– Эй! Это ещё что за...

А Брана, проворно отскочив за дерево, опять швырялась оттуда репьями, коих у неё, как оказалось, были полные карманы. Запаслась, негодница!

– Ах ты ж зар-раза, – ожесточённо процедила Ильга. – Ну, сейчас я тебя проучу – будешь знать!..

Прыжок!.. Длинный, мощный, кошачий – и зря. Увы, её руки поймали пустоту: северянка успела улизнуть через проход и сверкала белыми клыками уже из-за другого дерева, продолжая обстрел Ильги репьями. Но и рыжая кошка была не лыком шита – сама, недолго думая, нырнула в проход, чтоб сократить расстояние. Ей удалось схватить Брану за край одежды, но та рванулась и опять скрылась. Смех доносился уже из-за спины Ильги, а репьи садились ей и на рубашку, и запутывались в волосах.

– Ты хочешь трёпку? Ты её получишь! – рявкнула она.

Прыгая из прохода в проход вслед за несносной северянкой, Ильга уже почти схватила её, почти нагнала, как вдруг под её ногами оказалась не травянистая почва, а каменное дно ручья. Сверху на неё хлынули студёные струи небольшого водопада, которым ручей низвергался с уступа. Ильга с рыком заплясала от сводящего челюсти холода, а Брана нагло хохотала во всю белозубую пасть – в паре шагов, на берегу.

– Ну, сейчас ты у меня получишь! – И Ильга, преодолев расстояние до северянки в один яростный кошачий прыжок, вцепилась в неё.

Она заволокла Брану в воду и хорошенько искупала – прямо в одежде. Впрочем, ей показалось, что хохочущая белокурая кошка не очень-то и противилась этому: ведь не так давно в борьбе на поясах она была непоколебимой скалой, а тут вдруг так легко сдалась. Ох, неспроста!..

И верно: могучим рывком Брана оказалась наверху, и вот уже она окунала Ильгу в бодрящие струи, а не наоборот.

– Я на кита хожу, и мне это под силу! – смеялась она. – Неужто ты думаешь, что я с тобой не справлюсь?

Она вытащила противницу на берег, как котёнка, и они покатились по траве. Мокрую, разъярённую Ильгу бесили эти смеющиеся лиловато-синие глаза, в которых мерцало добродушное превосходство, и она с шипением и мявом выпустила когти, чтобы вцепиться Бране в лицо. Северянка откатилась в сторону, избежав участи быть располосованной на ремешки. Её по-прежнему душил смех.

– По-моему, нам надо обсушиться... В мокрой одёже силой мериться не очень-то сподручно! – И с этими словами Брана принялась сбрасывать отяжелевшую от влаги одежду, которая липла к телу и сковывала движения.

Ильга, остолбенев, смотрела во все глаза. Северянка стояла перед рыжей кошкой во всём великолепии своей наготы, с плоской, сухой мышечной бронёй вместо висящего брюшка. Небольшая, но упругая грудь с розовыми сосками ещё ни разу не кормила, а по мускулам рук ветвились под кожей голубые шнурочки жил. Теперь становилось ясно, откуда у Браны такой мощный удар копьём: её тело дышало силой, способной противостоять природному могуществу моря.

– Кажется, в прошлую нашу встречу ты была куда упитаннее, – усмехнулась Ильга. За созерцанием обнажённых прелестей Браны её драчливый пыл немного поостыл.

– Так знамо дело – я ж после охоты, – ответила северянка, встряхивая мокрыми волосами. – Всё лето в море ходили, кита добывали – не очень-то разжиреешь. Я к концу охотничьей поры всегда худею, а за зиму опять отъедаюсь.

– Тебе стройной быть больше к лицу, – сказала Ильга, как заворожённая, наблюдая движение мышц под кожей Браны.

– Ежели за зиму жир не нагуливать, летом не хватит сил для охоты, – с усмешкой пояснила светловолосая кошка. Заметив, что её разглядывают, она слегка покрасовалась, поиграла мышцами. – Знаешь, сколько трудиться приходится, чтоб кита добывать? У-у! Тебе и не снилось. Пока в море – не ешь, не пьёшь, только после охоты можно и отдохнуть, и чего-нибудь съестного перехватить... Хорошо, если раз в день поешь, а порой и по два дня во рту – ни крошки. Ежели б этих запасов в виде жирка не было, мы все там ноги бы протянули уже к середине лета.

