- Прости, княже. Не признали.
Василько, остывая от внезапно нахлынувшего гнева, подъехал к насильникам и сердито молвил:
- Вы хоть и не мои гридни, но коль вновь изведаю о вашем похабстве, то попрошу князя Юрия содрать с вас три шкуры... А девушку эту облачите в кафтан и отведите домой.
- Отведем, князь.
Гридни проводили Василька хмурыми глазами. Этот князь слов на ветер не бросает. В Чернигове троих дружинников снял с сотских и приказал кинуть в поруб. Дружинники норовили найти защиту у своего князя, но тот встал на сторону Василька: те, кто не исполняет волю князей, должны отвечать по всей строгости, о том и «Русская правда» глаголит.
У нарядного дворца местного князька Янгина толпились старшие дружинники - бояре и княжьи мужи в теплых шапках и меховых шубах: ждали выхода Юрия Всеволодовича. При виде князя Ростовского расступились, но особого почтения не выказали: поклоны их были едва заметны, а взгляды холодны. Каждый ведал: великий князь открыто недолюбливает своего племянника. Да и как быть неприязни, коль Юрий Всеволодович не единожды ходил с дружиной на Ростов, и каждый раз был бит ростовцами. А срам от Константина Ростовского на реке Липице, когда Юрий, потеряв свыше девяти тысяч убитыми, перепуганный и униженный, бежал в свой Владимир, где ему пришлось поклониться ростовскому князю и удалиться в ссылку на Волгу, в порубежный Городец Радилов. Тогда он потерял всё: честь, власть и великокняжеский стол. Казалось, никогда уже больше Юрию Всеволодовичу не увидеть былого величия. Он уже готовился уйти в монастырь, и вдруг в городок примчал гонец и заявил, что его хочет видеть Константин Всеволодович.
- Я прощаю тебя, брате, и возвращаю тебе великокняжеский стол.
Константин удивил всех русских князей. Владимирский стол - самый могущественный, и вдруг отдать его не сыну Васильку, а самому злейшему врагу?! Такого еще Русь не ведала. Щедрый же подарок преподнес Константин Юрию! Теперь-то уж тот перестанет злиться на ростовцев, и поклянется им в вечной любви.
Юрий целовал крест перед Константином, но стал клятвопреступником. Никогда он не смирится со своим унижением, никогда не возлюбит сыновей Константина - Василька, Всеволода и Владимира. Никогда!
Василько надеялся переговорить с великим князем с глазу на глаз, но в столовой избе он увидел и Ярослава Всеволодовича. Братья трапезовали и были наподгуле. Лицо Василька стало сумрачным: разговора не получится.
- А вот и племянничек пожаловал. Присаживайся к столу да испей медку, гостенек ты наш дорогой, - с напускным радушием произнес Юрий.
Проворный слуга тотчас наполнил из братины серебряный кубок. Василько снял шапку и присел на стулец, но кубок только пригубил.
- Э, брате, да он нами гнушается. За великого князя не хочет выпить. Так на Руси не водится. Аль гордыня взыграла?- прищурив на Василька осовелые, желудевые глаза, с ехидцей высказал Ярослав.
- Напрасно ты так, дядя. Никогда не гнушался. Не до медов ныне.
- Аль, горе, какое?.. Нет, ты глянь на него, Юрий. Ишь, как нахохлился. Будто перед ним не родные дядюшки, а заклятые враги. Даже мед в глотку не лезет, - продолжал язвить Ярослав.
Юрий качнулся грузным телом в кресле, вяло махнул рукой.
- Погодь, Ярослав... С чем пожаловал, племянничек?
- Да ни с чем, - пожал плечами Василько. - Мимо ехал, вот и заглянул.
- Мимо?.. Не хитри, Василько. Старого воробья на мякине не проведешь.
- Тебе еще далеко до старости, великий князь.
Юрию Всеволодовичу шел сорок первый год, а Ярослав был на четыре года моложе. Оба - крепкотелые, не обиженные здоровьем.
- Не годы старят, а жизнь, племянничек. Жизнь! - вздернул перст над головой Юрий Всеволодович и вновь потянулся к кубку с медом. Василько давно ведал: великий князь на иных застольях выпивал много, но головы не терял, зато в такие минуты он любил слушать только самого себя, стараясь поучать других.
Юрий Всеволодович закусил куском сочного подрумяненного мяса, откинулся на спинку резного кресла и назидательно продолжил:
- Не тот живет больше, кто живет дольше. Жизнь красна делами, ибо судят о людях не по словам, а по делам.
