Закончив чтение этой книги, я невольно вернулся на первую страницу: то, что Кноке родился в Хамельне, показалось мне иронией судьбы. Он пишет: «Многим известна история Крысолова», но не говорит дальше о том, что в действительности сам повторил эту историю в своей жизни. Как дети Хамельна, околдованные волшебной музыкой, последовали за Крысоловом, чтобы навсегда исчезнуть в горных пещерах, так и юный Кноке был увлечен колдовством другого «музыканта» – Адольфа Гитлера, подтолкнувшего его к пропасти.

Этот молодой человек был очень похож на обычного американского парня, отправившегося воевать за Соединенные Штаты, – впечатлительный, увлеченный романтикой войны и глубоко любящий свою родину. Нельзя осуждать его за то, что он родился немцем. Я хотел бы, чтобы этот прекрасный летчик, очень храбрый человек служил в одной из моих эскадрилий.

Но Кноке был обманут своими вождями. Высшие военные чины Германии времен Второй мировой были убеждены военными историками в том, что они сплошь военные гении. Кроме того, главенство принадлежало воинственной группе, чьи действия были основаны на лжи и полной беспринципности. Это в конечном счете и развалило немецкую военную машину. Истинная сущность правящей верхушки Германии особенно явственно проявилась при разгроме немецких войск, описанием которого Кноке заканчивает книгу, показывая, насколько истерично и непрактично действовало военное и политическое руководство.

Некоторые детали в этой книге кажутся мне преувеличенными. Например, я не могу поверить словам Кноке о том, что каждый немецкий ас сбил по 150 самолетов союзников. И наши летчики могли, при всяком удобном случае, таким образом прихвастнуть. Эта книга пестрит описаниями, которые я считаю явной нацистской пропагандой, предназначенной для импульсивной молодежи. Но в общем дневник показывает достоверную картину войны, часто грубой, даже страшной, но всегда героической. Ожесточенная ненависть Кноке к России показательна, однако то моральное разложение, которое он видел в советском руководстве, в конце концов ему пришлось узнать и в нацистской верхушке.

Но вначале он, типичный немецкий юноша, обманутый нацистами, не замечал этой слабости.

Обратите особое внимание на то, как он описывает день 18 декабря 1940 года, когда на церемонии в берлинском Дворце спорта он впервые увидел Гитлера: «Прошло несколько минут, и мы вскочили в напряженном ожидании, повинуясь приказу. „Идет фюрер!“ Руки взметнулись в молчаливом приветствии… Абсолютная тишина воцарилась в огромном зале… Гитлер начал говорить. Думаю, что мир не знал более блестящего оратора. Магнетизм его личности был неотразим. Весь зал пронизывало излучение его невероятной силы воли и могучей энергии».

Мне вспомнились строки Роберта Браунинга из «Крысолова из Хамельна»:

Это прекрасная иллюстрация для книги Хайнца Кноке, родом из Хамельна.

Многим известна история Крысолова из Хамельна.

Дорога в Хамельне, по которой шли дети, направляясь в горы Коппенберга, чтобы больше никогда не вернуться, известна под названием Коппенштрассе. Сейчас вдоль этой дороги протянулись серые, уродливые дома с узкими, грязными дворами. Летом здесь можно задохнуться от пыли. Дорога изрыта ухабами, которые во время весенних и осенних дождей превращаются в огромные, глубокие лужи. Эта дорога до сих пор не замощена, а ближе к концу она и вовсе превращается в узкую тропинку, ведущую к полям и огородам у подножия Коппенберга.

Мое детство прошло на этой дороге. Это было не самое подходящее место для детских игр, но и сам я был таким же, как и эта дорога, ужасным ребенком с рыжими волосами и веснушчатым лицом.

