Всё это находилось для меня где-то на иных уровнях реальности. И разобраться я пытался, докапываясь до источника знаний об Истинном Долбоебизме:

— Не понимаю. Что тут интересного?

Даня стоял неподалёку, прислонившись к серой бетонной стене. В настолько яркой и цветастой куртке, что проходящие мимо люди принимали его за реалистичное граффити. Стоял и с философской озабоченностью смотрел на мелькающие в нескольких метрах огни — блики завораживающе скользили по его глазам, что несколько отвлекало от поисков истины.

— Ты имеешь в виду гонки или меня? — он перевел взгляд и нежно усмехнулся. Так нежно, что аж под ложечкой потянуло.

С того самого дня «Т», то есть дня траха, он стал относиться ко мне несколько иначе. Градус крепости отношений поднялся до сложной границы: и нравилось, и выносило мозг.

Взять хотя бы недавнюю практическую работу, где нас разделили по парам. Просто по алфавиту. Дане досталась девчонка, а мне, первому везунчику универа — Упиров Сашенька.

Данный фрукт в нашей группе был неопределенностью ноль на ноль и раздражал просто неимоверно тем, что за имением вертлявого языка умудрялся сдавать сессии на трояки. Всех этих «перекати-поле» я искренне мечтал закопать заживо и желательно с парой-тройкой учебников в гробу, дабы было чем заняться до того, как закончится кислород. А Упиров в свою очередь был рад свесить на меня практику и сесть на шею.

Я бы потерпел. Ей-богу, потерпел бы, если бы не его манера брататься с окружающими по поводу и без.

— Костян, а ты много времени на учебу тратишь, да? — прицепился Сашенька, с ужасающей наглостью отрывая меня от дела.

— Нет, — ответил я, немного нервно записывая столбцы данных для задач. Нервничал я потому, что пришлось надеть очки, и Даня беспалевно жрал меня глазами в связи с этим незначительным дополнением к образу. Я уверен, в голове у него не было ни одной приличной мысли.

— А как ты всё запоминаешь тогда?

— Достаточно хотя бы один раз прочитать лекцию и всё станет понятнее, — я скрипнул зубами, но Сашенька в упор не замечал моих кристально-ясных невербальных сигналов.

В итоге он додумался до страшной вещи. Под изучающим взглядом одного испанского мачо-хуячо положил ладонь мне на шею, чем напугал до усрачки и, что ещё хуже, смутил.

В основном из-за температурного контраста кожи с металлом — на пальце было кольцо…

Пока я, перебирая пятьдесят оттенков красного, отходил от испуга, в момент невнимательности препода Упирову прилетел грубо свернутый тетрадный лист. Развернув его, мы дружно прочитали второпях нацарапанное: «Ещё раз тронешь — руку засуну в жопу по самую ключицу», и синхронно повернулись в сторону Даньки.

Тот реактивно излучал некоторое… недовольство. «Недовольство» сулило Упирову горящую путевку по всем открытым и закрытым кругам ада в самое ближайшее время. Я с трудом отвел глаза и решил объясниться во избежание усложнения ситуации:

— Будь добр, никогда так не делай.

— Разделили подружек… — беззлобно подколол Упиров, сложив руки на груди. Он хотел было сказать что-то ещё, но промолчал.

Я был благодарен за сдержанность и вернулся к расчётам, краем мозга думая о своем положении.

По тихой грусти о нашей «излишней дружбе», кажется, прознали все, но говорить что-то поперек боялись.

Во-первых, большинство знало, что кулак Новикова примчится раньше, чем камень в наш гомоогород с цветущими голубыми бахчами долетит до грядок — Даня восемьдесят процентов своих проблем всё ещё предпочитал решать силовым путем.

Во-вторых, неоднократно убедившись в том, что я не давалка вроде Соколова и, коль попал мне в неугодность, конспекты, лабы и помощь с практическими работами придется вымаливать на коленях, никто докучать не стремился.

Я часто прикрывался зачеткой в спорах и локальных дрязгах, так что она, родимая, спасала и на этот раз.

В итоге травить нас не было резона — никто не хотел пересдавать или носить на себе следы Данькиной терапии.

