– Если хоть один волосок…

– Клайд будет в порядке, если ты не станешь задерживаться. Только старшего не бери, он здесь нежеланный гость.

Гудки.

Короткие, тяжелые, убийственно равнодушные гудки.

Саске…

***

Когда кто-то говорит о счастье, которое у каждого «под носом», за которым «не нужно гнаться», он, как правило, ничего не смыслит в борьбе за место в жизни.

Это ребенок, еще не ступивший на тропинку самостоятельности, с молочным ореолом вокруг губ и блеском чистой наивности в глазах.

Ныть, страдать и жалеть себя в сотни раз проще, чем каждый день просыпаться с улыбкой. Счастье – это работа. Тяжелая, ежедневная, изнуряющая борьба.

Борьба с жестокими реалиями. Борьба с болезнями физического тела, борьба с томлением души.

Будь счастливым!

Кричит тебе очаровательный мир рекламы, психолог и социальный плакат в метро.

А кто-нибудь где-нибудь пытался объяснить, что же это за «будь» такое мифическое? С чем нужно мириться, чтобы «будь»? Кем надо стать, чтобы «будь»? Кого надо найти, чтобы «будь»?..

Каждый для себя решает сам. И каждый сотню раз ошибается.

Отношения, дом, мебель, хобби, работа, дети, отпуск, поиск смысла и ответов.

Маленькая часть сотен путей, где через каждый шаг кровавое пятно от чьего-то разбитого носа. Так и выглядит жизнь – это пятна. И счастлив, пожалуй, тот, за чьими пятками этих пятен больше всего.

Будь счастливым!

«Наруто, пожалуйста, будь счастливым».

Так говорила моя мама, когда думала, что я сплю. Она считала счастье единственной ценной валютой, необходимым жизненным минимумом. Она просыпалась с улыбкой, рисовала с улыбкой, готовила с улыбкой и смотрела на нас так, будто мы – то единственное, ради чего стоит улыбаться.

Машина тормозит у крыльца моего излюбленного ночного клуба, и Итачи, заглушив двигатель, поворачивается через плечо. На его лице удивительное равнодушие – ледяное, пугающее. А я пытаюсь держать уголки губ приподнятыми, хотя они дрожат, а всё остальное тронуто мукой.

Зато теперь я вспомнил самый главный урок моей матери.

За счастье надо бороться. Каждый день, каждую секунду.

– Со мной нельзя, Итачи.

– Я не могу отпустить тебя одного.

– Прости. Я прошу тебя остаться здесь. Возможно, нам придется убегать. Лучше, если кто-то будет к этому готов.

Он знает, что я прав. Знает, и всё равно бьет кулаком в руль от злости.

Это первый раз, когда я вижу Итачи таким.

– Иди. И, пожалуйста, вернитесь целыми. Вы оба.

Старший Учиха прикрывает глаза рукой, и я выскальзываю из машины, пока не увидел его слабости.

Итак, мое единственное оружие – это улыбка.

И я иду навстречу неизвестности, прикрываясь ею, как щитом.

***

Лифт приветливо пищит и распахивается на седьмом этаже. Кстати, почему-то именно сейчас мне приходит в голову, что эти семь этажей, как семь смертных грехов. Похоть – первый, общий зал. Праздность – второй, зал с балконами и барными стойками. Зависть это, наверное, третий этаж, полный комнат местных бандюганов. Гнев – арена…

А этот, верхний, похож на гордыню.

В пыточной меня ожидает Данзо в своем любимом шикарном кресле и темном кимоно. Над ним бесстрастной фигурой возвышается Хаку. Больше в комнате нет практически ничего, словно всё было продано или вынесено в другое место.

– Добрый вечер. У меня к тебе новое предложение, Призрак-кун. Присядь, прошу тебя.

Молча сажусь на стул напротив. Но стоит мне столкнуться взглядом с Хаку, как слова сами слетают с губ:

– Вы ничего не добьетесь, пока я не буду знать, что с Саске.

– Он цел и невредим, – с наигранным спокойствием отвечает старик. – Я хочу рассказать тебе правду, Наруто.

Он разводит сухими руками, улыбается тепло. Эдакий добрый старичок-садовник, протягивающий милой девушке самый симпатичный цветочек с клумбы.

– Всё дело в том, что ты на…

Выстрел.

Я успеваю закрыть глаза, прежде чем капли горячей крови веером рассыпаются в воздухе и окропляют мое лицо.

