Легко принести ребенку калейдоскоп, чтобы он наслаждался, видя необыкновенные узоры, трудно дать телескоп с диаметром зеркала 6,5 метра. Поскольку в первом случае мы делимся веселыми наблюдениями, развлекаемся, услаждаемся, а в другом – пытаемся передать истину, чтобы близкий человек посмотрел и согласился, принял, поверил.
Вот, вот… Если зашел разговор об истине, нужно порассуждать о вере. Истины без веры не бывает, поскольку рано или поздно на какое-то время мы должны поверить во что-то, чтобы прекратить искать истину в определенном направлении (например, согласиться с мнением большинства, что к этому костюму и рубашке идет только этот галстук; что в нашей стране лучше президентская, а не парламентская республика; что видишь в бинокль не одну звездочку, а двойную звезду, которую можно заметить только с помощью телескопа с диаметром зеркала 6,5 метра. После этого поиск истины прекращается, пока не возникнут новые обстоятельства: купили новую рубашку, поменялся лидер государства, мы постарели или получили доступ к новому телескопу.
Мы доверяем друзьям, пока нас не предали, нам легче искать истину с друзьями и охотнее всего мы делимся с ними. Это не значит, что друзья всегда и во всем нас понимают лучше других.
В персонализме все истины субъективны, только конфликты более-менее объективны.
Вот, вот… Если говорим о вере, нужно раскрыть настоящую истину об обмане.
Нет обмана без самообмана. Если не научишься и не привыкнешь обманывать сам себя, никто не обманет. Если не научился искать истину в согласии с самим собой, с другими тоже не найдешь.
Впрочем, можно сказать и противоположное: самообман – это не обман, а этап поиска истины. В самообмане нет веры, обмана, но истины тоже нет, только мелкое кратковременное наслаждение. Самообман – это защита от обмана в надежде, что лучше самому себя обмануть, чем позволить себя обмануть.
Персонализм – это бесконечный разговор об истине, когда вежливо и брезгливо сторонишься обмана, понимая, что все равно рано или поздно споткнешься и обгадишься в поисках истины, пытаясь найти ее вместе с другими. Концепция персонализма противоречива и не позволяет найти истину, тем более если ищешь один, поскольку истина должна быть твоя, но не может быть или не быть общей, а только одновременно общей и твоей. Это противоречие невозможно снять в персонализме никаким образом, поэтому истина всегда останется водоразделом между «Я» и «мы».
В поиске истины важна не сама находка, которой, скорее всего, нет, а передача видения истины от одного человека к другому: Сократ – Платон, Спиноза – Декарт, Кант – Гегель, Гуссерль – Хайдеггер, как это постоянно происходит в мире в поисках мелких истин: от отца к сыну, от старшего брата младшему, от опытной сестры или подруги к неопытной.
Истина – это умение понять другого, разговаривая об одном и том же. Другими словами, умение разговаривать с другим об одном и том же.
Истина – не цель, это одновременно лекарство от болезни и сама болезнь. Эта уравновешенность очень важна. Каждый раз истиной нужно переболеть, как гриппом, и не пытаться поскорее вылечиться. Истина живет рядом с нами, она всегда возле человека, как вирусы, как птицы и звери, ее трудно поймать голыми руками. В горной реке медведь ловит рыбу, плывущую на нерест, лапой, человеку трудно поймать рыбу в воде рукой. Поэтому он придумал удочки, рыбные сети, приманки, чтобы ловить рыбу лучше, чем медведь. Удочка – не лапа, это инструмент, как рычаг, который помогает поднять неподъемные тяжести, как колесо, помогающее перемещать объекты, которые без него не передвинешь. Инструментальность мышления помогла человеку вырваться из природы и позволила создать свой собственный человеческий мир. Это другой мир, не природный, где человек добыл право распоряжаться сущим, в этом можно полностью согласиться с Хайдеггером. Однако человек по-прежнему живет в природном мире, в котором его могут съесть, уничтожить, унизить и разрушить его внутренний мир таким образом, что ничего святого, дорого и любимого не останется. Мир человека сложнее мира животного, поэтому люди легко готовы опуститься в мир «простых истин» и устоявшихся рутинных ритуальных отношений. Каждый из нас испытывал «стадный зов бежать, как все».