- Доподлинно речешь, брате. Не смотри, как рот дерет, смотри, как дело идет. Вот разбил ты Пургаса, и всей Руси стал красен.
- Погодь, Ярослав, не перебивай... Всей Руси никогда не будешь красен. Князья завистливы, а то зело худо. Завистливый человек злее волка голодного. И ведь что? Чем больше о государстве своем печешься, чем больше пределы его преумножаешь и порубежных крепостей ставишь, тем злей на тебя смотрят князья. Взять Олега Курского. До сих пор зуб точит. А Мстислав Удалой, кой женат на дочери Ярослава? Близкий сродничек. Уж чего бы моим делам завидовать? Так нет же! Мстислав спит и видит себя государем всея Руси, в любой момент ножку подставит.
- Прости, брате, порадую тебя, хе, - ухмыльнувшись, опять прервал Юрия Ярослав. - Перед походом изведал: крепко недужит мой тестюшка. Скоро, чу, окочурится.
- Во-от! - вновь вскинул перст над головой Юрий Всеволодович. - А я о чем глаголю? Железо ржа съедает, а завистливый от зависти помирает.72То - возмездие от Бога. Вникай и на ус мотай, Василько. Ты ведь тоже не херувим, не шибко-то дядюшку и уважаешь. Не забыл, как в Городце меня, великого князя, ослушался? Вкупе с Мстиславом заартачился. Да этот Мстислав готов всё наше княжество с потрохами сожрать. Руки у него загребущие, а глаза завидущие, и все норовит умней всех быть. Удалью своей похваляется. Я-де второй Егорий Храбрый. А этому Егорию татары на Калке так по шапке дали, что тот, как последний трус, с поля брани стрелой помчал. А ты, племянничек, на его умишко понадеялся. Ну и дурень. Живи своим умом, а чужого спрашивайся. Есть еще на Руси башковитые князья. Вот у них и набирайся уму-разуму, а не у выскочек...
Юрий Всеволодович еще долго не прерывал свою нравоучительную речь, пока в покои робко не заглянул ближний княжеский гридень.
- Прости, великий князь. Дозорные вои оружного мордвина в лесу изловили.
Юрий Всеволодович не спеша, отпил новую порцию меда, пожевал баранину и лишь тогда глянул на гридня.
- Чего сказывал мордвин?
- Вначале-то ничего не сказывал, брыкался и верещал, как боров недорезанный, а когда его на вертел привязали да огоньком поджарили, заговорил. На реке Уне расположился станом отряд мокшан.
- Велик ли?
- Чу, в триста сабель.
- И что намерены делать басурмане?
- О том языку не ведомо.
- Пусть дале мордвина пытают, - вышел из-за стола Ярослав. - А коль на огне молчать будет, ломайте ему ребра и отсекайте ноги. Заговорит! Я, пожалуй, сам пойду на пытку.
- Сходи, брате, сходи, - мотнул короткошеей головой Юрий Всеволодович. - Да токмо вряд ли язык чего добавит. Брось его в костёр, брате.
- Брошу, но допрежь кости переломаю.
Князь Ярослав, нетвёрдо ступая на ногах, подошел к стене, снял с колка медвежью шубу и шапку на бобровом меху, облачился и вышел из покоев.
« Жестокость у Ярослава в крови», - с сожалением подумал Василько, а вслух сказал:
- Дозволь мне на мокшан сходить, дядя.
- Тебе?.. Нет уж, племянничек. Пошлю-ка я свою молодшую дружину, а тебя надо поберечь. Князь-то, Михаил Черниговский, для чего за тебя свою дочь выдал? Дабы доброе потомство заиметь. А он, гляди-ка, на басурман рвется, головушку свою хочет положить. Не дозволю, сродничек.
Юрий Всеволодович говорил, не скрывая иронии. Василько порывисто шагнул к двери.
- Пойду я, князь. Спасибо за угощение.
- Ступай, ступай с Богом.
У высокого крыльца поджидал князя Славутка. Глянул в лицо Василька и всё понял: князь не в духе.
Г л а в а 5
ЛОВУШКА
Ближе к вечеру прибежали на лыжах лазутчики и донесли:
- В лесах мы заметили дымы. Пошли сторожко и обнаружили мордву. Кажись, та самая, что за Пургаса билась. Где-то в пяти верстах... Великого князя упредить?
