Он сглотнул и торопливо прижал большой и указательный палец к экрану:

— Я согласен, согласен на добровольное сотрудничество. А что это за поселение, куда меня направят?

Куратор забрал у него планшет и принялся там копаться, подтверждая подлинность согласия и отправляя данные в прокуратуру. Хаген усмехнулся всей этой лицемерной возне.

Черт, целых двадцать лет в какой-то неизвестной жопе мира. Но это в тысячу раз лучше, чем стать безмозглой утробой и анальным рабом. Именно так некоторые называли маток в их Лиге освобождения, а теперь их самих сделают матками, всех, кому еще тридцать не стукнуло, и они будут “служить обществу и искупать вину за свои кощунственные деяния”. Так сказал судья, а потом это неоднократно повторили в новостях. В столовой, где Хаген питался с будущими плановыми матками, был визор в полстены, и там постоянно крутили новости или сериалы.

— Хирвиз, новое поселение, планета земного типа, — наконец-то разродился куратор и добавил с притворным сочувствием: — Н-да, не курорт.

Хаген пожал плечами. Ну, он ведь хотел когда-то отправиться на одну из малоизученных планет, не зря же поступил на факультет ксенобиологии. А потом зачем-то выбрал специализацию по симбионтам и увлекся их изучением. Даже выстроил модель приживления симбионта в особь коровы, ведь это было бы так здорово — не использовать людей в качестве маток. Модель, естественно, оказалась нежизнеспособной, но его статьи вызвали некоторый резонанс. Тогда его чуть не отчислили и отстранили от практических занятий в Институте продолжения рода. И Хаген вступил в Лигу освобождения, мечтая о справедливости для всех членов общества. Ведь будущих маток обманом убеждали дать согласие на приживление симбионта.

— Твой новый куратор — Даррел Лэнс, будешь отчитываться ему в установленном порядке, — куратор пошевелил бровью: — Тебе даже предоставят ограниченную свободу, мера предосторожности — ошейник.

— Дядя Даррел?!

Неужели решил помочь после того, как увидел его здесь?

— Родственник?

— Нет-нет, — Хаген незаметно вытер вспотевшие ладони, — просто давний приятель отца. Школьный друг.

— Инкубаторский?

Хаген кивнул.

Он хорошо помнил дядю Даррела из своего детства, лет до восьми. А потом они мало общались, отец почему-то запретил им играть. Хагену особенно ярко запомнилось: дядя Даррел сжимает его запястья одной рукой, а второй бьет по заднице. Именно так допрашивают пленников космические бандиты, Хаген сам его научил и попросил поиграть с ним. Больше никто из взрослых на такие игры не соглашался. А еще дядя Даррел был здоровенный, на полголовы выше отца, и всегда заросший щетиной. Хаген, когда был маленький, любил ее трогать и сравнивать с волосами на голове. Щетина была колючая и рыжеватая, а волосы мягкие и гораздо светлее. Так интересно и странно.

С Хагена сняли наручники и выдали серый арестантский комбинезон и ботинки. А потом в кабинет вошел дядя Даррел, поздоровался за руку с бывшим уже куратором и коротко кивнул Хагену.

— Меня прямо сейчас заберут? — робко улыбнулся ему Хаген, но Даррел ничего не ответил.

— Да, — бывший куратор устало потер глаза. Их беседа длилась не меньше часа, наверное. — И помни, что в случае возникновения проблем твой новый куратор вправе применить специальные меры воздействия. Переодевайся.

— Прямо здесь?

— А ты стесняешься, что ли? — спросил вдруг Дарелл, и усмешка его была какой-то чужой, а глаза не выражали ничего. Хаген помнил его совсем не таким.

Он стащил через голову больничную рубашку, стараясь не смотреть на Даррела. Для удобства белье никому из пациентов не полагалось, и это было сейчас по-особому унизительно. Как в тот самый первый раз, когда его насильно раздели. Хагену тогда удалось заехать по яйцам одному из санитаров и поцарапать лицо медику, прежде чем его смогли запихать в диагност, обездвижив парализатором.

