Княгиня Мария, вернувшись из Белоозера в Ростов, похоронив мужа, не стала, как того требовал обычай, постригаться в монахини. Молвила епископу Кириллу:

– Прости, владыка, но я не пойду в обитель. Мне надлежит малолетних детей поднять.

– Но… как же на сие посмотрят благочестивые люди? Ведь можно, княгиня, управлять княжеством и из обители.

– Обитель – для служения Богу, а не для княжеских дел, – твердо произнесла Мария.

И епископ больше не приставал к Марии с этим вопросом. Ведал: княгиня, коль что задумает, решения своего не изменит. Значит, так Богу угодно.

Марии Михайловне после битвы на Сити было 28 лет. Совсем еще молодая женщина, но она даже не могла себе представить, какого чрезмерного труда потребует ростовское княжение.

После девятин, поблекшая и почерневшая от горя, Мария пришла к своему духовному отцу и заявила:

– Надумала я, владыка, монастырь ставить.

– Дело богоугодное, дочь моя, – осторожно кашлянул в густую бороду Кирилл. – Но по силам ли нам сие? Время ли ныне женские обители воздвигать?

– Допрежь отвечу на твой первый вопрос, святой отец. Сил и в самом деле мало. Казна пуста, вся она ушла на дружину и ополчение. А многих древоделов и каменных дел мастеров безбожные татары в полон свели. И все же нам повезло. Не зря Василько Константинович добрым мастерам приказал в лесах упрятаться. Самому на злую сечу идти, а у него дума о будущем Ростове. И о другом мыслил мой супруг. Придут ордынцы в Ростов, а в нем ни людей, ни богатств, нечем поживиться. Вот татары и ушли несолоно хлебавши. Бурундуй со зла приказал выжечь город, но, как только избы и хоромы огнем занялись, небывалая гроза с ливнем навалилась. Бог все видит. Бурундуй к Угличу спешил, почти весь Ростов и сохранился.

– Ты права, дочь моя. Божьим промыслом град уцелел… И все же где казны на монастырь сыскать? Я, конечно, внесу свой вклад, но этого зело мало. Женский монастырь – не церковь-обыденка[1].

– Не женский, а мужской, – поправила епископа Мария Михайловна.

– Мужской, – удивился владыка. – А я-то думал, что для себя хочешь обитель поставить, дабы, как дети подрастут, о душе своей подумать… Но на мужской монастырь денег еще более понадобится.

– Понадобится, еще как понадобится. То будет не простой монастырь, а добрая крепость. Есть у нас твердыня на восточной стороне Ростова – Авраамиев монастырь, – будет и на западной.

– Надеюсь, и место приглядела, дочь моя?

– Приглядела, владыка. На мысу озера Неро, в двух верстах от города, кой закроет подступы врагу с запада. На дороге будет стоять, коя ведет в Переяславль-Залесский и Москву, откуда и пришли ордынские полчища. Имя же монастырю, коль благословишь, будет Спасским, ибо Спас – защитник.

– Русь лежит в развалинах, не успела еще кровь высохнуть, а ты уже о защите державы печешься. Не рано ли, дочь моя? Сейчас дай Бог из пепелищ подняться. Нет такого князя, кто помышлял бы меч на Орду поднять.

– Есть такой князь, владыка. Двоюродный брат Василька Константиновича – Александр Ярославич.

Глаза епископа холодно блеснули.

– Сын нашего врага Ярослава Всеволодовича, кой вкупе с братом своим Юрием не единожды помышлял взять копьем Ростов? И не просто взять, а поубивать людей и пройтись огнем и мечом по всему Ростовскому княжеству. Отец Александра не любим всем народом русским. Не побоюсь этого слова. Но он подобен Иуде. Не он ли лобзал ноги Батыя, дабы получить от него ярлык на великое княжение. Выюлил! Даже брата своего, Юрия Всеволодовича, предал. Да ежели бы он пришел на Сить со всем войском, не видать бы Бурундую победы. Тьфу!