Но. После дня «Т» Новиков начал терять осторожность и приобретать новые поведенческие привычки. Даже смотрел как-то иначе, с оформившейся теплотой.

Порой меня пугало то, что он мог выражать чувства одними взглядами — и любой посторонний видел нечто из разряда «эй, эти ребята дышат в унисон».

— Я имею в виду гонки.

— Азарт тебе не знаком, хм? — Новиков подпихнул меня к ограждению.

Эти неофициальные гонки проводились на отдалённой от жилых зон закрытой трассе, так что шума производилось немерено — народ что-то кричал, из огромных колонок лилась громкая агрессивная музыка, мотоциклы ревели. Всюду толпились фанатские группы. По другую сторону дороги стояла будка диспетчеров, на крыше которой расположились особые приглашенные и руководители.

Мотоциклисты, аж восемнадцать штук, уже стояли на своих отметках, пока без шлемов. Я быстро обнаружил Лёшу — он выделялся тем, что был самым «обычным», без всяких кричащих курток, наклеек, диких прядей в волосах. И выглядел, пожалуй, как купидон в самом сердце сборища панков.

Толпа рандомно выкрикивала погоняла: Бес, Темный, Сиал и несколько других.

— А у Лёши есть кличка?

— Да. За внешность прозвали Архангелом, — ответил Даня. — Сначала называли Люцифером, но уж слишком он далёк от всяких дьявольских утех… вон там, с красными волосами, на линии с ним — это Гаргон, его главный соперник. На прошлых гонках они заняли призовые места, Лёша — второе, Гаргон — первое.

— Думаешь, теперь он попробует отыграться?

— Только из-за этого и участвует… смотри-ка, там Никита что ли?

Я вытянул шею и обнаружил у самого ограждения знакомое лицо в облачке сигаретного дымка.

— Интересно, он-то что тут забыл?

— Лёша говорил, что они общаются, — Данька задумчиво пожевал губу. — Ну как, общаются…

— Странно, — хмыкнул я, стараясь говорить погромче. — Серый Кардинал и Гендальф Белый…

Прозвучал сигнал первой готовности, и мы прекратили болтовню, чтобы ничего не упустить. На большом экране тем временем показалась пока что пустая турнирная таблица и по очереди морды всех соревнующихся.

Лёша отмахнул толпе и натянул шлем.

В гонке он участвовал на другом мотоцикле — на японце с белоснежными рваными полосками. Рассмотреть детальнее мне не удалось, но даже с такого расстояния стало ясно, что это отличная техника высшего класса.

— Для начала… просто проникайся — атмосфера тут почти как на футбольном матче.

— Азарт мне незнаком, месье Даниэль, — поддразнил я, за что получил смачный подсрачник.

Прозвучал второй сигнал, и соревнующиеся приготовились.

В лучших традициях гонок неподалёку от финишной линии показалась мисс в соблазнительном наряде, и я вдруг подумал, что ей, стало быть, адски холодно. Взгляд сам собой скользнул по идеальной фигурке и длинным красивым ногам.

Странно.

Раньше я был куда более падким на женские прелести. Они казались мне… манящими, но сейчас это похоже скорее на приятное любопытство к красивому человеку. Вопрос один: я обгеился? За… геился? Оголубился, что ли?

Я аккуратно перевел взгляд на Даньку — с его губ срывалось маленькое облачко пара, шея, виднеющаяся в вороте куртки, притягивала взгляд, глаза азартно горели. Но несмотря на свой острый интерес к гонке, он почувствовал внимание и покосился в мою сторону:

— Чего?

— Что-то я стал как-то слишком равнодушен к девушкам…

— Ну, когда рядом «самый классный чел в мире» — не удивительно.

Я не стал реагировать на провокацию и повертел головой по сторонам, надеясь, что людям вокруг пофиг на наше гейское мурлыканье.

— Надеюсь, моя ориентация не изменилась из-за тебя.

Тут бахнул третий сигнал и мотоциклы загудели с такой громкостью, что перебили даже музыку.

Даня потрепал меня по волосам и уткнулся в экран. А я погрузился в размышления, краем глаза наблюдая за тем, как ловко Лёша выходит в первую линию.

— Какие люди на верблюде, — послышался шершавый голос Сапёра. — Похоже на маленький фан-клуб.