Игнорируя его бормотания, наклоняю голову вбок. Волосы почти белые, выгорели до оттенка перламутровой известки. Прядь в пальцах несравнимо мягче волос Учихи, как перья.

- Пытаюсь понять, что изменилось. Все говорят, что я стал совсем другой.

- Тебе рассказать? – он скребет ногтем какую-то маленькую черную точку на ламинате. А чуть дальше под кроватью сверкают дикие глаза донельзя заинтересованной этой манипуляцией Шарин.

- Ты все равно не сможешь внятно объяснить.

- По-твоему, я хреновый рассказчик?

- У тебя есть личная заинтересованность, а мне нужен холодный анализ.

Саске ловит лукавый взгляд в отражении.

- Как понимать «личную заинтересованность»?

- Либо подрочить моему самолюбию, либо наоборот, дать по яйцам. Как есть, ты не скажешь.

- Вот говнюк.

- Не то слово, – хмыкнув, снова возвращаюсь к созерцанию себя в зеркале на дверце шкафа для одежды. Положив ладони на щеки, чуть сжимаю, чтобы губы вытянулись трубочкой. Загар точно стал насыщеннее – но это все солнце. Точнее, моя безответная любовь к нему.

Саске, вон, белее жопы ангела. И как он умудряется так старательно ускользать от ультрафиолета?

Ладно, не до него сейчас.

Оставив в покое щеки, перехожу на нос. Да такой же. Уши? Тоже. Может быть, я не способен уловить изменения в физиономии, которую вижу каждый день?

- Я один нахожу твое самолюбование эротичным?

Корчу Учихе рожу. Он отвлекается, поднимает голову, и в этот момент Шарин решается атаковать вражескую руку. Атакует она всегда насмерть: обхватив предмет ненависти острыми когтями и вцепившись стальной хваткой, яростно добивает задними лапами. Надо ей сделать маленький кошачий велосипед – вот кому педали крутить надо, пусть электричество вырабатывает, пользу приносит, засранка.

Саске морщится от боли, но не произносит ни звука. Он терпит ее капризы. Тоже мне заботливый папаша-мученик.

- Я один нахожу твои мазохистские наклонности эротичными?

- А тебе хочется, чтобы я страдал?

- Ну-у-у… если только от моих нападок. Могу отшлепать ремнем, например.

Учиха отвлекается на кошку, все еще бьющуюся в убийственных конвульсиях. Становится как-то не по себе – расцарапает ведь до крови, сволочуга. И правда, на запястьях Саске проявляются красные полоски, кровавые точки. Но он убирает ладонь, только когда Шарин решает, что справилась с миссией всей ее жизни.

- Ты потакаешь этой тварюге.

- Она охотница, – Саске пожимает плечами, разглядывая руку. Я тоже подползаю ближе. А царапины-то щадящие. Хотела бы, располосовала в британский флаг, но нет, хозяина пощадила.

- И что? – обхватив покоцанного белого паука, бережно сжимаю в ладони. – Надо обработать, мало ли где она шлялась.

- Столбняк мне не страшен, не умру, – Учиха свободной рукой подпирает голову. – Я один нахожу такую заботу эротичной?

- Что-то ты сегодня находишь эротичным все подряд, – улыбаюсь в ответ на расслабленную ухмылку Саске. Он незаметно выворачивает руку, тянется к моим волосам…

Между прядей прямо на глазах выскальзывает перышко.

- Упс. Ты линяешь.

- Его там не было! – выхватив, прячу перо в рукаве туники. Учиха надменно поднимает бровь и вдруг достает его из-за своего ворота. Успел стащить! Зараза…

Когда я опускаю взгляд на исполосованную тонкими царапинами ладонь с пером, в голове что-то щелкает.

Это ведь…

Фокус.

- Наруто?..

Фокус же…

- Наруто? В чем дело? – Саске прихватывает меня за подбородок. Другой рукой – за плечо. – Ты…

А я уже не могу – слезы текут сами. Какие-то легкие, спонтанные, веселые слезы.

Я так давно этого не видел.

- Что с тобой? – Учиха беспокоится, перепуган, смотрит в упор и ищет ответы в глазах. Когда я начинаю сухо смеяться, вздрагивает и выдает знакомое выражение яростного отчаяния. – Наруто!

- Я просто… так соскучился по тебе, Саске.

Он замирает, пристально вглядываясь в лицо. Совместная истерия – это я тоже помню на генном уровне. Вплавилось, вбилось кольями под сердцем.