Владыка распалился не на шутку. Мария ведала: причина его гнева крылась глубже. Князь Ярослав Всеволодович отнял у Ростовской епархии все церковные владения, находящиеся в переяславских землях. И не только: Переяславль был передан в церковное подчинение Владимиру. Такого грубого вмешательства в церковные дела новый Ростовский епископ Кирилл Второй терпеть не мог.

– Речь не о Ярославе Всеволодовиче, святой отец, – мягко произнесла Мария. – Бог ему за все воздаст. Сын же за Ярослава не в ответе. Встречалась с ним в минувшее пролетье. Ныне ему восемнадцать, но совсем не похож на отца. Честен, отважен, горячо ратует за Русь. Мыслю, не пройдет и трех-четырех лет, как о нем заговорят во всех княжествах. Вижу в нем не стяжателя и не корыстолюбца, а государственного мужа.

– Поглядим, поглядим, что из сего молодого князя получится, – продолжал осторожничать владыка. – И все же, где ты казны на монастырь наберешься после такого разорения?

– Твердыня нужна прежде всего народу, вот к нему и обращусь. Как сказывают: народ захочет – бездну перескочит. Кликну на помочь, или на толоку, как в миру говорят.

Мария подняла на епископа свои усталые, воспаленные глаза и молвила с надеждой:

– Ты всегда помогал мне, владыка. Обратись и ты к народу. Твое пасторское слово много значит.

– Помогу, княгиня. Я буду молиться за тебя во всех делах твоих.

Владыке можно было верить. Шесть лет он в Ростовской епархии и все эти годы был Васильку Константиновичу и Марии Михайловне надежным другом.

Монах Дионисий шел из Москвы в Ростов Великий. Позади остались выжженная обитель и храмы, дотла спаленная крепостица и трупы павших в лютой сече москвитян.

Монах был одним из «ученых мужей», отменным книжником и летописцем. Он не был еще стар и имел довольно крепкое тело. Шел берегом Москвы-реки в затрапезном подряснике и черной скуфье, опираясь на рогатый посох. За покатыми, выносливыми плечами – тощая котома со скудным брашном; под мышкой висела на кожаном ремне скорописная доска, с вделанной в нее скляницей с чернилами, завинченной медной крышкой и связкой гусиных перьев.

Свежий майский ветер трепал продолговатую волнистую бороду, колыхал легкокрылые белые навершья тщательно очищенных перьев.

Дионисий вышел к одному из поселений и содрогнулся. Все избы сожжены, а вокруг них валяются обглоданные собаками и вороньем тела зарубленных мужчин, женщин и детей. Видимо, поганые навалились внезапно, многие из мужчин не успели даже схватиться за топоры и рогатины. Ордынцы не пощадили даже стариков и младенцев. Тела молодых женщин и девушек были полностью обнажены и обесчещены, в некоторых из них торчали заостренные колья.

Инок упал на колени, закрестился. Господи! Какая злая погибель и какое же изуверство и варварское надругательство! Накажи изуверов, Господь всемогущий!

И чем дальше шел Дионисий по опустошенной Руси, тем все больше он видел страшные разорения и погибших русичей. Над костьми и жутко оскаленными голыми черепами все еще кружились стаи воронов.

Иногда монаху встречались истощенные люди, пробиравшиеся из лесных урочищ к своим пепелищам, дабы предать земле сосельников. Тяжко было смотреть в их мученические, изможденные лица.

– А дале как быть, отче? – спрашивали погорельцы.

– Вся Русь впусте лежит. Помощи ждать неоткуда. Сбивайтесь в артели и рубите новые избы. Надо заново Русь поднимать.

Не успели как следует просохнуть дороги, как через Ростов из Новгорода проследовала дружина Ярослава Всеволодовича, торопившегося занять, выклянченный у хана Батыя великокняжеский престол.

Встреча с княгиней Марией Михайловной была недружелюбной и короткой. Ярослав ни брашна не откушал, ни вина не пригубил. Властно молвил: