21 сентября 1963 года

Ночью был ветер.

Звезда средней величины, плохо пришитая к темному небу, оторвалась и, прочертив бледную кривую на горизонте, сгорела, не долетев до земли.

Утром ветер усилился.

И тогда, словно продолжая полет упавшей с неба звезды, с гибкого клена на бульваре Танкистов сорвался лист и, покружившись, лег золотой звездой на широкую грудь шар-Земли.

Так началась осень.

В 7 часов рабочего утра через бульвар Танкистов прошагал Володька-Кант. Он посмотрел на окна дома, в котором жил, увидел на своем окне засохший цветок в треснувшей плошке и перевел взгляд на окно артистки Татьяны Осиповой. Там, за синими занавесками, еще спали.

Володька-Кант поднял лист и понес его, покусывая горьковатый стебелек. И невдомек ему было, что в его руке шедевр, созданный самой природой, достойный того, чтобы быть выставленным в Лувре. И многим людям, прошедшим через бульвар Танкистов в это рабочее утро и оставившим отпечатки подошв на листьях, тоже было невдомек И вряд ли стоило их останавливать и сообщать им, что они топчут шедевры. Разве что… один раз, ради одной книжки…

Татьяна Осипова

1

Из окна комнатки, где живет Татьяна, видна площадь и семиэтажное здание гостиницы, над крышей которого по вечерам мигают ядовито-зеленые огни:

«О пожаре звонить по телефону 0-1»

«Об утечке газа звонить по телефону 0-4»

«В милицию звонить по телефону 0-2»

Эти строчки как бы отпечатываются с обратной стороны окна, и по вечерам, когда Татьяна возвращается домой после спектакля, нет надобности зажигать свет. В комнате царит, колеблясь, переливаясь, призрачный зеленоватый сумрак, как в аквариуме. Красной рыбкой с белым опереньем-циферблатом, волоча за собой черный спиральный шнур, плывет телефон, колеблются, будто глубоководные водоросли, витые стебли торшера, раскачивается у стены, словно лодка, диван-кровать.

Татьяна останавливается перед узеньким трюмо в углу и долго в него смотрится, маленькая, неподвижная, пока ее нечеткий силуэт, отражающийся в зеркале, тоже не начнет колебаться, раскачиваться. Татьяна так и называет свою комнату: «Мой аквариум».

Сегодня вторник — в театре выходной день.

И этот день только наступил, и он будет тянуться до самого вечера, до самой поздней ночи, длинный, радостный, большой день. День неожиданной покупки. Татьяна купила случайно в Детском мире нейлоновую шубку. Она весело думает, что ей давно надо было извлечь хоть какую-нибудь пользу из своего маленького роста.

На мгновенье ей приходит грустная мысль, что лучше бы заплатить за шубку нормальную цену и быть высокой женщиной. Но чего нет, того нет. Да вот и Комиссаржевская тоже была не очень высокого роста.

Татьяна подсела к телефону и стала придумывать, кому бы позвонить. Не придумав, набрала первую цифру коммутатора, а дальше палец сам нащелкал еще четыре цифры Борькиного телефона. Спросила, удобно облокотившись:

— Борис, ты?

— Ну, я.

Ответ неприветлив, но Татьяна не обижается. Отношения у них простые, товарищеские. Учились в одной студии, вместе готовили этюды, разучивали отрывки, вместе ездили без билетов в электричке, приглашали друг друга в общежитии на картошку с огурцами. Постепенно перестали замечать друг в друге мужчину и женщину и стали просто друзьями. Поэтому, когда получили направление в один театр, очень обрадовались, пошли в ресторан и, как мужчина с мужчиной, распили бутылку вина за то, чтоб не числиться в искусстве, а быть.

— Борька, моль что ест?

— Кто-о-о?

— Ну, моль?

На том конце провода замешательство.

— Какая моль?

Татьяна смеется.

— Обыкновенная. Посмотри в энциклопедии: она случайно нейлоновые шубы не ест? А то я не знаю, нужно ее посыпать нафталином или нет.

Борис наконец догадывается.

— Ты что… нейлоновую шубку купила?

— Ага! — В ее голосе торжество.

— Сейчас посмотрю… сейчас.

