Ростовский князь Константин не раз вспоминал пророческие слова матери. А сейчас, когда ростовцы праздновали Николу Зимнего, князю было не до веселья. На женской половине терема вот-вот должна разрешиться чадом супруга Анна Мстиславна. Целых тринадцать лет ждал Константин наследника! Он беспокойно ходил по покоям. Только бы родилась не девка. Господи, только бы не девка! Дочь – чужая добыча. Любой простолюдин жаждет сына, а тут - сам князь!
В муках рожала Анна Мстиславна. Князь то и дело посылал к двери супруги своего ближнего боярина Еремея Глебовича Ватуту, но тот возвращался и разводил руками:
- Повитуха сенным девкам сказывала: тяжко Анне Мстиславне. Богу надо молиться.
Константин Всеволодович не находил себе места. Жену он свою любил и страшился ее смерти.
Где-то к полуночи в покои не вошел, а вбежал Еремей Глебович.
- С сыном тебя, князь!
- А княгиня?
- И княгиня слава Богу.
Радости Константина Всеволодовича не было предела. Дал же Господь наследника!
Княжич родился 7 декабря 1209 года. Его нарекли Василием (хотя это имя было распространено в южнорусских землях). Василий - христианское имя киевского князя Владимира Красно Солнышко, принятое им накануне крещения Руси. Именно в его честь назвал своего первенца ростовский князь Константин, сам носивший имя римского императора, кой сделал христианство государственной религией в своих обширных владениях. По летописному преданию князь Владимир - Василий Киевский в 989 году прибыл в Ростовскую землю и здесь « постави град в свое имя… и постави церковь соборную… и вси люди крести».
Князь Константин Всеволодович готовил наследника к суровой жизни. Уже 25 мая 1213 года Василько принял обряд пострига и « всажения на конь». А перед постригом епископ Кирилл отслужил молебен в храме, а затем взял острые ножницы и отхватил из головы княжича прядь русых волос, кою закатал в воск и передал на хранение княгине, кою Анна Мстиславна будет беречь как зеницу ока «в драгоценной заветной шкатулке, позади благословенной, родительской иконы. Он же, трехлетний малец, уже мужчина. Теперь возьмут его с женской половины из-под опеки матери, от всех этих тетушек, мамушек, нянек и приживалок, и переведут на мужскую половину. И отныне у него будет свой конь, и свой меч по его силам, и тугой лук будет сделан княжичу в рост, и такой, чтобы под силу напрячь, и стрелы в колчане малиноволм будут орлиным пером перенные, - такие же, как князю – отцу!.. А там, глядишь, и за аз, за буки посадят. Прощай, сыночек, - вздохнет Анна Мстиславна, - к другой ты матери отошел, к державе»! А сегодня был торжественный день. В детинце у княжеского терема было многолюдно. Константин Всеволодович в окружении бояр, епископа, священников, тысяцкого, гридней5, тиунов и городской знати, сидел в нарядном дубовом кресле и громко, возбужденно произносил:
- Был мне вещий сон, в коем явился Георгий Победоносец и заявил: «Быть твоему сыну зело мужественным и знатным ратоборцем, да таким, что прославит имя свое на века». Тому, выходит, и быть. А ныне добрый и памятный день настал для княжича. Сегодня кончилось его младенчество, и наступил час рождения воина. Хватит Васильку воспитываться в материнском тереме. Отныне я приставляю к княжичу дядьку из искушенных в битвах воевод. В добрый час, Василько Константинович!
Все, приглашенные на торжественный обряд, подняли чаши с вином, а стремянные повели коня по кругу.
Василько не испугался, не заревел. Ему понравилось сидеть на коне. Обойдя круг, стремянные попытались снять княжича из седла, но Василько заупрямился.
- Нет! Еще хочу!
Константин Всеволодович одобрительно рассмеялся:
- Ай, да сынок. А я что говорил? Пусть сидит, пока не устанет.
На третьем кругу дорогу внезапно пересек, неизвестно откуда взявшийся, черный кот. Прирученный конь взбрыкнул и Василько едва не вывалился из седла. Княжий двор замер: еще миг, другой - и княжич окажется на земле. Худая примета!
Но Василько, забыв про узду, весь подался вперед, наклонился, обеими руками вцепился в шелковистую конскую гриву и вновь восторженно закричал:
- Еще хочу, еще!
