- Правда? - словно обрадовался кто-то еще из смрадной глубины, и захохотал, как ночная птица.
- Ты Шу-эну посвящен, что ли? - толкнул Каэрэ в бок сосед, и его цепь зазвенела по полу.
Каэрэ не ответил. От скверного запаха его тошнило.
- Молчит! - раздалось из темноты. - А ты, часом, не карисутэ?
- Нет, - сказал Каэрэ, переводя дыхание. Отчего все подозревают в нем приверженца этого запрещенного учения?
- Не ври! Карисутэ нельзя отрекаться! У вас учение такое! Я уж знаю! - закричал кто-то.
- Где же ты изучал их учение? На большой дороге? - раздалось из другого угла.
- Не важно где, да вот и понимаю кое-что.
- Ты кое-что только в разбое и понимаешь, - возразили ехидно из угла.
- Ты, конокрад! Тебя-то наверняка к празднику Уурта выкупят дружки!
- Уж тебе-то это не грозит! A я Уурта не обижал - он меня тоже не обидит. Много коней Tемноогненному приносил. Уурту все равно, какую кровь в его жилы вливают! - ответил голос из-за угла.
- Вот-вот - все равно! Такие бесчестные люди только ему и кланяются!
- Сам-то, смотри, честный нашелся! Сколько купцов-фроуэрцев зарезал?
- Да уж поболе, чем ты лошадей у степняков угнал! - угрожающе захрипел узник.- Только никогда не говорил, что это во славу Шу-эна или Уурта. Вот и вся разница!
- Ну и казнят тебя за твoю разницу! Отвезет тебя Шу-эн на своей горячей лодке в пекло, за то, что жертвы не приносил Темноогненному как положено!
- А мне плевать на лодку Шу-эна...и на твоего Темноогненного,- разбойник смачно плюнул.- Я карисутэ не обижал. А у них и таким, как я, место найдется.
Каэрэ, привыкнув к мраку, различил говорившего - им был огромный рыжий бородач.
- Прав, прав Нилшоцэа, что карисутэ занялся всерьез! Их на самом деле полно везде... и не те вовсе, кто потомки старых. Это как чума. У них разбойники дружбу с богами водят. Если этих изуверов много разведется, честному человеку по дороге проехать будет невозможно - вмиг ограбят!
- И коня угонят, - язвительно добавил кто-то еще.
- Да уж, - вмешался в разговор четвертый.- Они человечину едят.
- Это ерунда все, а вот вашему Уурту человеческие жертвы приносят! - возмущенно закашлялся разбойник.
- Это - священное дело! - раздалось несколько голосов.- Этим мир стоит. Все знают, что светилу надо силу добавлять.
- Что-то не помню, чтобы наши деды чтили Уурта. И мир стоял, как ни в чем ни бывало.
- Вот Фроуэро нас и покорило. Они издавна Уурта чтут. Он самый мощный, Облакоходец. Наш Шу-эн против него - слабак, вот он ему и проиграл. Что толку в том, что лодки на чердаках хранят!
- Потише ты про лодки!
- А что потише-то? Все хранят, все ждут, только боятся. Это фроуэрцы темный огонь принесли, а мы большую воду ждем.
- Фроуэрцы чтут Сокола. Это Нэшиа стал в болотных пещерах слушать голос бога болот.
- Поссорились со степняками, вот и проиграли. Даже дети это знают.
- Уурт силен! - вдруг истерически выкрикнул кто-то священный клич. Среди узников начал подниматься смутный гул.
- Нашли божество - кровь краденых коней пьет, а силы больше чем на год, не хватает!
- Божок из болот, из пещер фроуэрских!
- Это Нэшиа-безумец наслушался своих сынов Запада!
- А ты, новенький, что молчишь?
- Ты не отрекайся, если карисутэ! А то здесь не найдешь, и там потеряешь.
Словесная перепалка утихла так же внезапно, как и началась. В смраде тюрьмы снова повис монотонный гул, в котором различимы были стоны, звуки предсмертной агонии и храп спящих.
Каэрэ задремал, положив голову на цепь. Он очень устал и ничего не чувствовал, кроме тянущей пустоты в сердце. Но через некоторое время сквозь его забытье стала пробиваться нить разговора, который вели бородач и сосед Каэрэ - тот самый, что спрашивал, не посвящен ли он Шу-эну.
- Ну, знаешь, это был странник...
