— От твоих бацилл и скафандр не спасет.

— Если только целоваться полезешь, — осторожно пошутил я, подтянув одеяло к подбородку. Приятная тяжесть иллюзорно защищала от враждебного мира.

— Знаешь, а я передумал. На мне сейчас футболка с упоротым капитошкой и те джинсы, которые ты терпеть не можешь. И кеды. Синие.

— Не вздумай прийти так ко мне. Это будет ужасная смерть. Но да, я отвлекся… начни с правого кеда. Стягивай его, сексуально развязывая шнурки и представляя, что я делаю это зубами.

— Если у тебя развязались шнурки, друг завяжет их зубами, ведь вы же не враги?

— Теперь переходи к капитошке… погладь… погладь сильнее… о да…

— Блэкджек, ублажать надо клиента, а не ублажаться самому.

— Пошел ты, — я рассмеялся и тут же закашлялся. Кряхтел полминуты — Даня на том конце радиоволны напряженно вслушивался. — Короче говоря, если хочешь — приходи. Сегодня или завтра. Я всё равно на неделю труп. Хочешь угодить моему отцу, принеси в дар воблу и козла.

— Жертвенного?

— Темного нефильтрованного.

— Завтра притащусь в костюме-тройке. С воблой и козлом. Я ничего не забыл?

— Галстук лучше не надевай — попалишься.

— Тэ-э-эк, мама и папа Тесаковы под контролем, а тебе что?

— Мне порошочков возьми. Терафлю или типа того. Мать их как лекарство не признает, а они клёво снимают симптомы.

— Окей, Косте, как всегда, кокаин… ох… и что я должен целую неделю делать с этим микропроцессорным дерьмом, а? Кто мне помогать будет?

— До Соколова докопайся.

— Он объяснять не умеет.

— Значит, будешь страдать, пока я не вернусь, — перевернувшись на бок, я тихо шикнул от боли. Болячка успешно преобразилась в черно-фиолетово-синий след от кулака и продолжала доставлять мне неудобства.

— Ты как?

— Страдаю со всех сторон. Не обращай внимания, мне это на пользу.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, — напряженно сказал Даня, вздохнув. — Пообещай, что больше не свяжешься с этим Никитой.

— Ты до сих пор думаешь об этом?

— Думаю. И я не могу оставить всё как есть.

— Ладно, если тебе важно, обещаю, — из глубин сознания ни с того ни с сего поднялась волна нежности. Я начинал привыкать к тому, что Данька оберегал меня со всех сторон и делал это так, что даже запреты казались милыми.

— Завтра в семь?

— Завтра в семь.

— Пока, Профессор Б, выздоравливай поскорее.

— Ага. Конец связи.

Я сбросил и вытянулся во весь рост, чувствуя растекающуюся по телу слабость. Неделя постельного, хах. Получается, минус завтрашний день, почти шесть суток одиночества.

Думаю, небольшая разлука нам обоим пойдет на пользу.

Данька действительно оделся прилично, более того, весьма и весьма дорого. Черная рубашка сидела на нем, словно влитая, идеально обтекая фигуру. В дополнение шли строгие джинсы, дизайнерские часы на запястье. Так что домой ко мне заявился прямо-таки мажор.

Только задорные искры в глазах напрочь разрушали образ — какой тут обольстительный мачо, когда оборотень-долбоёб.

Я же ходил в утепленно-домашнем, а потому почувствовал себя несколько неуютно рядом со столь элитной невъебенностью.

— Пап, это Данька. Помнишь, я рассказывал?

— А, Новиков который? — улыбнулся отец, пожимая ему руку. — Спасибо, что терпишь моего сына.

— Па-а-а-п.

— Я знаю, это нелегко, — продолжал он. Данька моментально подхватил волну, покачал головой и сунул отцу пакет.

— Андрей Юрьевич, я вам рыбку принес, хоть расслабитесь немного. Тяжело, наверное, за ним присматривать?

— Охо-хо, спасибо! Не то слово, лежит, ноет и всё ему не так.

— Знакомо.

Короче говоря, спелись они за считанные минуты, а пара-тройка выпадов в мой адрес лишь закрепила союз. Уже к семи пятнадцати папа был от Даньки в восторге.

— Добрый вечер, — сказал Ньютон, когда мы зашли на кухню. — Добрый вечер. Добрый вечер.

