– Ладно, Кевин, ты выпил уже много моего меда, теперь скажи, какая новая задумка привела тебя в Вик-Ло?

Харальд перевел половину этой фразы, когда дверь отворилась снова и в зал зашел Кьяртен. На нем уже не было кольчуги, только плащ с капюшоном, под которым виднелся меч на боку. Кьяртен оглядел зал, оценивая потенциальные угрозы. Он не знал, что его ждет, и был настороже.

– Ночной Волк, ты послал весть о собрании, – сказал Кьяртен.

Торгрим вначале ничего не сказал, постаравшись успокоиться, прежде чем ответить. Больше всего ему хотелось вывести Кьяртена обратно под дождь и закончить то, что они начали у реки, но сейчас было не время. Только не при Кевине, который следил за каждым их шагом, выискивал любую слабость, пусть и не понимал языка, на котором они говорили.

– Да, – сказал наконец Торгрим, выплевывая слова так, словно те обжигали ему язык. – Кевин мак Лугайд пришел поговорить с нами. И у тебя есть право присутствовать на этом совете.

«А потом я тебя убью», – подумал он.

Кьяртен подтащил к себе стул и сел. Торгрим взглянул на Кевина, которого явно сбили с толку непонятный обмен репликами и внезапно возникшее напряжение в зале. Он оглянулся на прочих норманнов, но выражения их лиц были непроницаемыми. Вновь развернувшись к Кевину, Торгрим спросил:

– Ты уже говорил о том, что привело тебя сюда?

Кевин откинулся назад и сделал долгий глоток меда, пока Харальд переводил слова Торгрима на гэльский. Взгляд ирландца скользил по лицам тех, кто сидел за столом, пока он оценивал каждого, принимая решение. Затем он заговорил. А Харальд перевел:

– Кевин интересуется: «Вы когда-нибудь слышали о монастыре под названием Глендалох»?

Луи де Румуа плелся за отцом Финнианом, плотно завернувшись в плащ, понурив голову и испытывая душевные и физические страдания. Он почти не обращал внимания на то, куда они идут, уверенный, что они направляются к дому, где располагались монашеские кельи и где Луи обитал весь прошлый год, если не дольше. А потому он весьма удивился, обнаружив себя в конюшне, под соломенной крышей, среди знакомых запахов кожи и сена, возле лошадей, стоящих в стойлах вдоль северной стены.

– Жди здесь, – сказал Финниан и снова исчез под дождем.

Луи нашел темный угол, сел там на кипу соломы и прислушался к шуму ливня. В конюшне было безлюдно, никто не хотел ездить верхом в такую погоду, и Луи радовался одиночеству и возможности еще глубже погрузиться в свое отчаяние.

Но вскоре Финниан вернулся. Он принес рясу, которую отдал Луи. Молодой человек не стал спрашивать, где он ее нашел, и был благодарен Финниану за то, что тот не поинтересовался тем, куда делась предыдущая. Он снял плащ и вернул его Финниану, а затем натянул рясу через голову. Она была простой и темной, как и положено рясе, но зато сухой и теплой, и Луи, надев ее, почувствовал облегчение. Финниан протянул Луи веревочный пояс, и Луи завязал его на талии. Он услышал звук шагов, приглушенный соломой на полу, и обернулся ко входу, чтобы взглянуть, кто идет. Финниан туда не смотрел. Кем бы ни был новоприбывший, судя по всему, Финниан его ждал.

Это оказался брат Лохланн, знакомый послушник. Он был на несколько лет младше Луи, но жил в монастыре Глендалоха уже давно. Луи мало что знал об этом парнишке и совершенно не стремился узнать. Тот вечно ныл, жаловался на наставников и пытался командовать теми, кто помладше и послабее. Луи редко размышлял о Лохланне, но даже ему было понятно, что юноша этот – из богатой семьи и отправили его в монастырь против воли. Очевидно, родители страстно желали от него избавиться, в чем Луи их очень хорошо понимал.

Странно было видеть брата Лохланна в конюшне, и более странным показалось то, что он нес два меча в руке, каждый в собственных ножнах. Держал он их неуверенно, словно делал нечто недозволенное, о чем отлично знал.

