Чичкан начался густыми сочными эремурусниками, стланниковой туркестанской арчёй, тёмно-зелеными лепёшками растущей среди эремурусов. Почти сразу же арча стала высокоствольной, появились ельники. Арчевники и ельники, с густыми кустарниками, покрывали склоны. Среди кустарников преобладала афлатуния ильмолистная, встречались рябина, жимолость узкоцветковая, барбарис, спирея зверобоелистная, бересклет Семенова, княжик сибирский, абелия щитковидная. Арчевники, ельники и кустарники так и тянулись широкой полосой по крутым бортам ущелья. В районе слияния Чичкана с Кичи-Арымой остановились. Эмиль Джапарович распаковал свои эскизы и краски, удалился на берег Чичкана, а я пошел на склоны, в густые заросли афлатунии, за очередными описаниями. Вернулись к ужину…
Как много воды несет Чичкан – бурлящий белый поток метров 15 шириной, его не так-то просто перейти. Ложе устилают крупные окатанные валуны. Кое-где они ровными бортиками окантовывают берег. Часты островки со злаковым травостоем из вейников, ячменя короткоостистого, заросшие ивой. В пойме лесочки из тополя черного, березы, боярышника туркестанского, трех-четырех видов ив, несколышх видов шиповников.
По склону, среди кустарников, наблюдалось массовое цветение декоративного лука победного, или черемши (Allium victorialis), как правило с двумя широкими листочками у основания. Я не сразу узнал знакомую мне по Сибири черемшу. Здесь это растение было высокое – 0,7-0,9 метра – и стройное.
Мы проезжаем елово-арчевый Чичкан. Из-за суровых зим здесь нет фруктовых и ореховых деревьев, нет населенных пунктов, несмотря на то, что места прекрасные. Возможно, это опасное для поселений ущелье, из-за разливов Чичкана по низкой и узкой пойме, частых, непредсказуемых сходов снежных лавин, селевых потоков. Постепенно арча на склонах и на камнях стала редкой, тугаи вдоль поймы – узкими, появились ксерофильные подушечники, на склонах стала преобладать полынь обильная (Artemisia prolixa) – невысокий, ветвящийся, войлочноопушенный полукустарник – один из главных эдификаторов полупустынь в этой части Тянь-Шаня. Появились также однолетние костры[2], шток-роза (Alcea nudiflora), перовския (Perovscia angustifolia). Последняя, как писал В.И. Липский, вообще характеризует пустынные, бесплодные места. За Токтогулом пошли сплошные полынники с эремурусами по песчано-глинистым обнажениям – чапам. Аспекты дальних склонов стали бурыми. Поселок Бала-Кичикан, мост, поселок Торкент, мост через реку Нарын. Днища ущелий, впадающих в Нарын, затянуты темно-зелеными, низенькими кустарниками, главным образом вишней тяныпаньской (Cerasus tinschanica). Долина расширилась, появилось земледелие, справа и слева – чапы. За чапами, справа, высокая гряда Узунахматских гор, слева, вдалеке, заснеженный хребет Кёкирим-Тау. Чапы имеют вид горного отрога. На фоне ярко-желтого до белого песчаника – бурый, выгоревший налет растительности. Мы пересекаем эти холмы, но чапы по правую сторону продолжались, выдвинув вперед основания – лапы, они напоминали плотно прижавшихся Сфинксов. Это чаповое побережья Нарына. Река Кара-Суу – токтогульская. Видны по холмистой местности низкие, редко высокие кустарники и коренастые ферулы среди камней. При подъезде к Таш-Кумыру начинаются ячменные степи, из ячменя луковичного (Hordeum bulbosum), ими были покрыты окружающие Таш-Кумыр холмы, ниже они чередовались с пустынными формациями гипсофитов на пестроцветах[3]. Там, на обнажениях глин, изрезанного, пустынного ландшафта, где как в печке все раскалено, мы видим невысокие – 0,4–0,8 метра – причудливые растения, похожие на маленькие деревья. Это солянка горная[4], придающая антропогенному ландшафту экзотический вид. Проезжая эти места я вспомнил свою первую поездку в Таш-Кумыр, которую, впрочем, никогда не забывал. Здесь уже более 100 лет ведется добыча каменного угля, в количестве, покрывающем до 20-25 % потребностей Киргизии. Пласты расположены на разной глубине и имеют мощность 20-30 до 50 и более метров. Со временем пустоты начали проседать, а на поверхности земли стали образовываться провалы, трещины, ямы, сильно уродующие естественный природный ландшафт, превращая его в специфическую безжизненную пустыню. Последствия этих угольных разработок будут сказываться еще многие годы. По заданию Института, я был направлен сюда в командировку для обследования состояния растительности на этих антропогенных ландшафтах. Так состоялась моя самая неудачная поездка по Киргизии. Накануне мне снилась огромная зеленая гора, наверху присыпанная снегом и наш караван застрял в этих