм, точно комок, перекрыл ей горло. Сын ее не просто так встречался с Катей: наивные увлечения с каждым разом перерастали в серьезные чувства. И, кто знает, может быть, уже этой осенью суждено бы и свадьбу справить. Только, видит бог, она, Мария, против брачного союза. Собственно, против девочки она ничего не имеет, Катя – прелесть, славная, может войти в душу и стать настоящей дочерью. И пусть избалованная и слишком современная, как нынешняя молодежь, сдерживает другое: уж больно много тетушек и дядюшек ее окружают, и в каждом желании ей потворствуют. Особенно Кира преподобный, родной дядюшка девушки. Какой пример мог дать племяннице, дамский угодник. И при живой еще жене не упускал возможность за одной-другой молодкой приударить. Собрал вокруг себя людей покладистых, стянул с них солидные доли, чтобы наладить обувное производство, выкупил помещение зятя и расширил предприятие. У других деньги погорели, а этот – преуспел. Ушлый! Возглавил компанию. Как же – бизнесмен! На виду у всех. Уже за пятьдесят… как племенной бык, носится за молодыми женщинами, половой гигант. Бедняжка жена его сполна натерпелась, ушла, так и не смогла проучить кобеля…

– Что ты там под нос себе мурлычешь? – Марфа захрипела, дыша часто. – Говори уж громче. И видела неважно, и ноги, поди, не держали, как надо, а теперь и с ушами так…

– Тоже мне жених! – издевательски роняла Мария, не глядя на соседку. – Ни рыба, ни мясо. Пять лет поступает, да баллов не хватает. А где их взять, когда не дал всевышний! Мой сын за эти годы институт закончил! Возвращается домой, к матери и деду. С солидным дипломом. И никакая столичная фирма не смогла его удержать.

– И остался бы! Чего же… Все нынче туда намыливаются, а твой…

– Кто все? Эти?.. Гастарбайтеры, штрейкбрехеры всякие…

– И будет здесь опалубку бетоном заливать. Вот те на! – хихикнула Марфа, нервно покашливая.

– Да ты хоть соображаешь, что такое инженер-строитель? – Марию перекосило от невежества соседки. – Это – сложные схемы, проекты! Кому я говорю, господи, боже мой! Столичный институт, а не периферия, понимаешь. Выстроит дворец и утрет всем нос…

На какое ухаживание осмелилась чванливая толстуха намекать, Марию от нетерпимого зла разрывало на части: как-то сынок Марфы, Ёсик-Колобок, подвез Катю домой с работы поздно вечером на своей иномарке, задержался у ее калитки минуту. И что же, повисла у него на шее девочка? Соседи разнесли треплю, а эта – планы строит!

Эх, милая! Ушло то время, когда ради денег выскакивали замуж абы за кого! Во все времена была, есть и будет главенствовать, и соединять сердца людей любовь! И никто Марию в этом не переубедит!

– Насмотришься на умников в телевизоре и тошно делается, – не уступала Марфа. – Как петухи, друг на друга набрасываются… – и это неулыбчивая, хмурая женщина вдруг громко рассмеялась, и что-то загудело в ее массивной груди, точно отдаленные раскаты грома.

– Вот бестолковая! – Мария придержала за ноги курицу. – Нашла с кем сравнивать моего сына, с депутатскими говорунами. Мой мальчик постоянно завоевывал первые места на олимпиадах по математике. А рисунки бывали даже на выставках. – На этого… всесильного Киру надеется, – тихо закипала Мария в тщетных попытках взять верх в споре.

– Юридический тебе не строительный. Кирпичи класть и заливать бетон! – Марфа нашла выход, как ужалить хвастливую соседку.

– Надо столько выучить законов. Ей богу, черт ногу сломает!

– Господи! Совсем погнала. А я голос свой рву, что-то доказываю… – Мария намеревалась уйти, но Марфа удержала:

– Что ты сказала?

– Каждый сверчок – знай свой шесток!

– И Кира моего сына опекает, как сына, не станет препятствовать… – Марфа подобралась с другой стороны, чтобы осадить соседку.

– У него он научится! – оборвала ее Мария. – Только совсем другому!

– Дима больше у Киры ночует, – о чем-то своем твердила Марфа, не расслышав Марию. – Да вот и Анна идет груженная. Легка на помине.

К месту сходки приближалась миловидная крупная женщина, румяная и вспотевшая, торопливо шагая, в руках у нее две увесистые сумки. И предстала перед соседками приветливой и слегка смущенной.

– Хоть и полно нынче в магазинах всего, но с рынка тащим по-прежнему, – оправдывалась Анна, показывая крупные белые зубы, широко улыбаясь. – И мясо, и овощи, да и фрукты – все самое свежее моим домочадцам подавай. А не какие-то залежавшиеся в магазине продукты. Мы, это самое, не были такими капризными.

– Мы знали почем фунт лиха, – пригладила курице голову Мария.

– Что это ты в обнимку с рябой? – Анна уложила у порога сумки и облегченно выдохнула, поправляя волнистые черные волосы.

– Сына твоего звала, но, видно, отсыпается после ночных бдений, – пояснила Мария. – Пусть моей курице голову отрежет. Ты же знаешь, мой свекор с причудами. Птицу зарежет – неделю мясо есть не станет.

– На работе Дима, – Анна протерла потный лоб. – Помощник он Киры теперь по коммерческим делам. Ну, вроде экспедитора, это самое…

– Так и скажи! – поправила Мария. – Будет развозить по магазинам обувь. Экспедитор…

– Говорите громче! – напомнила Марфа о себе. – Неужто опять на рынке заложили взрывчатку. Не сплю по ночам.

– Заладила… – сощурилась Мария.

– И на рынке открыли обувные магазины, – с верхотуры продолжала вещать Марфа, выставив перед собой, как указку, длинный мундштук с сигаретой. – Говорила моему Иосифу, чего же, сынок, на рынке бывать. Дел и на складе хватает. Порядок взялся наводить в торговле. Да кто оценит? Отец ушел раньше времени. И сына вовлек в коммерцию. Скорей бы поступил и стал бы ходить с портфелем…

Но женщины ее не слушали, увлеченные другим.

– Хорошо, что пошла раньше, – призналась Анна. – Я уже уходила, это самое, с рынка слышу, как сирена стала завывать. Все замерли от испуга. Что же это такое? По рупору объявляют: «Немедленно всем покинуть рынок! И убрать со стоянок транспорт!» Сбежала и забыла, это самое, купить кинзу…

– И меня кинза очень выручает от давления, – очевидно, уловила Марфа лишь последние слова.

– Мой сын терпеть ее не может! – отрубила Мария, сделав кислое лицо. – И мы все, как по команде, не приняли и не употребляем ее.

– Не представляю, это самое, как можно готовить долму без кинзы?! У нас в семье без зелени не садятся за стол.

Анна, живущая по другую сторону от Марии, особа, как говорится, палец в рот не клади – откусит по локоть. Но и Мария не из робкого десятка. Умела за себя постоять:

– Зелень – любая, только не кинза! – насмешливо осудила она.

– Сын твой, Мария, привык, поди, в столице всякие окрошки есть, – опять уколола соседку Марфа. – Отвык от нашей южной кухни.