— Ну и что? У меня там нарисована и заклеена неприличная загадка, — сказала Нинка Лагутина. — Не догадается. А догадается — пусть. Угадай-ка, угадайка — интересная игра.
На улице они еще больше развеселились, представив, что будет, если критик расклеит страницы и увидит неприличную загадку. Алена смеялась до самого дома. Но едва закрылась за ней дверь подъезда — сразу стало грустно. Отдала чужому человеку то, что отдавать не следовало. Это было ясно.
Глава шестнадцатая
Анна Федоровна осторожно шла по скользкому, покрытому прозрачным льдом тротуару. Какой-то парень в распахнутой шубе, лохматой шапке, съехавшей на затылок, и с огромным портфелем в руке пробежал мимо, прокатился по льду. Пока катился, успел обернуться и, проехав несколько метров назад пятками, остановился перед учительницей. От неожиданности она тоже остановилась.
— Здравствуйте, Анна Федоровна, — радостно сказал парень. — Я вас из автобуса увидел.
Учительницу ослепила желтая меховая подкладка его богатой широко распахнутой шубы. Из-под свисающего свободно пушистого шарфа выглядывал черный узкий галстук, заправленный под пуловер. Круглые румяные щеки пылали здоровьем, и Анна Федоровна не сразу признала в этом самодовольном, радостно улыбающемся человеке своего бывшего ученика.
— Здравствуйте, — повторил он, — не узнали?
— Смирнов? Нет, почему же, узнала, — ответила Анна Федоровна, действительно узнав в этой шапке, шубе и портфеле своего ученика. — Ну, как живешь? — Встреча была ей неприятна.
— Хорошо, — охотно ответил Смирнов. — Вот вы в меня не верили… Помните, как вы меня…
Он засмущался и, не договорив, опустил портфель на лед и склонился над ним.
— Хочу подарить вам свою книжечку, — с подчеркнутой скромностью, не поднимая головы, объяснил он, возясь с замками портфеля.
— Ты в какой же области… специалист?
Желто-голубые тоненькие брошюрки лежали в портфеле в несколько рядов. Смирнов выхватил одну, выпрямился, достал из кармана толстую многоцветную шариковую ручку и красной пастой сделал дарственную надпись, а зеленой подписался. Получился разноцветный размашистый автограф.
— Спасибо, — сказала учительница, принимая книжку. Она машинально раскрыла ее на середине, увидела ровные строчки стихов, виньетки на полях, посмотрела на обложку — действительно: «Юрий Смирнов. Стихи».
Ее бывший ученик наслаждался впечатлением. Он даже забыл поднять с земли портфель, стоял и смотрел в лицо учительнице. Книжка называлась «Главная улица».
— Вот как … «Главная улица»? — сказала Анна Федоровна.
— А вы мне по сочинению ни разу больше тройки не поставили, — тоном великодушного победителя сказал он.
— Ты, значит, стихи пишешь? Поэт? Зашел бы как-нибудь в школу, мы бы вечер устроили.
Он наконец поднял с земли портфель, поставив его на колено, застегнул замки.
— Зайду обязательно. Сейчас я, буквально на этих днях, уезжаю с бригадой московских поэтов и композиторов на БАМ. Вы все в той же школе? Ну, я имею в виду, в нашей, тридцать восьмой?
— Да.
— Ну, я побежал.
Учительница кивнула, показывая, что благодарит за книжку и прощается. Юрий Смирнов убежал. Держа книжку в руке, Анна Федоровна медленно шла, смотрела ему вслед, пока он не скрылся в толпе. Мальчишкой Юрий Смирнов был толстым, ленивым. Сидел, правда, за первой партой, но когда ему было скучно, зевал ей прямо в лицо. Это ему она сказала: «Дурак!» «Как же из таких толстых мальчиков получаются поэты? — подумала она. — Как же я не заметила, что он поэт? Я же учительница литературы».
Юрий Смирнов и сейчас был толстый, но убежал резво — на БАМ с группой московских поэтов и композиторов. Анна Федоровна вспомнила, что видела в местных газетах стихи какого-то Юрия Смирнова, но ей в голову не пришло, что это тот самый, зевающий на уроках литературы мальчик.