Когда я вновь поднимаю веки, голова Данзо запрокинута вбок, лицо окаменело в маске наигранной доброты, пустые глаза смотрят прямо на меня и из темного отверстия от пули стекает крупная алая капля.

С другой стороны его череп раскурочен. Видны ошметки и угловатые края разбитой кости.

Зрелище действует на меня предсказуемо. Тело, мозг и душу окутывает темное полотно шока.

Но страха нет.

Хаку делает несколько шагов. Звук отражается эхом, как в каком-нибудь глупом фильме о серийных убийцах в чистеньких смокингах и лакированных туфлях – цок-цок-цок.

Он мягко кладет оружие на шикарную тумбу из какого-то там благородного лакированного дерева, давая мне минуту-другую переварить ситуацию.

Я не могу даже удивиться. Просто предательство. Просто от людей, связанных с Синтагмой, не стоит ожидать ничего другого.

– Не люблю я такие смерти. Он даже понять ничего не успел.

– Он ведь был твоим боссом, – непонятно зачем говорю я. Шок проходит, уступает место тошноте и ужасу, тянущему в бессознательное. Его кровь на моем лице… на моих губах…

Данзо мертв.

– Именно. Был. Знаешь, я ждал этого так долго. Ждал вашего шоу. Ждал… как Хатико. Когда же, наконец, мой хозяин выйдет из своего маленького замкнутого мирка…

Хаку подходит ближе, наклоняется, стирает костяшками пальцев кровавые разводы с моей щеки. Ласково. Но я слишком хорошо знаю, как много фальши в этом человеке.

– Ты доволен? А теперь, почему бы тебе просто не отпустить меня?..

Рука Хаку опускается ниже. Тонкие пальцы охватывают шею, словно паук – брыкающуюся муху. Дыхание обрывается. Боль пронзает позвонки, когда ублюдок дергает меня вверх, заставляя встать на ноги. Стул падает, и этот грохот приводит в себя, помогая вернуть контроль над телом.

– Разве ты не хочешь покончить с этим? – кольцо пирсинга почти касается моих губ. – Я должен сделать из тебя достойного игрока.

От резкого удара в животе раскрывается огненная воронка. Хаку отбрасывает меня, словно кукольного болванчика, к дальней стене. Но за время тренировок с Саске тело так привыкло цепляться за равновесие, что я возвращаюсь на ноги автоматически, на уровне рефлекса.

– «Должен», значит? Слишком много людей считают, что имеют право лезть в мою жизнь! Какого черта вам всем от меня надо?! Я не собираюсь становиться ни боссом, ни чьим-то мальчиком на побегушках, ясно тебе?!

– Правильно. Злись, – Хаку изящно вытаскивает странный двухсторонний кинжал откуда-то из-за спины. – Без гнева эту партию тебе не выиграть.

– Да не собираюсь я выигрывать!

Прежде чем мне удается проанализировать свое положение, Хаку нападает. От холодного оружия мало шансов защититься голыми руками, но у меня в запасе есть парочка хитростей Хидана. Они помогают уйти от прямой атаки, несмотря на явный перевес сил.

Я устал. Как же я устал от всего этого…

– Почему бы теперь тебе не возглавить шайку отбросов?!

– Со мной уже покончено.

Его ответ вызывает замешательство на какую-то несчастную секунду. Однако этого достаточно, чтобы выбить меня из ритма боя. Кинжал падает на выставленную в защитном жесте руку, боль отрезвляет и активирует тайные запасы энергии в моем выжатом под ноль теле.

Краем глаза я цепляюсь за пистолет, непредусмотрительно оставленный на тумбе.

– Ты принес пулю, Наруто? – рассматривая кровавый след на лезвии кинжала, Хаку тянет время. Или просто наслаждается нашим танцем смерти. – Пулю, которая дважды спасла тебе жизнь?

– Она всегда со мной.

Благодаря заминке, мне удается перехватить преимущество, ударить по уязвимому месту и сбить гипнотизера с ног. Я срываюсь раньше, чем он успевает пошевелиться и дрожащей рукой хватаю пистолет.

От нескольких коротких ударов звенит в ушах. Хаку оказывается ловчее, и прижимает меня к стене, едва не вгоняя лезвие в живот. Я перехватываю кинжал поверх его руки. И прижимаю дуло пистолета к лихорадочно бьющейся вене.