— Подойди, — сказал Даррел, и от его голоса Хаген запутался в рукавах комбинезона. Вот придурок. Это все гормоны симбионтов так действуют, Хагену кололи их каждый день вместе с препаратами, подавляющими иммунитет. Но контрольные образцы не приживались, а вот гормоны действовали вовсю. Из-за них он стал каким-то тормозом и все время хотел дрочить. Трахаться тут все равно было не с кем, не с санитарами же.

Хаген несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь, застегнул комбинезон и только тогда сделал шаг в сторону Даррела. В руках у того был ошейник с сиреневой полосой — для особо опасных преступников. “Чего он ждет, — подумал Хаген, член его предательски начинал твердеть под тонкой тканью комбинезона. — Пока я на колени встану, что ли”. Но Даррел ничего такого не ждал, конечно же, он просто обошел его и застегнул сзади ошейник. Неприятно заныло в затылке, это настраивалась система контроля, а потом Даррел вывел его из главного корпуса института, прямо к лужайке, на которой ждал флаер.

========== Глава 2 ==========

— А куда мы едем, дядя Даррел? — спросил Хаген уже в флаере. — В космопорт, да?

— Дядя? — усмехнулся Даррел. — Может, будешь меня называть просто папочка?

— Папа же умер… — растерянно прошептал Хаген. — И он никогда не говорил мне, кто мой второй отец.

— А… извини, — Даррел привычно сделал вид, что сожалеет о сорвавшейся бестактности.

Он и правда всегда сожалел — о том, что догадывался про свои ляпы только по реакции собеседника. Но ведь с Хагеном, наверное, можно не напрягаться, он же позволял себе ослабить контроль со своими подчиненными. А Хаген теперь и есть подчиненный. И он никуда не денется следующие двадцать лет.

— Обращайся ко мне просто по имени, — сказал он.

Хаген кивнул и поерзал, его полувозбужденный член четко выделялся под одеждой. А еще Даррел прекрасно помнил, что нижнего белья у Хагена не было. И что его руки, ягодицы и пах испещрены круглыми синячками от инъекций и маленькими шрамами от неудачных приживлений. Почему-то вид измученного врачами Хагена возбуждал Даррела как подростка, как двадцать лет назад возбуждал его Генрих. Или даже сильнее. Хорошо, что Даррел додумался надеть выходной китель. Был бы в повседневном комбинезоне — все бы увидели стояк под узкими брюками.

— А ты не знаешь, кто был мой второй отец? — спросил Хаген и заглянул ему в лицо со странным выражением.

— Генрих никому не говорил, — уклонился от ответа Даррел.

Из личного дела Хагена он узнал, что давным-давно Генрих совершил ужасно неэтичный поступок: завел ребенка без постоянного партнера, только из своего генетического материала. Практически клонировал. Почему-то Даррелу не хотелось рассказывать об этом.

Они приземлились на крыше отеля и спустились в холл. Там, как всегда, на стенах были развешаны недоразвитые творения инкубаторских из братств саморазвития. После начальной школы все, кто не попадал в среднюю, отправлялись в профессиональные училища, где большую часть времени проводили в творческих и спортивных кружках. Государство так трепетно заботилось, чтобы все члены общества жили “полной, насыщенной и интересной жизнью”, даже те, кто был неспособен самореализовываться в своем истинном призвании.

Даррел остановился у одной из инсталляций и некоторое время пытался ее постичь. Вокруг них мгновенно образовался круг пустоты: посетители шарахались, нервно оглядываясь на серый арестантский комбинезон Хагена.

Хаген стоял рядом, неподвижным взглядом уставившись в стену, и на щеках его выступили красные пятна.

— Пойдем, — процедил Даррел, подавив в себе приступ враждебности к человечеству: на мгновение он почувствовал себя снова в первом классе средней школы. И все эти взгляды из-за круга пустоты — презрительные, удивленные, завистливые, брезгливые, непонимающие, ненавидящие…