Анна Федоровна несла книжку в руке. Собиралась положить в сумку, но за невеселыми мыслями забыла. Так и шла — в одной руке сумка, в другой — книжка. И пригласить в школу не сумела, не смогла побороть неприязни. Представлялась такая возможность — пригласить в школу поэта, который у нее учился. А она только удивилась.
Раздеваясь в учительской, Анна Федоровна поставила сумку на стул, а брошюру перекладывала из руки в руку, словно боялась положить и потерять.
— Что это у тебя? — поинтересовалась Зоя Павловна.
— Не знаю. Я не знаю.
— Как не знаешь? Вот я держу письмо, а у тебя в руках книжка. Ты что? Что за книжка? Мой корреспондент наклеивает только королевские марки. Голубые королевы, желтые, зеленые.
Она показала конверт. Анна Федоровна посмотрела, сказала:
— Да… Извини, мне сейчас не до королев.
— Да я и не собираюсь навязываться со своим письмом.
Но она именно потому и завела разговор о книжке, что хотела поговорить о письме, полученном из Англии. Она показывала в учительской каждое письмо, зачитывала отрывки, в которых английский корреспондент благодарил ее за присланные книги и за помощь в его переводческой деятельности. Майкл Эльберт переводил поэмы Есенина «Анна Снегина» и «Черный человек».
Зоя Павловна пожала плечами, поискала глазами кого-нибудь, с кем можно поделиться удивлением. Но все были заняты, озабоченно отбирали наглядные пособия, переговаривались сухими короткими фразами по делу.
Анна Федоровна вошла в класс, кивнула, не повышая голоса, поздоровалась. Жизнь снова вошла в свою привычную колею. Учительница раскрыла журнал, пробежала взглядом по пустым местам, отметила, кого нет. Не поднимая от журнала головы, глядя на фамилию Юрия Лютикова, сказала:
— Юрий…
И замолчала. В классе было три Юрия, и все они насторожились, ожидая, кого она вызовет к доске. «Только не меня! Только не меня!» — шутовским шепотом говорил Юрка Лютиков.
— Юрий Смирнов, — сказала Анна Федоровна.
Класс недоуменно замер.
— Меня, что ли? Только я не Юрий. Я — Игорь Смирнов.
— Нет, не тебя.
Она пододвинула на середину стола желто-голубую книжку.
— Анна Федоровна, вы, наверное, спутали с 9«Б», — сказала Раиса Русакова. — У бэшников есть Юрий Смирнов. У нас — нету.
— Знаю, Русакова. Садись. — Она подняла «Главную улицу». — Эту книжечку стихов мне только что подарил мой бывший ученик. Юрий Смирнов. Если хотите, почитаем ее вместе. Я сама еще не читала.
Класс радостно загалдел. Еще бы — развлечение вместо урока.
— Это мы завсегда, пожалуйста. Честно! Я люблю стихи. Во!
— Давыдова, иди почитай нам.
— Я? Почему я?
— Ты же у нас тоже пишешь стихи. Давай, давай, Давыдова. Мы ждем.
Учительница поторопила девчонку кивком головы и положила книжку па стол. Алена упиралась, но мальчишки и девчонки, жаждущие развлечения, вытолкнули ее из-за парты. Когда Алена шла по проходу, Анна Федоровна подвинула книжку на край стола и словно бы отстранилась от нее.
Алена взяла сборничек.
— Ну, — сказала учительница.
— Тут предисловие… Читать?
— Все читай.
Алена поправила рукой челочку и начала читать краткую издательскую аннотацию. Анна Федоровна и слушала и не слушала, что читала Алена. Никак не могла сосредоточиться, думала о своей жизни. Вчера вечером в очереди за сыром ее обругали. А сегодня утром выяснилось, что ученики, которые не получали у нее больше тройки, становятся поэтами.
После аннотации Алена вздохнула и перешла к стихам. Анна Федоровна сделала над собой усилие, чтобы не думать о постороннем, стала слушать.
«Вчера, сегодня и завтра я скептиком быть не вправе… Послушайте, юные граждане, сверстники вы мои… Давайте думать о жизни, давайте мечтать о славе, давайте в подвиги верить во имя большой любви».
Первые строки насторожили Анну Федоровну, а девчонка, подхваченная танцующим ритмом, с вдохновением продолжала читать, с удовольствием произнося на конце строк точные рифмы.
