Толпа возбужденно гудела, пока трех странников убивали на ее глазах.

Когда их тела, наконец, были брошены на окровавленные доски, никто уже не обращал внимания на то, что странному фроуэрцу в поношенном белогорском плаще удалось пробраться к самому помосту.

Нилшоцэа, сладострастно улыбаясь, разговаривал вполголоса по-аэольски с начальником сокунов. До Игэа долетали фразы:

- Это - только начало, о ли-шо-Нилшоцэа!

- Они признались в родстве с Аэй-степнячкой, наложницей Игэа Игэ?

- Нет, о великий жрец Темноогненного.

- А это, несомненно, они... быстро вы их казнили, слишком быстро, - нахмурился Нилшоцэа. - Вы проводили очную ставку с Игэа? - неожиданно сладострастие на его лице сменилось злобой.

- Проведем, - бодро ответил сокун.

- Уже, как видишь, поздновато, болван! - ядовито заметил Нилшоцэа.- Подайте мне носилки, надо навестить бедняжку Игъаара. Ни жив, ни мертв после своего мальчишеского поступка... как там Мриоэ?

- Ничего, сидит в подвале, скучает немного.

- В баню отвести его и одежду сменить, - фыркнул Нилшоцэа. - Обмарался поди, от страха. Передай ему, что великий жрец Темноогненного помнит его и навестит, не лишив своих милостей.

...А Игэа, незамеченный никем, приложил белый лоскут ткани к изуродованной голове младшего брата Аэй. Белогорское полотно мгновенно стало багряным. Игэа убрал его глубоко - под плащ и под рубаху - и капли теплой крови коснулись его кожи, трясущейся в ознобе...

+++

Был уже вечер, и тени от уличных факелов беспомощно бились на холодном ветру, когда в дверь дома кузнеца Гриаэ постучали. Старший сын кузнеца не сразу отпер, долго рассматривая пришедших через щель между досок.

- Это друг Аирэи, - наконец, сказал он кому-то и отворил.

Игэа и Сашиа - на них были простые, бедные одежды - поспешно вошли в сени и увидели рядом с сыном кузнеца Нээ, бывшего раба Миоци.

- Фроуэрец и дева Шу-эна Всесветлого? - раздался чей-то удивленный голос из темноты.

- Помолчи, - шикнул другой голос. - Это сам ли-Игэа и мкэн Сашиа.

- Проходите, пожалуйста, - сказал Нээ. - Мы рады вам. Пойдемте со мной.

Они прошли через нехитро украшенную горницу и вышли в маленький садик, обнесенный стеной. Нээ кивнул на лестницу, ведущую в подвал.

Игэа, а за ним и Сашиа, начали осторожно спускаться по истертым ступеням. Когда они оказались внизу, то в лицо им дохнул не запах сырости, а запах сухой и теплой земли.

Это был не подвал - вернее, не обычный подвал, где хранятся бочки и мешки с запасами на зиму и рабочие инструменты. Белый песок, принесенный сюда с берегов верховий реки Альсиач, толстым слоем устилал пол. На земляных стенах, укрепленных деревянными стволами негниющего дерева луниэ, мерцали простые светильники, полные масла.

В глубине, в темноте подвала возвышался камень - он был настолько бел, что светился во мраке. Сашиа и Игэа не сразу различили фигуру высокого человека, приникнувшего к камню-надгробию.

- Аирэи, - позвал Игэа первым.

Миоци, не удивившись, поднял над камнем свою обритую голову без жреческой повязки.

Игэа и Сашиа подошли к нему и стали на колени рядом с ним.

- Здесь, под этим камнем - Аэрэи Ллоутиэ, - сказал белогорец, касаясь белоснежного известняка.

Игэа расстелил на могильной плите "полотно молитвы" - оно уже было уже не алым, а темно-бурым, как осенние листья луниэ.

- Это кровь тех, кто разделил жертву Тису, - сказал Игэа. - Это - кровь братьев Аэй и моих.

Миоци поднял на него усталый взор.

- Я не карисутэ, Игэа. Напрасно ты думаешь, что я принадлежу к народу грез. Я здесь, потому что здесь мой Аэрэи, которого я пережил вдвое... Через семь дней я пойду к водопаду Аир. Они думают, - с его губ сорвался презрительный смех, - что я заколю там жеребенка, отнятого от вымени матери...

Он не договорил, снова коротко рассмеявшись.

- Иэ в Белых Горах. Он передает пожелания сил тебе... и мне, - сказал Игэа тихо.

- Я знаю. Нээ передал мне письмо от него.

