– Отец, но... Это немыслимо! – вскричала девушка, ощутив в груди ртутно-тяжёлое, холодное, гадливое чувство. – Я всегда звала тебя отцом, пусть ты и не родной мне по крови. Как я могу назвать тебя мужем?!
– Ты никогда не видела во мне отца, – сказал Темгур, и огонь очага отражался в его глазах с какой-то горькой, сумасшедшей силой и страстью. – Ты всегда помнила и любила своего родного родителя, Алхада. Да, как и твоя мать! Она никогда не любила во мне мужа, а ты – отца. Я никогда не был счастлив и любим, но всегда думал, что и не нуждаюсь в этом. Я сам брал то, что мне нужно, не ожидая, когда мне это преподнесут. И я всегда добивался всего, чего хотел. И меня такое положение вещей устраивает. Устроит меня и твоя покорность. Тебе не обязательно любить во мне ни отца, ни мужчину. Так уж повелось в моей жизни, и пусть так останется до конца: мне не привыкать обходиться без взаимности.
Миринэ слушала его молча, с нарастающим потрясением. Перед нею был одинокий, ожесточённый, никем не любимый и, в сущности, несчастный человек, но давняя неприязнь ослепила её, не позволила ей разглядеть этого в нём раньше. После гибели родного отца всю свою дочернюю любовь она перенесла на дядю Камдуга, а Темгуру не досталось ни капли.
– Если бы ты позволял любить себя, разве бы мне пришло в голову обделить тебя сердечным теплом? – со слезами пробормотала девушка. – Но ты не подпускал к себе никого.
– Конечно, гораздо проще любить открытых, весёлых, добрых людей, – усмехнулся Темгур. – Их любить и легче, и приятнее. Но кому понадобится угрюмый ворчун, который делает вид, что ему самому никто не нужен?
– Я бы полюбила и угрюмого ворчуна, – сказала Миринэ, смахивая тёплые слёзы со щёк, – если б я знала, что ему так нужна моя любовь... Но никогда не поздно исправлять ошибки! Я готова полюбить тебя, как отца!
Усмешка растаяла на губах Темгура, его лицо снова стало жёстким, далёким, замкнутым.
– Я не хочу от тебя одолжений. И дочь мне не нужна, у меня их и так достаточно – целый выводок. Мне нужен сын, и ты мне его подаришь.
Его слова упали, как холодный топор, обрубив росточек чего-то тёплого, который проклюнулся было из души Миринэ. И всё в ней умерло.
– Но если ты так хочешь сына, почему бы тебе не взять в жёны любую другую женщину? – проронила она безжизненно.
Темгур, собравшийся уходить, обернулся в дверях. Его улыбка больше походила на волчий оскал.
– Любую?.. Нет. Мне всегда была нужна только твоя мать, но такой, как она, уже не будет. Есть только одна женщина на свете, которая лучше твоей матери – ты. До свадьбы я запрещаю тебе выходить из дома, даже в гости к дядюшке! А то знаю я тебя – вечно норовишь улизнуть!
Остаток вечера и ночь Миринэ провела в холодном оцепенении. Её будто горным льдом сковало – и мысли, и душу, и сердце занесло вьюгой. Но к рассвету тёплая путеводная звёздочка – Миромари – пробилась сквозь эту корку ясным острым лучиком и пробудила девушку. Сидеть, дрожать и ждать своей участи, как барашек, которого завтра зарежут? Ну уж нет.
Разумеется, она хотела отправиться к дяде Камдугу, наплевав на запрет выходить из дома, но наткнулась на заслон из охранников, которым было строго приказано не выпускать её. Ах, если бы она умела передвигаться через проходы, как женщины-кошки! Никто бы её не удержал. Подумав и обсудив это дело с сестрёнками, Миринэ додумалась до следующего. Они устроят небольшой пожар, но не в доме – дом поджигать жалко, – а в сенном сарае. Вся охрана кинется тушить огонь, и им станет не до Миринэ, а она в это время вырвется на свободу и доберётся до дяди Камдуга. Ну, а уж дядя что-нибудь обязательно придумает и защитит её.
Всё обмозговав и рассчитав, они взялись за дело. Изнутри поджигать не стали, вытащили несколько тюков сухой соломы и сена наружу и сложили что-то вроде внушительного костра: если бы заполыхал весь сеновал целиком, пожар мог получиться слишком большим и опасным. Пламя вспыхнуло быстро, дым повалил клубами, и охрана забегала с вёдрами и водой. С огнём справились, не дав ему распространиться на другие постройки, но когда охрана присела перевести дух, Миринэ уже и след простыл. В стойле отсутствовал её конь.
– Вот плутовка! – вскричали охранники. – Как пить дать, это она поджог и устроила, чтоб сбежать!
