Дрейк заметил выражение лица сестры и понял глубину проблем, ожидающих Росса по возвращении.

— Но даже если мы с Россом туда не пойдем, или не пойдет один из нас, я все равно хочу, чтобы ты пошел. Я знаю, Кэролайн пригласит тебя и Сэма. Ты не должен ощущать барьеров из-за того, что они богаты. Они мои лучшие друзья.

— Она всегда была добра ко мне. Отдавала мне всю возможную работу. А иногда, когда постоянно здесь жила, и сама заходила поболтать, как будто мы ровня.

— Вот видишь.

— Давай подождем до Рождества, сестренка.

Демельза выглянула на улицу. Небо над всей землей куталось в одеяло облаков.

— Мне пора. Я сказала, чтобы меня ждали к обеду.

— Там ветер и дождь. Оставайся и перекуси со мной.

— Не сегодня, Дрейк. Но благодарю.

— Я могу проводить тебя часть пути.

— Нет, ты потеряешь клиентов.

— Клиенты подождут.

Дрейк дошел с ней до вершины холма Сол. На землю лег влажный туман, и Дрейк смотрел, как Демельза входит в серую дымку — в плаще с капюшоном на голове, в длинной серой юбке и крепких башмаках — пока она не исчезла из вида в еловом лесу у Уил-Мейден. Тогда он повернулся и зашагал домой, склонив голову под пронизывающим дождем.

В мастерской его дожидался Фармер Хэнкок, и он уже начал терять терпение. Он привел подковать двух волов и еще утром присылал мальчишку сказать об этом Дрейку, но Дрейк забыл. И следующий час он усердно трудился, а когда Хэнкок ушел, отрезал пару ломтей ветчины, которую купил вчера у Треветанов, зарезавших свинью. Вкупе с хлебом, чаем и двумя яблоками это был неплохой обед, а как только Дрейк с ним покончил, новая работа заняла его до четырех.

Так прошел день. Вскоре должно было уже стемнеть, с поля вернулись близнецы Тревиннарды, промокшие до нитки и горящие желанием побыстрей пойти домой. Дрейк отпустил их и пошел к воротам посмотреть, как они бегут вверх по холму к Сент-Агнесс.

Зимой работы было меньше, в темноте мало кто приходил, и в долгие вечера, которые раньше Дрейк проводил при свечах за изготовлением лопат, лестниц и других инструментов для продажи на шахты, теперь, после пожара, он мастерил мебель вместо сгоревшей. От этого он больше уставал, но зато получал настоящее удовольствие, какое мало что ему доставляло. Поначалу Дрейк использовал древесину низкого качества, но недавно приобрел хороший дуб и орех и решил заменить все наскоро сколоченные предметы.

Что ж, хватит уже бесконечно стоять тут, пока дождь моросит в лицо. Больше никто не придет. Нужно покормить кур и гусей, которых он откармливал на Рождество.

Дрейк повернулся к дому, и тут его зоркий глаз заметил человека в длинном плаще, спускающегося от Сент-Агнесс с саквояжем. Человек, похоже, плохо знал дорогу, остановился у коттеджа Робертсов и, судя по всему, спросил, как пройти. Мистер Робертс указал вниз по холму. Человек двинулся дальше. Одет он был не слишком элегантно, но выглядел прилично — явно не нищий или бродяга.

Дрейк зашел в сарай, набрал корм для кур и положил его в миску, чтобы легче было раскидывать. Потом покормил кур, наблюдая, как они проворно устремились к нему, а затем рассыпались по двору вслед за едой, как выпущенные дротики.

Он услышал стук в ворота и пошел открывать. Человек у ворот сказал:

— Будьте добры, не могли бы вы объяснить... Ох... — И затем сбившимся голосом, — Дрейк!

Дрейк уронил миску, та закатилась за угол, и остатки корма разлетелись по всему двору.

— Ох, любимая... — сказал он. — Ты пришла домой?

Она села напротив него в крохотной гостиной, волосы после дождя обвисли, на ресницах близоруких глаз слезинки. Морвенна сбросила плащ, и в коричневом шерстяном платье стала похожа на высокую болотную птицу, заглянувшую в поисках укрытия, но стоит ей обсохнуть и отдохнуть, как она снова улетит. Дрейк опустился на колени, чтобы расстегнуть ее мокрые туфли с тупыми носами, но Морвенна съежилась от его прикосновения. Она держала в руке чашку чая, согревая руки и сдерживая дрожь.