- Мы с Сашиа думали, что это его схватили, - прерывающимся голосом сказал фроуэрец.

Миоци не отвечал, склонив голову на известняк.

- Отчего ты смочил в крови карисутэ священное полотно молитвы белогорцев? - наконец, с болью в голосе спросил он.

- Я белогорец, Аирэи. Такой же, как ты. И это - мое полотно, - ответил Игэа. - Я волен поступать с ним, как хочу.

- Это недостойно белогорца, - просто и печально ответил Миоци. - Оно должно быть белым, а на просвет... на просвет, против лучей солнца... должны проступать все плетенья нитей, как перекрестья.

- Здесь теперь видны все кресты. И самый главный - тоже, - ответил Игэа, зажигая светильник над гробом Аэрэи, и заговорил нараспев:

Сила Его

во вселенной простерлась,

словно начертание последней буквы

древнего алфавита

Аэолы и Фроуэро.

Сила Его держит весь мир,

Сила Его не изнемогает.

О Ты, Сильный -

что взывают к Тебе: "восстань!"?

Ведь воистину восстал Ты,

повернул вспять Ладью,

натянул Лук над водопадом Аир.

Пришел и не скрылся,

и не прятался Ты от зовущих Тебя,

открылся любящим Тебя,

возвеселил ищущих Тебя.

О Ты, Сильный -

воссиял ты

воистину!

- Откуда это? - быстро спросил Миоци.

- Из свитка, который Огаэ оставил его отец, - ответила Сашиа за Игэа.

- Это - гимн карисутэ? - снова спросил Миоци.

- Да. Но это еще и переделанный древний гимн Гаррэон-ну.

- Понимаю, - с легким раздражением ответил Миоци.

Разговаривая, они не заметили, что за их спинами стоят Гриаэ, Тэлиай, Нээ, сыновья кузнеца и множество других людей.

- Ли-Игэа, - сказал Нээ, выступая вперед.- Братья Цго стали свидетелями Тису. Ло-Иэ в Белых Горах. В Тэ-ане стало некому преломить хлеб Тису и пустить по кругу его чашу. Ближайший родственник братьев Цго - ты, ли-Игэа. Мы просим тебя. Не отказывай нам.

Игэа отступил на шаг, покачнувшись и едва не упав.

- Не отказывай нам, - попросил старший сын кузнеца.

- Я - фроуэрец, - негромко сказал Игэа.

- Мы знаем это, сынок, - мягко ответила ему Тэлиай, - и это не повод для стыда, о сын реки Альсиач.

- Пусть и не повод, - отвечал Игэа, и его светлые волосы казались золотыми в отблесках пламени светильников, - но мне не разломить хлеб.

Он расстегнул плотный кожаный пояс, и правая его рука упала как плеть.

- Зачем вы отправляете Игэа на помост для казни? - вдруг глухо спросил Миоци, полнимаясь от камня надгробия и выпрямляясь во весь рост. - О, карисутэ - какие вы жестокие!

Он подошел к Игэа и стал рядом.

- Слушай, Гриаэ, - сказал Миоци, и его гигантская тень заплясала на стенах священный танец в пламени светильников, - слушайте все вы! Слушай, Тэлиай! Ты подтвердишь мои слова, если им здесь не поверят! - он глубоко вздохнул. - Мои родители были карисутэ, мой брат, покоящийся здесь - свидетель Тису, как вы говорите, мой дядя - странствующий эзэт, тайный жрец карисутэ, он преломляет хлеб и пускает по кругу чашу. Мне, а не Игэа, по праву быть вашим жрецом.

Он перевел дыхание, и обнял Игэа за плечи - бледного от волнения. Он ощутил, как все тело его друга била дрожь.

- Эалиэ, - сказал он так тихо, что слышать его могли только Игэа и Сашиа.

- О, сынок, - с безысходной тоской проговорила в тишине усыпальницы Тэлиай. - О, сынок! Твоя правда, и тебе стоять на этом месте по праву и по справедливости... но ведь ты - не карисутэ, сынок. Мы не можем принять хлеб и вино из рук того, кто не верит, что Тису повернул Ладью вспять.

И она упала на колени и протянула руки к Сашиа. Гриаэ понял ее жест и закивал головой.

- Вот сестра твоя, Сашиа, дева Всесветлого! Она поддержит руку Игэа, она поможет ему преломить хлеб и пустить чашу по кругу!

- Да, пусть мкэн Сашиа встанет рядом с ли-Игэа! - сказал старший сын кузнеца. - О Сашиа, не откажи нам!