Литмир - Электронная Библиотека

Поздеев захохотал: «Ну, тут уж действительно трудно не по­нять. Удивляюсь вам. Сами такие вещи рассказываете и сами про­должаете запираться. Значит, тогда вы поняли, что это взятка?» — «Да».— «Ловко»,— сказал Поздеев. Юшков запнулся. «Почему ловко? Я рассказываю как было».— «Ну-ну».— «В общем, когда я пришел к Бутовой, я был уже уверен, что это взятка. Почему тогда пытался скрыть?.. Это была, конечно, глупость. Но ведь у нас с Беланом бы­ли, в общем, неплохие отношения, как мой начальник он мне нра­вился... ну, какая-то инерция отношений сработала...» «Психология, значит,— сказал Поздеев, взглянув на часы.— Хорошо. Вы хотите психологию — давайте психологию. Белан вам нравился, и вы вдруг, внезапно, увидев деньги в папке, узнали, что он взяточник. Да вы должны были бы... ну я не знаю что, не с ума, конечно, сойти, но возмутиться, опешить... Какая тут, к черту, инерция!» «Вы серьезно считаете, что я должен был возмутиться?» — сказал Юшков. «Вас это не возмутило?» — заинтересовался Поздеев. «Конечно, нет».— «Инте­ресное признание».— «Скажите,— спросил Юшков,— у вас замшевая курточка. Откуда она?» — «Мы закончим этот... разговор и погово­рим про мою курточку».— «Они не продавались в магазине. Это де­фицит. Их можно достать только по знакомству. Вас это не волну­ет? Может быть, вам подарили ее. Тогда кто-то другой доставал ее по знакомству. Это вас возмущает? Нисколько. Про себя я вам все рассказал. Больше пяти лет сам дарил конфеты, поил нужных лю­дей водкой. И вы считаете, что меня могут вывести из себя эти три­ста рублей. Да я тогда давно бы уже, как вы говорите, с ума со­шел!» — «И если бы у Бутовой не оказались в тот момент мы, вы спокойно отдали бы деньги и все продолжалось бы? Белан брал бы взятки, а вы бы видели и молчали?» — «Я постарался бы уйти... если бы смог».— «Выходит, в укрывательстве преступления вы уже соз­нались».— «Да. Сознаюсь. За это положена тюрьма?» — «Может быть, может быть.— Поздеев был озадачен.— Вы, во всяком случае, упрямее, чем я думал...» — «Да уж тут-то в чем упрямство?» — «А ведь вы могли бы уже убедиться, Юшков, что запирательство не приводит ни к чему хорошему. У нас уже протокол с вашими лож­ными показаниями. Многовато всего набирается. Нужен ли нам с вами еще один такой протокол?» «Если бы вы спрашивали прямо,— сказал Юшков, помолчав,— мне было бы легче отвечать». «Времени у меня мало,— зло ответил Поздеев.— У меня сроки. А вы на прямые вопросы не отвечаете. Ну спрошу я вас сейчас про сто пятьде­сят рублей, так я заранее знаю, что вы мне ответите. Вы скажете, что Белан был их вам должен». «Какие сто пятьдесят рублей?» — «Пащенко дал вам триста. Бутовой вы передали сто пятьдесят».— «Белан так просил».— «Я и говорил».— «Но это-то легко проверить! Вы у него спросите!» «Проверим»,— скучно сказал Поздеев.

Он вытащил из стола бланк, стал писать. Юшков ждал. «Поеде­те в Москву,— сказал Поздеев.— Вот вам повестка. В понедельник в тринадцать часов должны явиться в прокуратуру Союза. Распиши­тесь, что получили». После этого он вернулся к протоколу, быстро его закончил и дал подписать Юшкову.

Юшков еще успел вернуться на завод, объяснить Хохлову по те­лефону, почему его в понедельник не будет, и ввел в курс самых срочных дел Фаину, которую оставил вместо себя.

Провожала его Ляля, Алле Александровне, чтобы ее не волно­вать, сказали, что он едет в командировку. Ляля сердилась. Все во­скресенье с утра до самого отъезда она постоянно обнаруживала, что Юшков в чем-нибудь виноват. И белье в прачечной он забыл получить, и о свежей рубашке не побеспокоился заранее, пришлось стирать в последнюю минуту, и с сыном был невнимателен, а по пу­ти на вокзал забыл пробить в троллейбусе талоны, вспомнил о них только когда вошел контролер, и тогда Ляля сказала: «С тобой дей­ствительно в тюрьму угодишь». «А это уже обычная женская под­лость»,— сказал Юшков, и они перестали друг с другом разговари­вать. Как на грех, встретили на перроне Валеру Филина вместе с новенькой девушкой из его бюро. Они ехали тем же поездом на ВДНХ с чертежами заводского стенда, уже поставили в вагон свои вещи и вышли прогуляться.