— Я вышла утром, — быстро заговорила она почти без пауз. — Рано утром. Сначала я решила оставить ей записку, но это показалось мне трусостью, и я подумала, что если в прошлом я иногда трусила, то сейчас пора остановиться. И я вошла к ней в спальню, пока она еще не встала, и рассказала, как собираюсь поступить. Сначала она рассмеялась и не поверила, потом поняла, что я и впрямь намерена это сделать, и она... она раздулась от злости. Как... как мой... как часто делал Осборн... От злости, раздражения или неудачи он становился больше.

Дрейк молча смотрел на нее, не в силах поверить, что она здесь.

— Она сказала, что остановит меня, сказала, что позовет слуг, велит меня запереть, а потом меня отошлют в специальное заведение, как когда-то пытался Осборн. Я ответила, что у нее нет на это права — теперь я вдова, да и кому до меня есть дело? Какая ей разница? Я только лишняя обуза, и я оставлю ей своего сына... своего сына.

— Не рассказывай, Морвенна, если это тебя расстраивает.

— Но я хочу рассказать, Дрейк, я должна. Должна рассказать тебе всё, что могу...

Она всхлипнула и ненадолго замолчала. Горячий чай вернул ее щекам румянец.

— И тогда она накричала на меня, кричала долго, а потом сказала, ладно, мол, я могу уйти, но только с тем, что на мне, и чтобы не вздумала возвращаться, хоть на коленях, а я сказала, что никогда не вернусь, ни на коленях, ни как-либо еще. И я ушла, дошла до ближайшей фермы, и фермер подвез меня на телеге до Грампаунда, а оттуда через несколько часов я села в карету до Труро, там мне снова пришлось подождать, пока я не нашла фургон в эту сторону. Он довез меня до Гунбелла, а затем я пешком пришла сюда. Пришлось часто спрашивать дорогу, потому что я понятия не имела, где ты живешь.

Дрейк всё смотрел и смотрел на нее. В последний раз он видел ее так близко, разговаривал с ней наедине больше четырех лет назад. Дрейк заново узнавал ее черты. Морвенна тоже посмотрела на него, и он отвел взгляд.

— Ты ела?

— Утром.

— У меня есть ветчина. И немного сыра. А еще яблоки и хлеб.

Она покачала головой, словно всё это было совершенно неуместным.

— Давай я принесу тебе одеяло, чтобы ты могла в него завернуться, — предложил Дрейк.

— Дрейк, я должна рассказать тебе о том, что случилось в апреле.

— Разве теперь это имеет значение?

— Для меня имеет. Я должна рассказать. Даже если тебя это заденет.

— Тогда расскажи. Ничего не имею против.

Морвенна смахнула с брови мокрую прядь. Ее глаза походили на темные омуты.

— Ты знаешь, что я никогда не любила Осборна?

— Ты его ненавидела.

Она задумалась.

— А знаешь, раньше я не понимала, что такое ненависть. Я просто не знала такого чувства. Лишь после замужества. Это ужасно. Она выжигает в человеке всё доброе. Как будто дитя за несколько месяцев превращается в старуху. — Она поежилась. — Мне хотелось бы забыть одно то, что я испытывала подобное к Осборну, к любому человеку. Дрейк, давай я просто скажу, что никогда его не любила.

— Пусть будет так.

— Когда родился Джон, мой сын, я заболела, но почувствовала себя гораздо хуже и душой и телом, узнав, что во время моей болезни Осборн нашел другую женщину, я не могу сказать тебе, кто она, но для меня это было физически омерзительно, настолько омерзительно... хотя мне никогда не хотелось, чтобы он ко мне вернулся... Ох, я всё неправильно рассказываю!

Дрейк встал и взял у нее чашку, снова наполнил ее и вернул. Он опять отметил, что Морвенна как будто съежилась от его прикосновения.

— И потом, еще через несколько месяцев, не могу вспомнить, когда точно, эта другая женщина... ее не стало, и он захотел возобновить отношения со мной. Я отказалась, и мы страшно поругались. Я продолжала ему отказывать и угрожала ужасными вещами. Довольно долго, наверное, года два, я не позволяла ему ко мне притрагиваться... Но затем, всего месяца за полтора до своей смерти, он пришел... в общем, он взял меня силой. И потом еще. Не один раз. Стоило этому начаться, как он повторял снова и снова...