— Ого, говорящий попугай? — изумился Данька. — Он что, различает время?

— Нет, — усмехнулся я, вытаскивая из тумбы кружки. — Он только и талдычит своё «добрый вечер» круглыми сутками.

— Нью-нью, — обиделся Ньютон.

— Значит, одногруппники? — поинтересовался папа, расставляя пиво на столе. — Чем ты занимаешься помимо учебы, Даня? Есть хобби, интересы?

— У меня собака. Забота о ней занимает кучу времени.

— У Даньки мастиф, — сказал я. — Огроменный мастифище.

— Она просто пушистая.

— Да, пятьдесят-шестьдесят килограммов шерсти.

Потихоньку-помаленьку мы разошлись так, что у папы от смеха начало колоть в боку. Убить его искрометным юмором — лучший способ войти в доверие, и Данька справился с делом на ура. Отец оставил нас лишь после звонка мамы и убежал забирать её из фотостудии.

Советом из двух человек было принято решение переместиться в мою комнату.

— О. Как светло, — заметил Данька, с любопытством осматриваясь. — Вот уж не думал, что твоя цитадель будет такой.

— Почему?

— Мне представлялось что-то более… м-м-м… бунтарское?

Данька пошел по кругу, от компа, в сторону кровати и шкафа с книгами. Я уже давно загородил спальное место так, чтобы при входе в комнату меня не было видно. Любил укромные уголки. А кто на открытом пространстве чувствует себя уютно?

— Это — логово дрочера, — предсказуемо сказал Данька, ткнув пальцем в кровать.

— Еще лет шесть назад руку сточил до костей.

— А где плакатики? Сувенирчики? Или верстак хотя бы, ты же любишь колупаться в технике?

Я кивнул на нижние ящики шкафа.

— Всё попрятано. Недавно паяльную станцию у мамы отбивал с таким боем, что теперь всё на замки закрыто.

— Не терпится с ней познакомиться.

Он сел на край кровати. Смотрелся непривычно — весь такой элитный, глянцевый, да ещё и в родной домашней обстановке.

А у меня от температуры потихоньку мозг норовил вытечь через ухо. Да и волнительно как-то было, если честно. В свою крепость я впускал только избранных.

— Как там синяк?

Я приподнял футболку, демонстрируя свой фонарь.

— Ничего нового. Как ты и говорил, синюшное пятно.

— Тебе нехорошо? Можешь лечь, если устал.

— Я уже два дня пластом лежу, надоело. Главное, чтобы ты не заразился.

— А пусть и так. Время твоего отсутствия я тоже пролежу на больничном.

— Так вот какой был план?

Данька рассмеялся.

— Я… рад. Не люблю ходить в гости, но побывать у тебя всё равно, что узнать немного получше. И да, я снова убедился, что ты страшный зануда. Но логово дрочера — это зачет.

— Кстати о зачетах, ты курсач-то начал?

Новиков виновато поджал нижнюю губу и состроил моську.

— Нет. Но ты же мне поможешь?

— Куда я денусь, скажи на милость?

— И да, ты мне девственность задолжал.

Я вздрогнул. Голова варила плохо, а потому воспринял эту фразу в самом прямом смысле из всех существующих прямых смыслов.

Но, благо, от ответа меня спасло явление её величества. Мама тихо стукнула дважды, приоткрыла дверь и уставилась на Даньку, рассевшегося в расслабленной позе на моей постели — думаю, с точки зрения женщины он был роскошен, прямо-таки принц на белых простынях, короны не хватает…

Мысль о короне заставила меня покраснеть и я закашлялся, прикрыв лицо ладонью.

— Добрый вечер, Анна Михайловна, — поздоровался Данька, врубив на полную катушку машину неотразимости и генерируя феромоны с такой скоростью, что воздух вокруг чуть не превратился в желе.

— Добрый, — отозвалась мама, продолжая разглядывать его в свой подозритель. Но я-то видел, я чувствовал, Данька уже покинул зону риска и верными шагами двигался к победе. — Это ты Даниил, который самый классный чел в мире?

Я снова покраснел, расслышав Данькин смешок — чует моё сердце, эта фраза долго будет темой для шуток. Меня угораздило её произнести где-то год назад, когда мы начали сближаться. Я часто делился с семьей впечатлениями, о чем потихоньку начинал жалеть этим вечером знакомств.