4 июля 1982 года. Еще одна точная дата, когда я был здесь, в этом самом месте, в пансионате "Металлург". Наверное, это был один из дней, когда мы ходили с друзьями на пикник в Сосновый бор. Потом гуляли в пансионате - на улице, возле бильярдной, стоял телевизор, и дюжина мужчин смотрели футбольный матч чемпионата мира Франция - Северная Ирландия (всегда запоминайте, кто играет, чтобы через много лет проверить дату). Время было вечернее, и пока мы вернулись в село, то уже совсем стемнело - я здорово получил тогда на орехи от бабушки с дедом за позднее возвращение.
- Дом, которого нет -
C домом вышло такое - я не мог мимо него пройти, чтобы попрощаться, потому что дома больше не было (на его месте стоял другой, большой и чужой). Поначалу я даже думал усесться напротив того места, где он когда-то был - на лавочку у дома Ивахненок, но вовремя опомнился - дом был серьезным объектом, хоть уже и не существующим в физическом мире, и прощаться с ним я намеревался долго и обстоятельно, а лавочка Ивахненок была таким же опасным местом, как и базар в центре - в любой момент мог появиться кто-нибудь из молодого поколения Ивахненок и меня опознать.
Так что я рассудил так - раз дома нет, то попрощаться с ним я могу в любом удобном месте, переносясь в дом посредством воспоминаний. Решил выбрать подходящее место на "бугре". Не помню, говорил ли раньше - все наше село стоит на возвышенности над морем, где высокой, где низкой, где крутой, где покатой, где-то мы зовем ее горой - на Змеинке, но вообще-то эта возвышенность в любом месте называется общим словом - "бугор". Скажи местному ориентир - бугор, и он сразу поймет, где искать.
Сесть на бугре можно в любом месте вдоль побережья - везде красиво, везде трава и вид на море. Я выбрал снова пойти в сторону Змеиного мыса, только не по берегу моря, а по верху - асфальтовой дорогой. Когда отец приезжал ко мне в село (это уже после их с мамой развода - летом отец часто меня навещал), он, как обычно, сажал меня себе за спину на мотоцикл, и мы ехали за край села, пока дорога не заканчивалась. Отец подъезжал к самому краю бугра, и мы долго там стояли, глядя на море. Не знаю, был ли отец склонен к созерцанию прекрасного (не припомню других этого проявлений) или ему было дорого именно это место на бугре (кто знает, может, они гуляли там с мамой?), или он попросту, как все молодые люди, увлекающиеся ездой на мотоцикле, ехал, куда глаза глядят, и останавливался только потому, что кончалась дорога, но этот пейзаж запечатлелся в моей памяти отчетливо, как фотографическая картинка.
Туда и пошел, взяв с собой три литра вина в пластиковой бутыли (нет сейчас того романтизма, как в былые времена, когда люди таскали с собой стеклянную тару) и арбуз - как видите, я продолжал себя истязать, таская тяжести на дальние расстояния, но очень уж хотел пойти именно в это место. Там нет деревьев и кустов, только высокая выгоревшая на солнце трава, поэтому я благоразумно пошел туда вечером, когда солнце уже не пекло так неистово. Я не взял с собой стакана и пил вино прямо из баклажки, из горлышка, закусывая арбузом. Вид мне открывался на предзакатное море... не буду описывать вид, мало ли вы видели всяких Монте-Карло, скажу лишь, что я решил внести это место третьим кандидатом в список моих пожеланий на случай, если мне предложат самому выбрать себе рай.
Хватит ли мне трех литров вина, чтобы попрощаться с домом?
- Чердак, он же "Горище" -
Начну с чердака, или как называл его дед: "горища". Одно из любимейших мест в доме, хотя к дому, в котором я любил каждый угол, эту фразу придется применять слишком часто.