Таким образом, мы представили персонализм, не являющийся бабочкой, лекарством, мудростью. Мудрый человек, который так или иначе близок к истине и говорит о ней, может быть похож, например, на бабочку или мотылька. Но бабочка, мотылек и мудрец все же не могут стать эмблемой и тем более эмбрионом персонализма.
Персонализм – это капризная абсолютная убежденность в том, что ты есть. В отличие от других убеждений, это не нужно доказывать. (Спасибо индивидуализму). Сознание, бытие, существование не могут строиться на свидетельствах и доказательствах, хотя иначе их не так просто определить. Персонализм – это единственная привилегия человека, которому ничего не нужно доказывать, несмотря на то, что человек именно этим всю жизнь занимается. (Прости, Гуссерль, спасибо, Фрейд). Персонализм – это презумпция невиновности человека. Я есть. И ничего не нужно доказывать. Это плохо. Поскольку доказывать все-таки придется. Это отличается от “Cogito ergo sum” Декарта. Человек ищет, и если не нашел, обнаружит то или иное доказательство своего привилегированного положения, чтобы не думать, но распоряжаться сущим. Это такая душевная болезнь человека. Нельзя сказать – плохая или хорошая, по-разному бывает. Чтобы не думать каждый раз, нужно научиться передавать знания. Это создает проблему для человека: тот, кто приобретает знания, кардинально отличается от того, кто передает. Поэтому знания передаются всем, но принимаются и усваиваются не каждым.
Приобретение знаний и передача знаний – это разные вещи. Животное нацелено на получение, но не на передачу знаний. Человек «заточен» на передачу. Даже если человек не работает учителем в школе, профессором в университете, он все равно старается так или иначе передать свои знания, свой опыт близким: надоедает советами детям, жене-мужу, друзьям-подругам, сотрудникам, соседу в поезде… Человек постоянно пытается формализовать свой опыт таким образом, чтобы его можно было передать другим. Но чтобы передать опыт, необходим тот, кто готов выслушать, прочитать и принять – музыку, стихи, нравоучения, исповедь, советы, пожелания… Формализовать опыт, чтобы он был понятен другим, – чрезвычайно сложное занятие. В русской культуре князь Курбский в переписке с Иваном Грозным и протопоп Аввакум – это, наверное, самые выдающиеся советники, понять которых очень трудно, поскольку они использовали свой личный язык, непонятный большинству. Помимо желания нравоучения, у человека есть еще одна особенность, которая роднит нас с животными.
Культура помогает нам передавать знания. Но Курбский и Аввакум смогли передать знания вне культуры, и тут работает второй уровень культуры, перевод, когда можно «перевести на современный язык» то, что писали знаменитые предки.
Это очень важная роль культуры. Пройдет 500 лет – и все равно рано или поздно поймут, что ты говорил. Люди писали свои письма, дневники свободно, хотя мы должны и в наше время понимать, представлять их чувства.
Переводчик – это червь, который использует тебя, когда ты умер.
Самое главное для человека, чтобы его никто не трогал. Это такое животное чувство в нас. Затаиться. Оказывается, что добиться, чтобы тебя никто не трогал (на животном языке – не угрожал съесть) – самое сложное. Но труднее достичь, чтобы не трогали так, как ты не хочешь. Мир все же устроен таким образом, что легко избежать одного способа, но невозможно игнорировать все возможные методы. Значит, надо смириться, что другие люди тебя трогать будут. И это самое интимное и интересное в жизни. Персонализм размышляет о том, как, почему и зачем мы вынуждены сталкиваться с другими людьми, можно ли жить без этого и что нам дает прикасание других?
В книгу включены две работы, написанные в разное время, в которых автор размышляет, как примирить человека с самим собой, поскольку сделать это можно только посредством других, не всегда приятных людей. Как их принять, оставаясь самим собой, даже не зная, кто ты сам?