- Как те, что Великого Уснувшего будят? С трещотками?
- Нет, ты что. Просто странник-белогорец. Уже в годах. Мой отец его ровесником был бы. В старом плаще, в простой рубахе.
- Эзэт, наверное, это был. Они так ходят, - заметил собеседник.
- Не знаю...Он ночевал под деревом луниэ, нас он не заметил. А мы были пьяны так, что могли пешком через море пойти.
- Ну! - одобрительно воскликнул почитатель Шу-эна.
- Ребята привели его, а я и говорю ему: "Дед! Выпей-ка с нами!" и даю ему кубок с настойкой ягод луниэ, полный доверху.
- О! Так это же им запрещено пить!
- Ну да. Я знал. Шу-эн..или кто...Уснувший... сразу закрывает от них свой лик. Навсегда. Неважно, какие они до этого лишения терпели, ничего не ели, молились и странствовали. Все зря.
- Зачем ты так? - осуждающе спросил у него шу-энец.
- Ну, думал, пусть испугается, что вся жизнь впустую прошла, пусть попробует стать, как мы - простые неучи...
- Плохо ты сделал.
- Они, святоши, такие, что живут в свое удовольствие, молятся, сколько хотят, дары от богов зарабатывают... а нас презирают.
- Ну это-то ты прав...
- Вас - это кто на большой дороге стоит? - спросил кто-то.
- Ты, если такой честный, то как сюда попал? - ухнул бородач, как филин, и продолжал, уже тише:
- А он - взял кубок, выпил и говорит: "Спасибо, сынок!"
- Что ты плачешь-то?- удивился шу-энец.
- Да ты не понимаешь! Он так это сказал, словно душу мою, никому не нужную, согрел.
- Так кто это был, белогорец?
- Да нет, какой белогорец!- сквозь слезы гневно воскликнул разбойник.- Это был жрец карисутэ!
Жрец Всесветлого и Каэрэ.
Миоци всегда с неприятным чувством приближался к тюрьме, находившейся между рынком и храмом Уурта. Он уже стал утомляться от городской жизни и с каждым днем все больше и больше жалел, что не смог остаться в Белых горах.
"Только из-за Сашиа..."- подумал он, глядя на огромные черные стены храма темноогненного бога. Оттуда доносился крепкий, тяжелый запах сжигаемых целиком туш заколотых в жертву животных - коней, баранов, мулов, коз....
Он придержал поводья своего заволновавшегося вороного иноходца и повернул к тюрьме по выложенной камнями дороге.
Стражники - это были сокуны, воины Уурта Темноогненного, в черных плащах с темно-красным кругом в середине - почтительно поклонились. Начальник стражи повел его бесконечными лестничными переходами, мимо зловонных ям, из которых доносились стоны и мольбы.
- Это - должники храма Уурта, - заметил провожатый белогорца. Нам дальше, мкэ ли-шо-Миоци. Все, кто заходит сюда, говорят, что здесь скверно пахнет...Вот уж не знаю, запах как запах. А над моими ребятами даже торговки на рынке смеются - говорят, что когда они мимо проходят, за ними рой мух летит... Может, и так...Вам не дурно, мкэ ли-шо?
Но Миоци уже справился с приступом тошноты и сказал:
- Где я могу допросить этого раба... непочитателя Темноогненного?
- А вот, пройдемте, пройдемте - у нас есть особые помещения для допросов.
Миоци пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку, и увидел изображение хозяина этого смрадного места, стоящее на возвышении в нише, образованной уродливым искривлением стены. Уурт шествовал по облакам, посылая молнии и дождь. Под нишей было место писца.
Писец встал, поклонился Миоци, приветствуя жреца, и вновь сел и начертил первые буквы на вощеной табличке. За странными сооружениями из ремней, веревок и колес зашевелились два огромных полуголых горбуна-палача.
Миоци, с внутренним чувством омерзения, занял место в мягком кресле, с литьем на спинке, изображающем человеческое жертвоприношение Уурту. Тем временем сокуны привели заключенного. Тотчас же выползшие палачи, словно бескостные морские существа, подплыли к жертве, и, слегка подталкивая, повлекли к своим орудиям.
- Подождите, - тихо сказал белогорец, но так, что начальник стражи вздрогнул.
- Подведите его ко мне.
В неверном свете смоляных факелов жрец Шу-эна вглядывался в изможденное лицо молодого, рослого пленника-раба.
