Медноликая слышала, как кто-то, вроде даже Киоми, звали её обратно, но почуявший запах свежей крови уккун встал на дыбы, взмахнул короткими передними ногами, словно обычная лошадь, и стремительно побежал вперёд. Лаитан сумела справиться с животным только тогда, когда он встал, будто натолкнувшись на невидимую стену, у тела молодой женщины, лежащей на дороге. Сверху, над головой госпожи, донеслись гортанные выкрики долинцев, замыкающих отряд разведки и прикрывающих двух воительниц Медноликой. Лежащая перед ней женщина, кашлянув кровяным сгустком, бессмысленно уставилась в небо. Раскинутые руки, выкрученные ноги и сочащиеся кровью открытые переломы после падения уже дали достаточно алого под одеждами женщины, чтобы её невозможно было спасти.

- Госпожа, не ходите, - едва слышно выдохнула она, - они... ждут...

Жрица умерла, последний раз вздохнув и так и не закрыв глаза. Лаитан осмотрела тело, но сначала не нашла никаких повреждений, кроме переломов. Потом она спешилась и подошла к протоптанной тропе наверх, откуда скатилась жрица. Прямо перед самым местом, где она вывалилась на дорогу, валялся обломок стрелы с черно-красным оперением. Сломанная стрела торчала из снега, и Лаитан догадалась, что вторая её часть осталась в теле жрицы.

Морстен, неслышно подойдя к Лаитан, кашлянул, чтобы обозначить своё присутствие.

- Что она сказала? - спокойно спросил он, оглядывая окружающие скалы. Опасность была разлита в воздухе, но не угрожала никому конкретно. Кто бы ни следил сейчас за ними, он не испытывал ненависти к кому-то определённому. С неизвестным врагом сражаться всегда неудобно, особенно если он тебя видит, а ты его - нет. Потому его тхади, хоть и уменьшившиеся в количестве после моста, уже деловито вскрывали тюки и собирали металлические арбалеты, которыми владели хоть и хуже мечей, но все же достаточно хорошо, чтобы доставить неизвестному противнику немало неприятностей.

Смерть жрицы, казалось, серьёзно вывела хозяйку Империи из себя. Лаитан, сверкая золотом глаз, обыскала тело своей прислужницы, но, кроме обломка стрелы, ничего не нашла. И только потом она обернулась к Морстену.

- Нас ожидают, - проговорила Мать Матерей. Красно-чёрное оперение стрелы ничего не говорило северянину, но, кажется, было знакомо Лаитан.

Впрочем, кем бы ни был невидимый враг, он был вооружён и уже показал свою агрессивность. В этом отношении Гравейн предпочитал действовать прямо.

- Не лезь вперёд, - сказал он Лаитан, и осторожно взял её под локоть, собираясь отвести обратно к уккунам. - Кем бы они не были, именно этого от тебя и ждут. Если двигаться вместе, есть шанс отбиться. Поодиночке нас перестреляют, как куропаток.

Вверх по склону споро карабкались тхади, за их плечами, облитыми темными кольчугами крупного плетения, болтались на широких ремнях арбалеты темной стали.

Лаитан медленно покачала головой, глядя на оперение стрелы.

- В Империи множество тайн, властелин Замка, но сейчас мне не до соблюдения заветов моего царства. На заре царства треть людей, среди которых были Мастера, жрицы и звездочёты, которыми у нас могут являться только мужчины, ушла прочь, не согласившись с правилами появления на троне Матери Матерей и Мастера Мастеров. Они говорили что-то, что было признано в веках ересью и противоестественным, и как я помню, дело касалось именно плодовитости имперцев. Говорили, что ушедшие прочь не желали давать потомства традиционным для нас путём. Они выбрали себе короля и королеву, которых должны были сменить их дети, тогда как мы, я и первые жрицы, правим Империей до сих пор, лишь выбирая себе имя каждый цикл, когда того требует двойное солнце мира.

Лаитан рассказала то, что говорила ей нянька. Но рассказать властелину о том, что ей вовсе не три тысячи лет было немыслимым, а потому Медноликая не могла даже приблизительно открыть правду Морстену. Тот смотрел спокойно, но во взгляде была подозрительность. Лаитан поняла, что он сделал вид, будто поверил ей. Большего от него она пока и не ждала.