На чердаке всегда было страшно жарко и душно, там вечно стоял нестерпимый рыбный дух, потому что мы там вывешивали сушиться рыбу - тарань и бычка, сотни вязок тарани (ее нанизывают по десятку одного размера для удобства счета и продажи) по всему чердаку, годами и десятилетиями, густой липкий слой рыбьего жира на полу - никакой рыбзавод не дал бы вам такого духу, какой был на нашем чердаке. Новый непривычный человек там бы вмиг сознание потерял, но если приноровиться, привыкнуть (а я был привыкший), выдержать хотя бы минут десять, то потом уже легче. На чердаке я любил прятаться, уединяться (что опять-таки будет верным для всех прочих мест в доме, в которых можно было спрятаться и уединиться), читать книжки. Когда-то я нашел на чердаке целую груду книг - все это было удивительное барахло, снесенное туда взрослыми за ненадобностью, но из-за присущей мне детской книгоцентричности, я чрезвычайно этому обрадовался, как будто нашел клад. Книги лежали в мешках, несколько мешков, туго набитых книгами (когда в мешке книги, это сразу видно из-за выпирающих в разные стороны углов) - я залезал в каждый мешок, доставал книги и инвентаризировал находки - выбирал пригодные к чтению (таких, впрочем, было немного, по большей части там был отвратнейший коммунистический трэш) и потихоньку стащил все книжки назад в дом, вызвав тем недовольство своих родственников (бабушка позже отправила многие из них в растопку - я уже упоминал, что бабушка была чрезвычайно равнодушна к книгам, а чтение порицала, а потому оставлять у нее на виду книгу, даже библиотечную, было чревато - бабушка была скора на руку, если ей требовалась бумага на растопку). Иногда я читал прямо там, на чердаке (точно помню, что в тех же мешках были старые выпуски журнала "Пионер" (или "Костер"? Во всяком случае, что-то такое, детско-советское), с повестью Аксенова про пионера Геннадия Стратофонтова - вот именно ее я и читал на чердаке), хотя все же это было экстремальным упражнением - несмотря на привычку, выдержать даже час в такой духоте было непросто, к тому же на чердаке темно - приходилось оставлять открытой дверь, чтобы свет пробивался в щелку, а по открытой двери, кто-нибудь, скажем, дед, мог вычислить, что ты на чердаке, и приобщить тебя к более полезным хозяйственным делам.
Однажды Вовка Ивахненко-младший по прозвищу "Кабачок" (из семейства наших соседей Ивахненок, которые все почему-то носили это прозвище, но старших называли - "Кабаками", а младших - "Кабачками", и лишь глава их семьи, Володька-старший, имел прозвище - Тито, в честь Иосифа Броза Тито, югославского диктатора (не знаю, чем старый рыбак, инвалид и алкоголик Володька Ивахненко был похож на диктатора Тито, но, например, у моего деда Василия было прозвище - "Берия" или "Лаврентий", или же даже в полный рост - "Лаврентий Палыч" в честь того же Берии, хотя дед мой уж точно никак не был похож на Берию - скорее всего наши сельские обитатели раздавали друг другу прозвища во времена своей молодости, совпавшей с развенчанием различных культов личности, в честь разной актуальной на то время сволочи)) насрал на нашем чердаке, после чего был пойман моим дедом, который заставил Кабачка прибрать за собой - помню, как Вовка спускал свое говно с чердака, аккуратно неся его на железном совке-грабарке.
Чердаки, я заметил, очень любят писатели и кинематографисты - много у них происходит на чердаках, особенно, в детских книгах - дети вечно что-то находят на чердаках. Какие-то древности. Заселить бы этих кинематографистов на минуточку на наш чердак, посмотрел бы я на них с их кинокамерой. В кинофильмах люди на чердаках даже живут, например, отдыхающие в южных городах.
На нашем чердаке отдыхающие жили всего однажды, вернее не однажды, а несколько раз, но это были одни и те же отдыхающие - Гарик и Жорик. Впервые они появились где-то в конце 70-х, двое молодых бродяг, хиппи не хиппи, я уж не помню, молодые парни, попросились на постой. С койками тогда было туго, все было занято. "Может, хотя бы на чердаке?" - попросились Гарик с Жориком. Скрепя сердце, бабушка согласилась (не принято у нас было селить людей на чердаке, зная, каково там непривычному человеку). Но, на удивление, Гарику с Жориком на чердаке понравилось - частенько, выходя утром из дому, я видел, как Гарик (или Жорик) сидит в одних трусах, свесив ноги, у открытой чердачной двери, зевая и потягиваясь широко, как это делают люди поутру, расставив руки-крылья. Не знаю, были ли Гарик с Жориком хиппи или не были, помню, что бородатые и патлатые оба, по тогдашней моде, Гарик - русый, а Жорик - черноволосый, предпочитали ходить в цветастых семейных трусах и пили на чердаке портвейн. Они после того первого раза приезжали не единожды, и каждый раз просились на чердак, даже когда были другие места - возможно, потому что за чердак бабушка брала с них символическую цену. Но однажды, в какой-то год, к нам во двор зашли милиционеры и направились (у них, видимо, была точная ориентировка) прямо на чердак, подставив для того лестницу. Гарик и Жорик были, как обычно, заспаны и в цветастых трусах. Им, впрочем, позволили одеться - они надели джинсы, а больше, кажется, ничего, так милиционеры и увели их со двора, Гарика и Жорика, в одних джинсах, босых, и больше мы их никогда не видели. Даже не узнали толком, за что их увели. Вроде бы они кого-то обокрали или ограбили.