- И впрямь отважным ратоборцем будет твой сын, князь Константин Всеволодович, - степенно произнес Еремей Ватута.
- Непременно будет, - похвально молвил другой боярин Воислав Добрынич.
И был пир на весь мир, коего не ведали княжьи слуги: бояре, старшие и младшие дружинники, стольники и спальники, стряпчие и ключники, тиуны и вирники, купцы и «лутчие» люди города. Пили, поднимали заздравные чаши за славного князя Константина, его сына Василька, за преумножение земель Ростовского княжества.
- Да будет на то воля Господня! - воскликнул князь. - Быть Ростову Великому стольным градом!
Ростовский удел всегда был тесен Константину. Он, старший сын великого князя Всеволода Большого Гнезда, жаждал завладеть всей Залесской Русью.
- Быть Васильку великим князем! - словно подслушав мысли Константина, прокричал третий боярин, Борис Сутяга.
Константин Всеволодович окинул испытующим взглядом бояр и невольно подумал: «Сейчас все из кожи вон лезут, дабы княжичу свое почтение оказать. Но что будет после моей кончины? Тот же Бориска Сутяга затеет свару и призовет на княжий стол чужака из другого удела. Бояре хитры и коварны. На одних лишь Еремея Ватуту да Воислава Добрынича можно смело положиться... А в дядьках у княжича ходить Емельяну».
Когда Константин Всеволодович объявил о своем решении, а затем вновь посмотрел на Сутягу, то удивился ему искаженному лицу. Узкогубый, клыкастый рот его искривился, капустные глаза зло прищурились. Он, как самый старший и самый богатый боярин, ожидал иного княжеского слова. Княжьи мужи не сомневались, что Василько будет поручен в «дядьки» Борису Сутяге. Но Константин Всеволодович зачастую был непредсказуем. Вот и сегодня отдал княжича в руки молодого и неродовитого боярина Ватуты.
Десять лет назад князь Константин собирал дань в селе Пужболе. На глаза ему попался рослый, богатырского вида детина с веселыми открытыми глазами.
- Чьих будешь? - спросил Константин.
- Еремей, сын Глеба Ватуты, что кожи мнет, а я у него в подручных.
- Вижу, силушкой не обижен.
- Да есть маненько, князь.
Константин Всеволодович был в добром настроении: и дань собрана богатая и погодье, как никогда бодрящее - с легким морозцем и мягким серебряным снегом.
Константин Всеволодович был не только великим книжником, но и заядлым любителем медвежьей потехи и кулачного боя. Князь подозвал к себе любимого меченошу Неклюда и указал ему на Еремку.
- Поборешь?
Неклюд оценивающими глазами оглядел Еремку и самоуверенно произнес:
- И не таких укладывал.
- Молодец, Неклюд. Ну а ты, Еремка, согласен на борьбу?
Еремка пожал широкими плечами и спокойно отозвался:
- А чо не побаловаться.
Не прошло и минуты, как меченоша Неклюд был прижат лопатками к земле. Князь немало тому подивился: Неклюд - сильнейший в дружине, и это он доказал в злых сечах. И вдруг какой-то Еремка поверг богатыря наземь.
- Хочешь ко мне в дружину?
- Я бы пошел, князь, да батя не отпустит. Ему без подручного, как мужику без лошади.
- С твоим отцом мы поладим, - с улыбкой молвил князь.
С того дня Еремей Ватута стал княжьим дружинником: допрежь в младшей дружине, а затем и в старшей. Проверен был Ватута и в сечах. Меч его был несокрушим и неистов. О богатырских подвигах Ватуты прознала вся Ростово-Суздальская земля.
Через пять лет Константин Всеволодович назначил Еремея своим первым мечником, возвел его в боярский чин и пожаловал угодья в Пужболе.
Боярин Сутяга злорадно хихикал:
- Из грязи да в князи. И кого? Безродного Еремку, смерда?
Константин Всеволодович прознал о словах Сутяги, пригласил в свои покои и резко произнес:
- Когда и кому быть боярином - дело мое, княжье. И перестань, Борис Михайлыч, злорадствовать. Что-то я не видел тебя в сечах впереди рати. Всё в хвосте отсиживаешься, а Ватута живота своего не щадит за Ростов Великий.