Остальные подошли ближе, сгруппировавшись, и начали медленно продвигаться ко входу в подземное царство дварфов. Гуррун, буквально оравший молитвы предотцам и матери-скале, то и дело падал из седла вниз, обнимая и целуя священные для него камни. В промежутке между его воплями было так тихо, что каждый шаг отдавался беспорядочным эхом, путая следы и нарушая стройную линию звуков вокруг. Они метались, отражаясь от стен ущелья, возвращались обратно, оглушая по ушам всякого, сбивали с ориентиров, заглушая новые звуки.

Лаитан заметила старые кости на дне ущелья, из которых тоже торчало красно-чёрное оперение. Древки стрел должны были давно сгнить, однако они продолжали торчать ярким оперением вверх, будто жители этих мест расстреливали кости, а не людей или дварфов. Лаитан заметила доспехи, похожие на те, что носил Гуррун. Более старые, громоздкие, вычурные церемониальные пластины и нагрудники, лежащие в куче рядом с расписными золотыми и серебряными поножами и наручами кого-то, кто явно был в отряде дварфов, но чьи кости истлели много сотен лет назад, не позволяя опознать, кто это был. Лаитан посмотрела на дварфа. Тот тоже начал замечать древние следы побоища.

- Так вот что произошло, - гулко взвыл дварф. - Горе мне и моему народу! Нас предали! Обрекли на позорную смерть, заманили в ловушку! - бушевал он, топча камни подкованными ботинками. - Кто-то привёл моих предотцов сюда, чтобы убить их. Подло и не позволяя даже вступить в бой, расстреливая из засады, будто глупых беспомощных пташек!

У Лаитан было своё мнение по поводу пташек и дварфов, но она предпочла молчать. Подобрав один из наручей, на котором витиеватыми линиями червления было выведено старое имя хозяина, она подошла к дварфу и протянула ему часть доспехов.

- Ты знаешь, чьё это?

Гуррун обвёл лицо госпожи мутным от горя взглядом, потом все же взглянул на протянутую вещицу более осмысленно, и его седые брови поползли вверх.

- Имя из подгорных сказок! - сказал он. - Дармор Двойной Топор, царь горы и объединивший наши народы на заре истории. Он правил царством-под-горой до тех пор, пока его брат не пожелал занять его место. И тогда Двойной Топор ушёл вместе со своими людьми прочь, дойдя до Трёхъязычья и заложив новые поселения... отуда я и пришёл сюда.

Лаитан вернулась к кучке доспехов и пошевелила их. Под ними, немного вдалеке, и присыпанный ржавыми доспехами грубой ковки оказался топор с двойным лезвием и длинным для дварфа топорищем. Лезвия до сих пор сверкали в скудном свете с небес, попадающем в ущелье, и на них не было ни следа ржавчины.

- Мать-гора и предотцы! - упал на колени Гуррун, заплакав, как ребёнок, и прижав топор к груди. Лаитан стояла, как глупая курица посреди индюшатника, и не знала, что ей делать.

- Судя по следам здесь, - сказал Ветрис, - те, кто носили эти странные наручи, пытались защищать это место от тех, кто к ним пришёл.

- Это ложь и чушь! - заорал Гуррун. - Ты лжёшь, варвар! Двойной Топор ушёл отсюда и увёл своих людей, чтобы дать им возможность расселиться вдалеке от колыбели нашего народа. А ты говоришь мне, что он остался здесь? Это его подлый брат заманил в ловушку своего царя и подло убил, алча золота и драгоценных камней матери-скалы!

- По-моему, этот твой Топор просто выбросил часть своего народа прочь. Или они ушли сами, а потом захотели вернуться, но им не открыли, - подал голос Морстен. Гуррун задохнулся от злости, став почти свекольного цвета там, где сквозь бороду проглядывало лицо.

- Ты заметил странность наруча? - спросила Лаитан у Гурруна, чтобы отвлечь его от необдуманных поступков.

- Что тебе, женщина? - рявкнул он, переводя пышущие гневом глаза на Медноликую. Она протянула ему наруч ещё раз.

- Обычный сплав золота и серебра, - проворчал дварф, - немного червления для красоты. Ничего необычного не вижу. Непрактично, слишком мягкие металлы, в бою не годятся.

- Да? - задумчиво покрутила в руках старинный наруч Медноликая. - Странно. На них ни единой вмятинки или царапины, а остальные части доспехов покрыты ржавчиной и временем.