Он уходит, но почти тотчас возвращается.

— Танька, слушаешь?

— Ага.

— У меня же старая энциклопедия. Ее накорябали еще старики Брокгауз и Ефрон. У них ничего нет про синтетику. Алло! Ты где?.. Слышишь?

Татьяна слышит и не слышит. Она уже думает о другом.

— Борька?..

— Что?

Молчание. Татьяна колеблется: пригласить его или не пригласить? Решает все-таки пригласить.

— Хочешь посмотреть на мою шубку? Приходи.

Теперь замолкает Борис. Он помнит, что они с Татьяной друзья, и понимает, что шубка для нее целое событие, но ему ужасно не хочется никуда идти. С тех пор как он женился, по его же словам, на женщине с энциклопедией и купеческой периной, он обленился до предела. У него появился излюбленный жест — покровительственное поглаживание своего собственного живота после обеда. В минуты благодушия он вытаскивает подарок тестя — фирменную немецкую зубочистку с красивой пластмассовой ручкой. Он так к ней привык, что забывался и с наслаждением ковырял в зубах даже в актерской комнате.

Чтобы выиграть время, Борис спрашивает:

— Сейчас?

— Ага. Командировочные туда и обратно оплачиваю.

Татьяна погремела кошельком с мелочью в трубку. Борис тяжело вздохнул.

— Давай отложим до зимы?

В голосе его прозвучали жалобные нотки, просьба о снисхождении к тому, что он не может, как раньше, срываться с тепленького уютного места и ехать на выставку, в музей и просто побродить по Останкинскому парку.

— Давай, — сникла Татьяна, — давай, Боря.

— Что ты имеешь в виду? — равнодушно спросил он, скучая от собственного вопроса.

— Давай, Боря, спасать наших друзей от ожирения.

— Что?

— Все! Можешь выключить свой телефон.

Разговор получился неприятный. Но Татьяна не желала мириться с испорченным настроением. Сегодня день такой покупки, что ей должно быть весело, и ей будет весело. Время идет, люди меняются, иногда в худшую сторону. К этому надо привыкать.

За стеной — веселье… Демобилизовался сын хозяйки. Кто-то на гитаре наяривает старую, старую песню: «Колокольчики не виноваты, колокольчики только цветы». Татьяна улавливает мелодию и тоже начинает напевать.

Внезапно прямо в комнату врывается соседский праздник с музыкой, с шумом, словно кто повернул регулятор громкости. Татьяна оборачивается и видит настежь открытую дверь и пожаловавшую в гости Таисию Демонову. Соседка стояла на пороге, пытаясь опереться на дверь, которая все время ускользала из-под ее спины.

— Танечка, дорогая моя, ты не смотри, что я простого роду-племени. Я понимать умею. Ой, что это я?.. Шатает. Танечка, я вчера ругалась за то, что свет ты в уборной не загасила, не помни зла. Помиримся. Не попомни простому человеку. Я сказала и забыла, и ты забудь. Радость у меня какая. Сын мой, Юрка, отслужил действительную. Приходит в магазин утром, а у меня очередь как раз. Осеннего карпа привезли. Из Кольцовского сквера, из фонтана прямо. Ой, извини… Просим. Выпей с нами рюмочку и закуси свеженькой рыбкой.

Сказала, покачнулась, с удивлением прислушалась к тому, что делается в коридоре. После небольшой возни там что-то опрокинулось и около самой двери кого-то крепко стукнули о стену…

— Пусти!

— Стой! Я тебе морду разобью в кровь. Куда бежишь? Катя! Иди сюда. Целуй мою жену, мою Катечку.

— Неудобно!

— Целуй! А-а-а! Брезгуешь? Стой! Я тебе свою родную жену, а ты, гад такой, брезгуешь?

Уловив, что наступил кульминационный момент, Таисия выпустила ручку двери и попятилась.

— Извини, Танечка… Это Семен, друг Юркин. Добрая душа. Последнюю рубашку отдаст. Танечка, я сейчас.

Татьяна собралась повесить шубку в шкаф, но дверь опять широко распахнулась, и с двумя рюмками появился рыжий парень в белой силоновой рубашке с короткими рукавами, в галифе и сапогах. Сам виновник торжества.