Даже сиплое «пожалуйста» меня не подкупает. Зато когда я все-таки приступаю к самому интересному, то наградой мне становится жалобный и протяжный стон, полный удовольствия. Я неслабо вспотел из-за жара тел и кожа Саске тоже быстро покрывается испариной.

Как ни странно, он не задает темп. Уже понял, что сейчас меня не заставить и не сдвинуть с места. Наверное, с утра это слишком, но я не могу удержаться от желания доставить ему удовольствие – только если позволит.

Использовав немного слюны, осторожно касаюсь сжатого ануса. Саске вздрагивает, но ничего не делает, и я принимаю это за согласие. Только снова никуда не тороплюсь – долго поглаживаю, прислушиваюсь к отзывчивому телу. Первый палец входит с трудом, медленно, под аккомпанемент стонов сквозь зубы. Я не собираюсь трахать его сейчас, а то пришлось бы тратить на разминку не меньше получаса, но почему бы немного не поиздеваться?

Стоит немного надавить – Саске подкидывает бедра, толкается мне в рот. Из-за второго пальца он шипит, как змея, но не пытается меня прервать. Это единственная боль, которую приходится причинить, и я извиняюсь за нее активными ласками, нежностями, тягучими касаниями языка.

Он сам не так давно предлагал мне себя, не так ли? Только вот подзабыл, наверное, что это непросто.

Я довожу его все такими же, ласковыми, нежными движениями. Это почти жестоко – у каждого из нас свой стиль пыток. Только от моих силков синяков не остается…

Вскрик звенит в ушах и на языке разливается терпкая горечь. Я сглатываю, опять чувствуя себя до идиотского счастливым. По уши влюбленным фанатом, не меньше.

И только потом позволяю ему вызволить меня из тканевого кокона.

О, черт, ради этого взгляда и выражения лица стоило все это устроить!

– Доброе утро, – хриплю, наконец, позволив себе рассмеяться.

Смахнув с лица прилипшие пряди, Саске внимательно вглядывается в мои глаза. Садится. И серьезно шепчет:

– Иди, пей свои таблетки и возвращайся.

Горящий взгляд опускается вниз, на мой член. Не могу вспомнить, по какой причине на нас двоих из «одежды» только повязки на плече Учихи, но это как минимум забавно.

– Сейчас я не буду тебя… надевать. Тебе надо сначала попривыкнуть. И вообще, может мне не повредит немного воздержания?.. – посмеиваюсь, буквально впитывая взглядом довольное, румяное и чуть сонное лицо. Вот же красивый, чертяка. Даже утром, даже лохматый, даже обкончавшийся минуту назад!

– Повредит, это точно. Что случилось-то?

– А должно? Чтобы тебя погладить, мне нужен повод? – встаю, кивнув на повязки. – Как плечо?

– Завязывай кудахтать над моей раной. И вообще… теперь это называется погладить?

– Ну, в основном да…

Саске целует меня в щеку и ухмыляется.

– Доброе утро, Наруто. В следующий раз я так тебя поглажу, что ты не сможешь ходить два дня.

– Зануда! Вот и делай тебе после этого приятное!

Учиха треплет мои волосы, и мы встаем вместе, чтобы завершить пробуждение в душе. Наверное, странно вести себя так спустя четыре года совместной жизни. Но на самом деле, я считаю, что все зависит от людей. От чувств, которые они испытывают.

От желания любить и быть любимым.

***

Так бывает, что по какой-то причине то, что необходимо сделать за несколько недель, получается всего за пару дней. То ли вдохновение, то ли удачное время, то ли какая-то другая магия, но что-то явно вмешалось в процесс подготовки к нашему совместному мероприятию.

Идеи посыпались, как из бездонного мешка. За несколько вечеров мы разобрались с львиной долей концертной программы, размахивая друг перед другом чертежами и руками. Точнее, кто руками, а кто одной рукой, но суть не меняется – мы наконец-то начали работать.

Мне пришлось отрываться от этой увлекательной возни только для того, чтобы прискакать на обследование или сдать анализы. Даже операция на сердце, вроде бы серьезное и волнительное событие - становится фоном для творчества. И, слава богу, все страхи и волнения по этому поводу просто не имеют возможности воплотиться во всей своей красе, не могут помешать нам творить.

