Пока… Это очень недолговечное понятие. Все ее желания почти сразу же исполнялись. Иногда она помогала себе сама. Но только в том случае, когда нужно было кого-то убить. Кого-то, кто стоял у нее на пути. Или чьи слова ее разозлили. Сейчас, как и много веков назад, церковники проповедовали то, что ей было совсем не по душе. И она наказывала их! Огнем и мечом! Единственное, что раздражало – богу их слова, скорее всего, тоже были не по душе, но он предпочитал не вмешиваться. Единственным активным существом в этом мире оставался дьявол. Так, значит, мир и должен принадлежать дьяволу. Так она рассудила. Так было предначертано. Жаль, что в пророчестве имелись слабые стороны. Ей нужно было волноваться о том, как пережить опасный срок. Но Николетт была спокойна, как камень.

В этом она и чувствовала свою силу. В подобие каменному изваянию. Нет ни чувств, ни ощущений, ни слабостей. Ничего, кроме преданности своей цели.

И как ни странно, в этом тот юноша на собрании был похож на нее. С виду такой наивный, а внутри как будто каменный. Ни чувств, ни желаний, ни слабостей. Ничего, кроме верности своему долгу. Такой же фанатик, как она. Только он был фанатиком бога, а она дьявола.

Николетт взглянула на черную статую, которая снова спала в своем алькове. Естественно, монстр ожил при ее приближении, шелохнулись, как во сне, черные крылья. Он всегда реагировал на приближение своей лучшей половины. Скоро пробьют часы, и они станут единым целым. Николетт вдруг впервые задумалась: а хочется ли ей становиться одним целым с этим чудовищем?

Пустой бассейн фонтана у его ног теперь был полон красноватой жидкостью. В темноте он был похож на окровавленную черную раковину. Похоже, за последнее время здесь произошло много жертвоприношений.

Черные когти потянулись к лицу Николетт и слегка погладили щеку. Они могли оставить на коже царапины, но не оставили.

Николетт понравилось, как шуршат его крылья: спокойно и тяжело. Даже в своем подвижном обличье он сохранял тяжесть гранита. И это и есть дьявол. Создание, с которого началась история мира. Такого мира, с которым знакома она. Мира, полного зла и распрей. С тех пор, как исчезла его красота, все хорошее как будто ушло. Николетт все чаще спрашивала себя: а было ли вообще хоть что-нибудь хорошее? Она не знала ничего, кроме зла и войны. И так было с тех пор, как она помнила себя.

Кровь тихо журчала в фонтане. Похоже на звуки водопада, если закрыть глаза.

– Тебе нравится убивать?

Вопрос не удивил ее. Она опустила на пол меч, который держала в руках.

– Так нужно! – это был единственный ответ, который приходил на ум. Она не могла мириться с тем, что кто-то строит козни против них, пытается нарушить порядок их замысла. Церковники как будто вступили в заговор. Им хотелось уничтожить единственное прекрасное, что создал восхваляемый ими бог – ее.

– Но что ты чувствуешь, когда отсекаешь головы? – черные когти снова погладили ее кожу, теперь уже возле шеи.

– Ничего! – честно призналась она. Хотя, возможно, это было неправдой, и вид обезглавленных тел, из которых хлещет кровь, что-то значил для нее. К трупам всегда сползались мелкие существа, служащие ей, чтобы устроить пир. Но она пока что не пировала вместе с ними. Ей нравился сам процесс уничтожения врагов, а не поиски пищи.

– А что бы тебе хотелось почувствовать? – дьявол обнял ее, черные когти впились ей в плечи, его крылья обволокли ее со спины, и мир перестал существовать. Николетт чуть не задохнулась от неожиданного всплеска чувств. Как он близко, и как он желанен. Как бы он не выглядел, как бы низко он не пал, каким бы кровожадным и жестоким он не стал, но он всегда будет невыразимо желанным для нее, потому что он ее темная часть. И сопротивляться ему невозможно. Если б не было его, то не было бы и ее.

Кто бы мог подумать, что близость с этим черным существом станет такой головокружительной. Если б он не поддерживал ее, она бы упала. Сознание помутилось, как от сильной потери крови. Он – ее часть, ее – жуткое отражение, которое не пугает ее, а, напротив, притягивает. Все идеально! Ведь им предстоит соединиться навсегда. Или же в грандиозном замысле ада и небес есть какой-то недочет?