– Ах, брат Лохланн, вот и ты! – сказал Финниан. Он шагнул вперед и забрал у парнишки мечи. – Брат Лохланн считает, что путь воина подходит ему больше, чем путь монаха, не так ли?

Юный послушник пожал плечами и ничего не сказал. Впрочем, выражение его лица свидетельствовало о том, что он считает дураками и Финниана, и Луи, и, скорее всего, всех остальных людей в мире.

– Брат Лохланн, – продолжал Финниан, – сказал некоторым другим послушникам, что монахи и священники – слабаки и трусы. После чего доказал собственное мужество, избив мальчишек помладше.

Финниан протянул один из мечей Луи, и тот принял его с некоторой неохотой.

– Брат Лохланн очень смел с теми, кто младше его, – говорил меж тем Финниан, – и, раз уж он воображает себя смелым воином, я подумал, что ты не откажешься пару раз скрестить с ним мечи. Чтобы он мог доказать свое мастерство с тем, кто больше подходит ему по возрасту и росту.

Луи вытащил меч из ножен совершенно машинально. Рука словно двигалась по собственной воле, и в тусклом свете мягко блеснул длинный прямой клинок. Не лучший из тех, которые Луи доводилось держать в руках, но весьма неплохой, и Луи наслаждался ощущением рукояти в ладони, таким знакомым и так долго ему недоступным. Трепет пронизал все его тело, совсем как в первый раз, когда он провел рукой по гладкой коже Фэйленд.

– Итак? – спросил Финниан, прерывая его грезы наяву. – Ты позволишь брату Лохланну атаковать тебя?

Луи поднял глаза на Финниана.

– С чего вы взяли, что я умею обращаться с подобным оружием? – спросил он.

Финниан пожал плечами.

– Я предположил, что умеешь. – Он протянул второй меч Лохланну, который взял его еще менее охотно, чем Луи.

– Давай, – сказал Финниан. – Доставай меч.

Брат Лохланн мрачно уставился на Финниана, затем на Луи.

– Если я раню его или убью, меня будут за это судить, – недовольно проворчал он.

– Что? – переспросил Финниан. – Ты боишься закона? Или… ты боишься брата Луи?

– Боюсь? – вскинулся Лохланн. – Нет, я не боюсь этого… – Он осекся.

– Кого «этого»? – поинтересовался Луи, но Лохланн только смотрел на него с презрением и злобой.

– Хорошо, – сказал Луи, отходя от Финниана и слегка помахивая мечом влево и вправо, чтобы разогреть мышцы. – Даю тебе слово благородного человека, что тебя не будут судить даже за самую страшную рану, которую ты мне нанесешь.

Он прекрасно понял, что задумал отец Финниан, и отлично знал, как выполнить его план. Луи уже не раз давал подобные уроки нахальным молодым щенкам, чересчур возгордившимся тем, что попали в его отряд.

– Давайте, – сказал Финниан, глядя на Лохланна и жестом указывая на Луи, у которого теперь было достаточно пространства для боя.

Лохланн вытащил меч и отбросил ножны в сторону. То, как он держал клинок, о многом сказало Луи. Паренек был знаком с оружием, его явно обучали, но только не в бою на мечах.

«Мало знаний, это опасно», – подумал Луи, и в этот момент Лохланн бросился на него. Этот неуклюжий бросок не требовал какого-то особенного ответа, поэтому Луи просто взмахнул мечом, отбивая клинок, и шагнул в сторону, чтобы запнувшийся Лохланн не упал на него. Когда парень проносился мимо, Луи от души хлопнул его по заду плоской стороной клинка.

Лохланн выпрямился и развернулся к нему, красный от злости.

– Не злись, – сказал Луи, – чтобы не проигрывать каждый раз.

Лохланн зарычал и напал, теперь более осторожно. Луи вытянул руку с мечом, Лохланн сделал вид, что парирует, а затем быстро обошел клинком меч Луи, наверняка считая свой финт очень хитрым, и снова атаковал. И опять Луи беспечно отбил его меч в сторону, шагнул вперед и ударил Лохланна по заду еще сильнее, оказавшись вне досягаемости к тому моменту, когда паренек попытался контратаковать.

– Франкский ублюдок! – прорычал Лохланн, и Луи покачал головой.