снегах на пути к каким-то озёрам… Несмотря на мои протесты, в командировку меня все же отправили. Из Аркита, куда я первым делом прибыл и откуда намеревался через несколько дней уехать в Таш-Кумыр, я совершил две блестящие по результативности экскурсии: на отрог Тау-Ока – вершину Ыйгыржал, и на отрог Ат-Джайлоо. И там и там я бывал раньше. Маршруты были неторопливы, насыщены интересными наблюдениями. Я собирал растения, уже не все подряд, много фотографировал. Между экскурсиями ночевали на плотине, на водоразделе Ири-Кель – Сары-Камыш, 2005 метров, в киргизской юрте, выпили немало кумыса, много разговаривали, было интересно и весело. Мне не терпелось начать новый подъём на перевалы, я чувствовал себя полным знаний и сил. Затем последовал маршрут на Ат- Джайлоо, у основания этого отрога, у маленького озерца Бакалы, качали мед, и мы поели меда из сот с лепешками и чаем… Моим спутником все эти дни был молодой местный парень, работавший в Сары-Челеке лаборантом. Довольный тем, что все так благополучно происходит, я забыл про свой сон, предвещавший мне в лучшем случае трудности. Уже в поселке произошло еще одно приятное событие, меня встретил и позвал к себе в гости Артыкбай, мой бывший лаборант. Артыкбай наложил мне в сумку овощей и вареного мяса прямо со стола, который стоял накрытым может быть уже дня три… Тогда у меня оставалось еще несколько свободных дней, и я планировал потратить их на поиски редкого, нового для науки лука, названия которому еще не было придумано. Я находил этот лук неоднократно, по закустаренным бортам Ходжа-Аты, в интервале высот 1300-1500 м, и не подозревал в нём нового для науки вида. Не удивительно, что гербарных листов с ним оказалось мало, так как я отнёс его к угнетенным особям лука Барщевского. Просмотревшие мою коллекцию, в прошлом году, флористы из Ленинграда, попросили при возможности повторить сборы и взяли у меня единственные экземпляры. И вот такая возможность появилась. Вернувшись в свою комнату, я плотненько поел, предусмотрительно оставив половину подаренных Артыкбаем припасов на утро, продумывая при этом предстоящие приятные поиски на склонах, прямо напротив дома, в котором остановился, и лёг спать.
Ночью проснулся от плохого самочувствия и скверной ситуации в животе. Остатки мяса, которые я вчера не доел, покрылось слизью, и я все сразу понял. К утру состояние моё стало совсем плохим, я с трудом выползал на улицу с тщетной попыткой прочистить желудок. Меня нашли сотрудники, посадили в туристский автобус из Таш-Кумыра, в котором не было мест, и я лежал посреди автобуса в проходе, мешая всем. Туристы веселились, шумно разговаривали, пели, а рядом с моей головой стояла большая кастрюля с супом, который выплескивался на ухабах и поворотах. На полпути закончился бензин. Меня везли уже на попутном самосвале. Я так же валялся посреди железного кузова, потом, где-то, не доезжая Таш-Кумыра километров 8-10, в 50 метрах от реки Кара-Суу в пустынной местности, остановились, и уже в полной темноте дошли до крошечного селения из двух-трех построек, с загоном для скота, одиночными деревьями, просторной оградой. Уложили в постель, вызвали из Таш-Кумыра скорую, сказав для верности, что заболел крупный ученый из Бишкека. Скорая пришла быстро. Меня снабдили лекарствами, а так как кризис миновал, оставили в покое. Я не оказался бы здесь сам. Меня привез к себе, к своим родителям новый сотрудник из Сары-Челекского заповедника Куштарбек Шабдавнов. Я прожил у этих людей несколько дней, за мной ухаживали, отпаивали чаем, айраном, свежим молоком. Отдыхая под навесом, в постели, я размышлял о превратностях судьбы: какой-то незначительный эпизод – и моя телега, сбившись с пути, покатилась под откос… Я видел голубое небо, слышал шум протекающей рядом Кара-Суу – стремительной, прекрасной реки, негромкую речь киргизских женщин, хлопочущих у очага. Закрывал глаза и перед моим взором возникали грандиозные фантастические картины, виденные до мельчайших подробностей – огромный водопад, несущий бесконечные потоки воды, белые от пены и брызг, они падали с отвесных стен и казались застывшими из-за размеров зрелища. Панораму гор, каких-то не земных, более грандиозных и высоких. Галактику, распластанную перед моим взором миллиардами звезд. Галерею портретов, с какой-то анатомической подробностью, я видел каждую морщинку, каждую пору на их лицах. Портреты я не любил рассматривать, сразу же открывал глаза и с радостью видел голубое небо, залитые солнцем, выгоревшие, но земные горы. По мере выздоровления картины стали реже и наконец исчезли.