Мой отец был полицейским. Во время Первой мировой войны он служил сержантом 10-го батальона 18-го пехотного полка. Он был статным мужчиной и прекрасным солдатом. После войны он много лет служил в городской полиции, пользуясь почетом и уважением горожан. Он получил награду за битву при Фландерсе, потом был захвачен в плен в Айпре в 1915 году и четыре долгих года провел в тюрьме на острове Бель-Иль в Бискайском заливе.

Вернувшись в 1919 году, он женился на красавице Энн – дочери плотника Вильгельма Мертенса. Энн унаследовала от отца невероятное упрямство, зато у нее было прекрасное чувство юмора. Даже сейчас, несмотря на седину, ее глаза весело блестят. Я очень рад, что отец сделал прекрасный выбор, женившись на Энн, – я так же поступил бы на его месте.

Я родился через год и восемь дней после свадьбы родителей, 24 марта 1921 года. Похвастаться примерным поведением не решусь, и отец не мог позволить себе мягкость в моем воспитании. Он считал, что с ранних лет я должен привыкнуть к прусскому порядку и дисциплине. Свои взгляды он подкреплял длинным кожаным ремнем, с которым моя спина была до боли знакома. Отец обращался со мной как со своими новобранцами в армии. Позднее я понял, что на самом деле он любил меня, сейчас я благодарен ему даже за порку – должен признать, она была вполне заслуженна.

Местом для игр мне служили хибары во дворе – огромные сараи или жилые дома с длинными коридорами и холлами. С ранних лет я научился обращаться с винтовкой, знал, как целиться, стрелять, чистить ее, мне несколько раз попадал в руки даже автомат. Меня никогда не пугали звуки стрельбы, я дружил с солдатами, и мы прекрасно проводили время.

Шли годы. В нашем городе редко происходило что-нибудь, способное нарушить его сонное спокойствие. Здесь, у подножия крутых утесов, покрытых зарослями деревьев, все было так же, как много лет назад. Рядом тихо протекала река, образуя водовороты, перекатываясь через две широкие плотины. От нее шел канал к большой мельнице, расположенной на острове. Буксиры тащили против течения вереницы барж. Неповоротливые паромы и тяжелогруженые баржи дрейфовали вниз по течению вдоль чистенькой набережной. Летом толпы туристов приезжали в город на машинах и автобусах. Атмосфера средневековой романтики старого города привлекала их, а потому в городе процветали отели, рестораны, магазины и гиды, особенно по воскресеньям и в солнечную погоду.

Таким был город, где я провел счастливое и беззаботное детство.

В 1931 году я закончил четыре класса начальной школы и стал учеником гимназии. Это была старая гимназия, с давними традициями. Мне нравилось в этой старой школе, нравилось все, что она олицетворяла. Нет, я не был примерным учеником – не переставал хулиганить и, думаю, прослыл чистым наказанием для преподавателей. Казалось, они даже перестали удивляться моим проступкам, однако я вел себя так не по злой воле.

Я никогда не забуду старшего преподавателя, старика доктора Тробитиуса, самого примечательного человека в школе. Жаль, что он преподавал математику, химию и биологию. Единственное, что интересовало меня, – это философия, языки, история и искусство. Я любил заниматься спортом, особенно греблей, и летом 1937 года стал капитаном команды гребцов школы. В моем классе давали к тому же уроки танцев, поэтому на учебу оставалось очень мало времени. Вследствие этого я принял твердое решение не ходить на уроки биологии и химии. Я игнорировал эти занятия на протяжении шести месяцев, но начальство в конце концов заметило мое отсутствие, и передо мной встала реальная угроза отчисления из школы.

Меня вызвали к директору. Директор всегда был для меня просто воплощением власти – высокий, худощавый, с правильными чертами лица, всегда безукоризненно одетый отставной полковник. Он сидел за огромным столом и курил едкую калифорнийскую сигару. Позади него устроился на удобном стуле Тробитиус, его лысина блестела. Оба игнорировали меня. Я почувствовал тревогу, поскольку моя совесть была нечиста. Вероятно, я оказался не так умен, как мне виделось.