Утром поезд пришел в Москву. Ровно в час Юшков постучал в дверь, номер которой был указан в повестке. Шкирич был в форме с майорскими звездочками, и в первое мгновение Юшков его не узнал.

«Поздеев вам ничего не объяснил?» — спросил Шкирич. Юшков покачал головой. Шкирич рассмеялся: «Рассердили вы его. А чего вы хотели? Пащенко нам уже все рассказал, мы вам намеки делаем, а вы уперлись на своем: не было никаких денег! Думаете, это облег­чает работу?» «Я потом сам ему позвонил»,— сказал Юшков. Шкирич кивнул: «Знаю. А теперь мы с вами поедем в тюрьму. Навестим ва­шего бывшего начальника, поговорим втроем...» — «Очная ставка».— «Точно.— Шкирич улыбнулся.— Снова сведения из кино?» Помнил.

Они ехали в «Волге», вошли в проходную, миновали стеклянную стойку с окошком, дежурный милиционер пропустил их на лестнич­ную площадку, поднялись на второй этаж и шли по коридору, пока Шкирич не открыл одну из дверей. Там было два стола и несколько стульев. Предложив один из них, Шкирич сел за стол, разложил бумаги, начал писать. «Вы не волнуйтесь, Юрий Михайлович, расслабь­тесь. Никаких неожиданностей не будет. Поговорим о старом, о чем уже говорили, чтобы уж окончательно...»

Постучали. Сержант ввел Белана. Юшков ждал полосатую куртку, а Белан вошел в своем сером костюме и красной рубашке, как в тот день, когда уезжал на АМЗ. Улыбнулся Юшкову, изображая приятное удивление: «Юра, и ты тут? Как в том анекдоте: а кто же в лавке остался?» Он и здесь играл. Оба не знали, можно ли поздо­роваться за руку. Шкирич показал Белану на стул — подальше от Юшкова.

«Ну что ж, Анатолий Витольдович,— сказал он, вздохнув оттого, как много ему еще писать и как мало у него на это времени.— Вы все хотели, чтобы я поговорил с вашим заместителем. Вот... я его и при­гласил».— «Естественно,— сказал Белан, как бы оправдываясь в том, что заставил человека хлопотать.— Вы спрашиваете такие вещи, что я могу и ошибиться. Всего не упомнишь». Он очень переигрывал в не­принужденности. «Так.— Шкирич листал бумаги.— Тридцатого сен­тября с новых двигателей были сняты вентиляторы. Кто дал это ука­зание?» «Последний день квартала.— Белан изобразил попытку вспомнить.— Я занимался нарядами. На конвейере был Юра. Навер­но, он дал это указание. Мог бы и я: на конвейере всякое бывает, поломается или пропадет деталь — снимаем с новых двигателей, лишь бы конвейер не стоял».— «Могли бы вы, но не вы?» — «Нет, не я».— «А вот Юрий Михайлович говорит, что вы».

Такой разговор был мельком, когда в отделе объясняли Шкиричу, откуда получается некондиция. Случай был обычный, и объяснял его Белан правильно, только занимался нарядами в тот день не Белан, а Юшков, а вот команду дал Белан. Иначе и быть не могло: с первого дня Белан предупредил, что такие команды мог давать только он. «Конечно, это бесхозяйственность,— сказал Юшков,— но такие вещи нам приходится делать часто». «Так чье же это было указание? — спросил Шкирич.— Ваше или Белана?» — «Мне кажется, Белана».— «А точнее, без «кажется»,— не могли бы вспомнить?» — «Белана. Разве это имеет значение?» — «Ты вспомни, Юра,— попросил Белан, вол­нуясь.— Тридцатое сентября. Конец квартала. Аврал. Я тебе сказал: Юра, конвейером занимаешься сегодня ты. Все вопросы решаешь без меня».— «Не помню». Юшков понимал, что Белан просит его изменить показания, но и тот должен был понимать, что это уже поздно делать. Странно было, что он упорствует в таком пустяке. Впрочем, оказа­лось, что именно этот пустяк интересовал Шкирича. Он еще долго мусолил его, потом спросил: «Кстати, Анатолий Витольдович, вам кто-нибудь должен деньги?» Белан удивился: «Не помню... может быть...» — «Пащенко вы не знаете?» — «Пащенко...» Видно было, что Белан пытался вспомнить и не мог. Шкирич сказал: «А вот Юрий Михай­лович говорит, что Пащенко должен был вам». Белан вспомнил. Покраснел от досады. Трудно ему теперь будет объяснить, как он одол­жил деньги человеку, фамилию которого плохо помнит. «Сколько?» — спросил Шкирич. Белан рассмеялся, пытаясь войти в прежнюю роль: «Кому я должен, всем прощаю».— «А все-таки?» — «Ну... кажется, руб­лей сто пятьдесят».— «А Юрий Михайлович говорит, что триста».

35
{"b":"587575","o":1}