Куренай-сан оформляет документы быстро и без заморочек, правда, с настроением у нее явно бардак – врач кажется очень грустной и невозможно уставшей. Но, несмотря на это, операция проходит без проблем, а мое восстановление после кажется почти феноменальным. Только за эту долгую неделю в больнице я в полной мере ощущаю себя живым, счастливым, довольным жизнью и всеми ее проявлениями. Может быть, именно это влияет на мое здоровье. А может и сильнейшее желание поскорее покинуть стены неприятного места. Я же не старик какой-то, чтобы проводить все время в больнице, верно же?

Лишь две вещи портят настроение: необходимость каждые два часа подзаряжать насос и непривычные, немного болезненные ощущения в груди. Иногда я отчетливо ощущаю что-то лишнее и твердое, хотя по идее такого быть не должно. Куренай-сан говорит, что это психосоматическое и что мне надо перестать думать о своем сердце.

Саске таскает в больницу свою стряпню, по-шпионски пряча вкуснятинку между половинками яблок. Если бы кто-то увидел, с каким заговорческим лицом он меня кормит, то, наверное, уже никогда не смог бы воспринимать Учиху всерьез.

Всё идет своим чередом и когда уже кажется, что ужасы позади, случается нечто странное – мне звонит Джирайя и просит не говорить Саске об этом звонке, но привести его в штаб, как только закончится период восстановления после операции. Голос старика надломленный и слишком серьезный.

– Вы хотите, чтобы я все-таки проник в структуры? – без задней мысли усмехаюсь, рассматривая осенние деревья за окном. – Помнится, кое-кто не хотел подпускать меня слишком близко.

– Вопрос очень серьезный. Ты должен быть рядом с Саске, но я не хочу, чтобы он знал о случившемся заранее.

– А что произошло?..

– Думаю, тебе лучше самому… самому услышать. Ты поймешь. Только ты и поймешь.

В трубке раздается шорох. Затем звучит приятный, низкий голос, с легкими бархатистыми нотками. Абсолютно незнакомый и ни на что не похожий.

– Узумаки Наруто, верно?

– Да. Кто это? – недоуменно выдыхаю, откинувшись на подушку. Но ответ заставляет меня подскочить и, дрожащими руками перехватив аппарат, сесть прямо. Невозможно… это невозможно!

– Мое имя… – собеседник выдерживает паузу, будто собираясь с мыслями. – Учиха.

– Неужели… ты…

– Учиха… Итачи.

========== О лавине, гаптофобии и опоре ==========

Признаться честно, за время существования болезни, я настолько привык к неприятным ощущениям, что практически всё время жду, когда они вернутся. Сейчас боли нет – остался только страх, но я всё равно неосознанно сжимаю больничную рубашку на груди. Конечно, небольшой хирургический надрез и шов всё еще ноет. Зато это не так страшно, как боль неизвестности.

– Итачи? – повторяю, как попугай. – Ты Итачи… Итачи…

– Точно, – в низкий голос собеседника прорывается насмешливая нотка, и я с изумлением узнаю её. Те же интонации, та же бархатистость. Никаких сомнений. Я мог бы отнестись к случившемуся с подозрением и броситься проверять, действительно ли это небезызвестный брат Саске, но мою внутреннюю чуйку не обмануть. Учихарадар подтверждает, что это правда.

Осознание обрушивается как лавина – внезапно и разрушительно. На мысли, на чувства, на ощущения. Боже мой…

– Мы думали, что ты мертв… почему? Что произошло? Почему ты не связался с ним раньше? Почему первым делом звонишь мне? – заваливаю Итачи вопросами, даже не осознавая этого. Слова вырываются сами собой.

– Меня не было в городе. Это не моя прихоть.

– Тебя где-то удерживали? Насильно? – удивление резко растворяется в неконтролируемой ярости. Это же очевидно – если бы Итачи мог, он бы обязательно дал знать, что жив. – Как тебе удалось сбежать?

– Не удалось. Скорее всего, даже сейчас я не могу распоряжаться своей жизнью. Я понятия не имел, что меня везут обратно. Джирайе удалось узнать об этом, конечно… но, боюсь, это тоже часть какого-то плана.