Но прежде чем они выудили из младших сестриц правду, Миринэ успела добраться до дяди Камдуга. Её юные сообщницы раскололись не сразу – тянули время, как могли.
– Неслыханное дело! – воскликнул дядя Камдуг, когда запыхавшаяся Миринэ рассказала ему всё. – Темгур, должно быть, тронулся рассудком, раз решил жениться на собственной падчерице! Ничего, доченька, не горюй. Я соберу старейшин, и они вынесут решение. Надеюсь, Темгур хотя бы отцов послушает и одумается. А пока оставайся у меня в доме, я не отдам тебя Темгуру, не бойся.
Взбудораженная, дрожащая Миринэ могла только измученно обнять дядю. Её тут же окружили заботой: накормили обедом, обласкали, подбодрили. Нервная дрожь девушки слегка улеглась, но она беспокоилась за сестриц: ох и влетит же им! И за поджог, и за её побег... А охранники уже кричали за воротами дома:
– Госпожа Миринэ, мы знаем, что ты здесь! Возвращайся домой, а то господин Темгур будет сильно гневаться!
– А нам его гнев не страшен, – ответил им дядя Камдуг. – Ступайте, ребятки, Миринэ останется здесь.
– Дядя Камдуг, не серчай, но мы обязаны вернуть Миринэ домой, – сказали те. – Даже если придётся применить силу.
– В доме достаточно мужчин, способных дать отпор, – спокойно отозвался хозяин.
У него было пятеро сыновей, трое из которых уже женились и жили своим хозяйством, но частенько бывали под родной крышей; дядя Камдуг всегда держал свои двери открытыми и для замужних дочерей с зятьями, и для прочих родичей. Сейчас в доме насчитывалось одиннадцать взрослых мужчин и два мальчика-подростка, и все они вышли навстречу людям Темгура, вооружённые кто охотничьим копьём, кто кинжалом, кто просто острым колом или дубинкой, а у кого и лук со стрелами имелся. Сам дядя грозно, решительно и непоколебимо стоял посередине, опираясь на крючковатый посох, которым он порой пользовался при ходьбе. Внутри этого посоха был искусно спрятан клинок. Вся большая, дружная семья сплотилась вокруг Миринэ, дабы не дать её в обиду.
– Дядя Камдуг, мы не хотим устраивать бойню, лучше отдай Миринэ миром, – увещевали дружинники Темгура.
Тот оставался непреклонен.
– Вот и не устраивайте – уходите. Миринэ останется здесь.
Дружинники мялись у ворот, не решаясь начинать кровопролитие. Дядю Камдуга они хорошо знали, не так давно ездили с ним за телом Нугрура... И вот теперь – поднимать на него и его семью руку?
– Хорошо, мы уйдём, – сказали они наконец. – Но когда вернётся господин Темгур, он может отдать приказ, которого нам нельзя будет ослушаться.
– Вот когда он вернётся, тогда и поговорим, – невозмутимо молвил дядя Камдуг.
Они ушли, а семейство дяди вернулось к своим делам как ни в чём не бывало. Миринэ трясло мелкой дрожью: из-за неё едва не началась резня... Мужчины стояли друг напротив друга, готовые схлестнуться, и только какое-то чудо удержало их от схватки.
– Дядя Камдуг, я не хочу ничьей гибели, – со слезами обняв хозяина дома, пробормотала девушка. – Я лучше вернусь домой...
– Ничего, милая, не робей, – сказал тот, поглаживая её по спине и плечам. – Всё обойдётся, вот увидишь. Не будем терять времени, надо собрать старейшин и как можно скорее вооружиться их решением против этой неуместной и непозволительной свадьбы.
Оставалось уповать на ещё одно чудо – чтобы Темгура что-нибудь как следует задержало.
И чудо случилось. Темгур к вечеру так и не появился, а потом стало известно, что его не будет дома целую неделю – какие-то непредвиденные важные дела вынуждали его уехать. За это время дядя Камдуг успел собрать старейшин и объяснить им суть вопроса. Степенные старцы рассудили: такой брак не должен заключаться.
Миринэ от всех этих переживаний прихворнула. Озноб и слабость охватили её, а чудодейственный белогорский мёд, как назло, остался дома. Её лечили, как умели, травяными снадобьями, но это слабо помогало. Чтоб хворь покинула её тело, требовалось восстановление душевного покоя – так рассудил мудрый дядя Камдуг, и девушка чувствовала его правоту. Но кто кроме Миромари мог принести её душе покой и счастье? Где же синеглазая кошка, когда же она вернётся? От тоски по ней гордые очи Миринэ украдкой мочили подушку слезами – когда никто не видел.