Николетт ощутила, как он наклонился, и черная морда прижалась к ее щеке. Он был чем-то похож на ифрита или черного дракона, дремлющего во мраке. И в то же время в высокой крылатой фигуре сохранилось нечто от человеческого силуэта или ангельского. В нем было величие.

Ей нравилось ощущать, что он жаждет близости с ней, еще сильнее, чем она с ним. Она его потерянная красота, он ее темная мощная суть. Красота и сила соединятся в одно, чтобы владеть малопривлекательным миром, который остался им взамен небес.

– Я исправлю здесь все по-своему, – пообещала Николетт, выдыхая слова ему в крыло. Его ее дыхание не обжигало. – Людей не останется. Они не нравятся мне. И мне не нравится то, что ты испытывал к ним.

Она имела в виду его избранников и любовников. Их было много: цари, короли, императоры, ученые, философы, поэты, иногда даже монахи. Все, кто потом кончал с собой у раскрытого в пустую ночь окна. Потому что он бросал всех. Нельзя удовлетвориться с другими, когда ищешь свою потерянную часть. И рано или поздно он понимал это. Он хотел только ее.

Черные когти подняли ее лицо за подбородок.

Она долго смотрела ему в глаза. Ей хотелось ощутить на своих губах поцелуй настоящего черного чудовища, каким она никогда не была. И он ее поцеловал.

Как похоже на сон! Если бы она сама поцеловала бронзовую статую, то ощутила бы все то же самое.

– Но тебе нравится убивать, – прошептал он в ее полураскрытые губы, это было уже утверждение, а не вопрос. Черные когти гладили ее щеки, а из губ Николетт вместе с дыханием вырывалась легкая струйка огня, который не мог его обжечь. Он и так уже весь был обожжен. Когда он пал с небес, от него остались лишь обугленные мощи, которые сейчас обретали жуткую сказочную форму пугающего божества.

Он и пугал, и притягивал. И он во всем был прав. Не за чем было подтверждать его слова, но ей захотелось утвердительно кивнуть.

– Я называю это вершить суд, – поправила Николетт.

И ему это понравилось. Он всегда был за то, что недостойные жить должны умирать. Почему бы не от ее руки?

Иногда статуя засыпала в углу, снова обращаясь в гранит, а иногда он куда-то исчезал. Он тоже вершил свой суд над непокорными и просто неугодными ему людьми, или отступившимися от службы ему демонами. Николетт снова и снова возвращалась к тому месту, где впервые увидела его воплоти, точнее в каменной нише, такого же неживого, как гранит, в который он был обличен. Но где-то под этим гранитом чувствовалось огненное дыхание. Он никогда не умирал, но изредка погружался в сон. Особенно глубоким этот сон становился тогда, когда он терял свою светлую половину. Когда ее убивали. Ее убивали много раз, так и не дав воссоединиться с ним. Больше этого не случится. Николетт решительно сжимала и разжимала пальцы, складывая их в кулак перед рукоятью меча. Она научилась драться так хорошо, как никто больше не мог. При ее врожденных задатках это было совсем не сложно. Она ведь не человек. А все ангелы бога – воители. Со времен небесной войны – самой первой войны и в мире, и в библии. А причиной тому она. Он! Дьявол! Но ведь она и он, это две части одного целого. Как ночь и день. Когда часы достигнут роковой точки, ночь и день сложатся в одно, произойдет солнечное затмение. И в прямом, и в переносном смысле. Николетт ждала, часы тихо пели.

– Иди к нам! Уже скоро! Мы тоже ждем!

Однажды они уже отведали ее крови, и им не терпелось получить еще. Но больше она не станет их кормить. Николетт нарочно порезалась, чтобы ощутить их ахи и охи разочарования. Они жаждали выпить из нее всю кровь, но она им не давала. И их тиканье стало надрывным.

– Не смотри на фанатика! Просто убей!

Николетт навострила чуть заостренное ухо, даже откинула в сторону золотистый локон, чтобы лучше расслышать, но часовой механизм уже замолчал. Она ведь и так все поняла, но хотела думать, что ослышалась. Они имели в виду того парня. Наверное, стоило свернуть ему шею. Она не сделала этого только из уважения, в конце концов, он такой же фанатик бога, как она дьявола. Никакой хорошей памяти о всевышнем у нее давно уже не осталось, но стойкая вера этого молодого фанатика, как будто готова была сотворить чудо.