Учиха прижимается лбом к моему лбу. Теплый.

- Какой же ты идиот, Узумаки.

- Я один считаю это обзывательство эротичным?... – шепчу, и Саске губами ловит мой шепот.

- Нет. Это самое возбуждающее из всего, что я знаю.

Гладкая тишина кутает махровым покрывалом. В нашем уютном мире наконец-то воскресло прошлое.

Забравшись на бедра, настойчиво тяну голову Саске за подбородок – к свету. Сначала он хмурится, но, почувствовав легкие поглаживания, расслабляется, обреченно позволяя мне ставить эксперименты. Какой покорный – всегда бы так!

Осторожно оттягиваю нижнее веко, чтобы заглянуть в радужку глаза. Черная. Как уголь, только около зрачка по кругу скопилась пепельно-серая дымка с красивыми рваными краями.

- Знаешь, у тебя меланин должен сыпаться из глаз. Ты – жадина. Этими радужками можно раскрасить людей десять!

- Хватит городить чушь, – только я отпускаю несчастное веко – Учиха трет его согнутой костяшкой пальца. – Какой исследователь тебя сегодня укусил?

Когда он отводит руку, медленно цепляю подушечкой край жестких, игольчатых ресниц.

- Наруто, не делай так.

- Почему?

- Потому что неприятно.

Заинтересовавшись, касаюсь и своих ресниц тоже. Да нет, терпимо.

- Врешь ты все.

- Ну да, конечно.

Снова возвращаюсь к изучению учиховской морды. Веду взглядом по аккуратной брови – к виску. Затем к уху. Обратно – к щеке. А вот эта тоненькая впадинка около губ превращается в милейшую ямочку, правда очень, очень редко. Саске не любит улыбаться во весь рот, да и смеется всегда сдержанно.

Губы. Светлые у края, блекло-розовые у мягкого изгиба. Знакомые до миллиметра, и все равно – самые необыкновенные.

- Ну что, я могу быть свободен?

- Уже почти. Потерпи, немного осталось.

Волосы. Поддеваю пальцами прядь, укладываю на кожу около глаза. А цвет-то разный, пусть и с первого взгляда не скажешь. Дымчато-черный и лоснящийся, глубокий.

- Наруто… у тебя зрачки расширились. Боюсь спрашивать, о чем ты сейчас думаешь.

- Я должен рассмотреть твой член.

- О, господи… чего ты там не видел? Все, оставь меня в покое, маньяк.

- Ну, Саске…

- Отпусти, – он ворчит и растерянно улыбается, как будто я попал в цель.

- У тебя там что, где-то родимое пятно? Или родинка? Или шрам? Несовершенство, да?!

- Наруто!

Посмеиваясь, тяну за край его штанов, но Саске легко сбивает руки и переваливается вместе со мной на край кровати.

- А ну угомонись!

- Все, я заинтригован. Теперь не удивляйся, если проснешься посреди ночи от того, что с тебя снимают трусы.

- Ты ничего не увидишь в темноте!

- Я фонарик куплю!

- Черт бы тебя побрал, – вздыхает. – Ладно. Если ты полезешь рассматривать мой член, я сфотографирую твою задницу. Со вспышкой.

- Ммм… окей, считай, что этого разговора не было.

- Вот и славно.

Когда-нибудь оно точно должно было наступить. То утро, когда Саске просыпается с нездоровым румянцем на щеках, хрипотцой в голосе, головной болью и красными глазами.

- Я предупрежу, что ты с сегодняшнего дня на больничном.

Телефонный разговор получился короткий – Учиху все любят, все желают ему скорейшего выздоровления. Придерживая Шарин от попыток пробраться в нашу комнату, иду за аптечкой и несколько минут копошусь с лечебными напитками, снимающими симптомы.

Я никогда не пойму, что это за талант, болеть тогда, когда все здоровы, и быть здоровым тогда, когда все болеют.

На обратной дороге захватив влажное полотенце, обнаруживаю Учиху на двух подушках, до подбородка закутанного в одеяло.

- Тебе лучше… пока побыть в другой комнате.

- Не волнуйся, я твою заразу не подхвачу – уже давно с ней живу, так уж получилось.

- Бла-бла-бла, – Саске ворчит, но глаза над краем одеяла смеются. Пока я расставляю лечебные снадобья, достаю необходимые таблетки, капли и прочую ерунду, он молча наблюдает. Не вмешивается.