Когда меня вызвала служба контроля, я сидел, заполняя ежедневную рапортичку, под прозрачным сводом своего кабинета, «Наблюдательного пузыря», который вздулся над осью космостанции, словно колпак на ступице колеса. Сосредоточиться на работе было нелегко, очень уж вид захватывающий… В нескольких метрах от меня монтажники исполняли свой замедленный балет, собирая невиданную мозаику из огромных кусков-деталей. А за ними, в двадцати тысячах миль от нас, на фоне звездных вихрей Млечного пути голубовато-зеленым светом сияла полная Земля.

– Дежурный слушает,– ответил я.– В чем дело?

– Наш радар нащупал что-то, небольшой, почти стационарный объект, расстояние две мили, пять градусов западнее Сириуса. Попробуйте обнаружить его визуально.

Объект, с такой точностью следующий по нашей орбите, не мог быть метеором; скорее всего какой-нибудь потерянный нами же предмет, скажем, недостаточно надежно зашвартованная монтажная деталь, которая мало-помалу отстала от станции. Так я решил в первый миг, однако взяв бинокль и осмотрев участок неба вокруг Ориона, быстро убедился, что это неверно. Космический путник, – действительно, был сделан руками людей, но мы тут были ни при чем.

– Нашел,-доложил я службе контроля.-Это чей-то экспериментальный спутник. Конусовидный, четыре антенны, в основании, как будто, система линз. Судя по конструкции, запущен военно-воздушными силами США в начале шестидесятых годов. Помнится, они много спутников затеряли, все радиосвязь отказывала. Не сразу удалось освоить эту орбиту.

Сверившись с картотекой, контроль подтвердил мою догадку.

А еще немного спустя выяснилось, что Вашингтон ни капельки не взволнован находкой спутника, потерянного двадцать лет назад, и не будет опечален, если мы потеряем его снова.

– Но этого делать нельзя,– решила служба контроля.– Пусть он никому не нужен, спутник может помешать космонавигации. Придется кому-то поймать его и доставить на станцию.

«Кому-то» – значит мне… Я не мог послать никого из монтажной бригады: в ней ни одного лишнего человека, к тому же мы отстали от графика, а здесь каждый потерянный день стоил миллион долларов. Вся радио– и телесеть Земли нетерпеливо ожидала, когда наша станция начнет ретранслировать программы и откроется глобальное вещание на весь мир от полюса до полюса.

– Хорошо, я сам его заберу,– ответил я контролю, скрепляя бумаги электрической лентой, чтобы вентиляторы не разметали их по всему помещению.

Я говорил так, словно приносил жертву, но в глубине души только радовался. Уже две недели, если не больше, я не выходил в космос, и мне начали приедаться все эти накладные, сводки о наличии материалов и прочие славные дела, которые наполняют жизнь дежурного по космической станции.

Единственный член экипажа, который встретился мне на пути к воздушному шлюзу, был кот Томми. Он появился на станции совсем недавно, но когда вас отделяют от Земли тысячи миль, вы особенно сильно привязываетесь к животным, тем более, что далеко не все комнатные животные могут приспособиться к невесомости. Томми что-то жалобно промяукал мне, пока я забирался в скафандр, но мне было некогда с ним играть.

Здесь, пожалуй, уместно напомнить вам, что скафандры работников космостанции совсем не похожи на гибкие костюмы для прогулок на Луне. Наши скафандры по сути дела маленькие космические корабли на одного человека. Это широкие цилиндры длиной около семи футов, оснащенные реактивными двигателями малой мощности; в верхней части цилиндра два рукава гармошкой для рук оператора. Впрочем, обычно руки находятся внутри цилиндра, на приборной доске, которая расположена на уровне груди.

Забравшись в свой персональный космический экипаж, я включил ток и посмотрел на приборы. Часто можно услышать, как космонавт, облекаясь в скафандр, бормочет магическое слово «гокираба». Эта формула напоминает, что необходимо проверить горючее, кислород, радио, батареи. Все было нормально, и я опустил на место прозрачное полушарие шлема, изолируясь от внешней среды. Предстояла короткая прогулка, поэтому я не стал проверять контейнеры для продовольствия и специального снаряжения, без которого нельзя уходить надолго в космос.

Спускаясь по эскалатору в воздушный шлюз, я чувствовал себя туго спеленатым индейским младенцем, которого мать несет на спине. Но вот насосы понизили давление до нуля, наружная дверь отворилась, и струя остаточного воздуха вынесла меня к звездам.

До станции всего какая-нибудь дюжина футов,– но я уже представлял собой независимую планету, маленький отдельный мирок. Из моего летающего цилиндра мне открывался великолепный вид на всю вселенную, и хотя мягкое сиденье и предохранительные ремни не позволяли повернуться кругом внутри скафандра, я мог дотянуться до любой кнопки или контейнера руками или ногами.

В космосе солнце – опаснейший враг, оно может мгновенно ослепить вас своим ярким сиянием. Осторожно-осторожно я отодвинул темные фильтры на «ночной» стороне скафандра и повернул голову, чтобы взглянуть на звезды. Одновременно включил автомат, управляющий наружными «козырьками» на шлеме. Теперь, как бы скафандр ни вращался, глаза будут защищены от нестерпимого света.

А вот и моя цель: серебристое пятнышко, заметно выделяющееся среди звезд металлическим блеском. Я нажал ногой педаль акселератора и ощутил постепенно нарастающее ускорение. Через десять секунд достиг нужной скорости и отключил двигатель. Теперь я по инерции минут за пять достигну спутника, немногим больше времени понадобится на обратный путь. И тут-то, погружаясь в межзвездную пучину, я вдруг понял: что-то стряслось.

Внутри космического скафандра никогда не бывает полной тишины. Постоянно слышится нежный шорох притекающего кислорода, слабое жужжание вентиляторов и моторов, шелест собственного дыхания, наконец – если внимательно вслушаться – глухой стук вашего сердца. Все эти звуки заперты в скафандре и образуют неприметный фон жизни в космосе, вы вспоминаете их только, когда привычный шум вдруг изменяется.

Именно это произошло сейчас: появился звук, которого я не мог определить,– глухой прерывистый стук, иногда вместе с каким-то царапаньем, словно скребли металлом по металлу.