Потом они жгли костёр и сушили одежду. Северянка спокойно щурилась на огонь, обхватив руками колени, а Ильга всё косилась на неё, всё поглядывала на эти розовые соски, на впалый поджарый живот, на жилки под молочно-белой кожей. Силу этих мышц она уже на себе испытала в полной мере, но даже сейчас, расслабленные и отдыхающие, они как бы говорили: «С нами шутки плохи!»

– Ну, а ты чем в жизни занимаешься? – полюбопытствовала Брана.

– Из дерева мастерю, – кратко ответила Ильга.

– А струг смогла бы сделать? – Северянка встряхивала руками влажные пряди, чтоб сохли быстрее.

– И струги, и ладьи доводилось строить, – кивнула рыжая кошка. – Всё, что из дерева делается, я сделать могу. Хоть стол, хоть лавку, хоть посуду. Узоры умею вырезать.

Сохнувшая у огня одежда курилась парком. От оленьей куртки и меховых сапогов Браны исходил крепкий, удушливо-терпкий запах мокрой шкуры.

– Я люблю на струге по морю ходить, – проговорила она, встряхивая куртку и переворачивая её другой стороной к пламени. – Там такой простор, такие волны! Галькой малой себя чувствуешь на воле этой бескрайней... Садишься в струг – и не знаешь: может, эта охота станет для тебя последней. Берёт Белая Мать свою дань с нас за то, что кита бьём.

– А кто это – Белая Мать? – полюбопытствовала Ильга, ощущая кожей мурашки при мысли о далёком, неприветливом Северном море, большую часть года покрытом льдами.

– Хозяйка моря, – ответила Брана, садясь на корточки и протягивая к огню руки. – Я видела её однажды. Она на кита похожа, только огромная, в дюжину раз больше тех китов, которых мы промышляем. И белая, как ледяная гора. А глаза у неё всеми цветами радуги переливаются. Когда она появляется – жди беды: непременно кто-нибудь из наших кончит свою жизнь на дне морском. Утянет Белая Мать в пучину – даже проход не спасёт.

– Так может, лучше не трогать китов? – высказала Ильга нерешительную мысль. – И охотницы гибнуть не будут. Стоит ли оно таких жертв?

– Нам без кита нельзя, – качнула Брана светловолосой головой, подсохшие прядки на которой уже распушились. – Кит для нас – жизнь. В южные земли мы не полезем, там своих охотниц хватает, им тоже что-то есть надо. Что даёт нам наш родной Север, тем и живём, а чужую добычу отнимать – не в наших правилах. А ежели нам что-то сверх того нужно, мы за это и заплатить можем – тем, чем богаты.

Мало что вызревало в скупых на тепло северных краях. Свой хлеб и кое-какие неприхотливые овощи росли только на Ближнем Севере, а на Среднем и Дальнем – только мох мовша да ягоды, вот и выменивали северянки на свои товары то, чего им недоставало: злаки, орехи, мёд, плоды садов и огородов. Растительной пищи, впрочем, потребляли они немного, за века приспособившись жить на рыбе, мясе и животном жире. А если говорить о богатствах, то более всего Север славился своими самоцветами, серебром да золотом жёлтым и белым (платиной – прим. авт.). На Севере были сосредоточены основные залежи земных сокровищ – во много крат больше, чем во всей остальной части Белых гор. Добывали там твердень – камень, месторождения которого в средних землях и на юге встречались редко. В иных странах звался тот камень алмазом и ценился очень высоко. Только жаркая страна Бхарат могла, пожалуй, соперничать с белогорским Севером по запасам этого ослепительно яркого и прекрасного камня.

Однако что творилось с Ильгой? Её то в озноб кидало, и она начала трястись, покрываясь гусиной кожей, то вдруг задыхалась от неведомого жара, будто внутри у неё горел кузнечный горн. Поскорее бы одежда высохла, чтоб северянка могла наконец прикрыть ею своё туго налитое, гибкое, пышущее силой тело... Рыжая кошка прежде не замечала за собой влечения к представительницам одного с нею рода дочерей Лалады; с юных лет Ильга полагала, что придёт время, и она найдёт девушку – белогорскую деву или невесту из Светлореченского княжества, а на кошек и не заглядывалась.

– Чего это ты? – окутывая её лиловатой синевой пристального взгляда, спросила северянка. – Тебя будто лихорадка трясёт. Озябла, что ль? Одёжа-то ещё не высохла... Давай, я тебя согрею, коли хочешь. Прижмись ко мне, я горячая.