У ребят каждый вечер танцы, в голове предстоящая свиданка с девкой. Жалеет их Максим. На словах все объясняет. Да и как не жалеть, сам когда-то был молодым.
— Горелочку всегда держите сбоку, под углом, чтобы видно было, где и как варишь… — поучает Максим. Никогда он в жизни ни перед кем не гордился, а тем более перед малышней. — И в конце всегда уши обрезайте, — ушами он называет послесварочные неровности, дефекты, спекшуюся окалину, проржавевший, корявый металл. Он срезает «уши» нежно. Сварная работа должна быть красивой, точно шов хирургический. Поэтому и работает Максим всегда по-настоящему, точно не аварийная треснутая рама КамАЗа перед ним, а живой человек.
— Хирург рану зашивает, а я заливаю, вот и вся разница, — шутя говорит он, и улыбка сверкает на его лице. Ибо никакой он там сварной шестого разряда, а хирург по металлу, спаситель машин, их сохранитель.
Однако кратковременны эти мысли. Весь грязный, пропахший дымом и гарью, Максим вырезает из очередной лопнувшей рамы прогнивший кусок. Резак работает на всю ивановскую. Гудит, свистит, жарко пыхает, с захлебом, точно соску, сосет кислород. Лицо заливает пот. Он проворно стирает его тылом ладони. Но с ресниц и с бровей не стереть, на глазах черные очки. Иногда, чуть-чуть приотняв от металла резак, Максим пережидает, когда пот с глаз скатится к носу.
Волосы у пэтэушников на лбу подмокли. Им нравится, как сосет кислород резак, со свистом, кудрявя и разбрасывая пламя.
— Максим Максимыч, а можно попробовать? — спрашивает пэтэушник Вася, парень бравый, бицепсы так и выпирают, одна цепь у него на шее, другая с медной пластинкой на левой руке.
— Пожалуйста… — оттянув на лоб очки, радуется Максим. Наконец-то ребята решили в практику окунуться. Свистит в свое удовольствие резак, и растрепанное пламя не знает, куда деться. Максим отнял от металла резак, поэтому пламя так вольно и треплется. Васька быстро натягивает очки. Для солидности поправив резинку за ушами и оттянув ее, чуть шлепнув по затылку, прижал длинные кудри. Водилы разинули рты. Вот мастак, так мастак, небось там, в ПТУ, по последнему слову техники варят, не то что Максим по старинке. Больше всех удивленно замер Юшка Екшин, водила КамАЗа, по раме которого резак соскучился. Пэтэушник Вася, хотя и лицом прыщав, но в два раза шире Максима и намного выше. Короче, громила.
— Ексель-моксель, — прошептал Юшка. — Ну берегись теперь рама. Не хотела подобру-поздорову, теперь наломают тебе бока.
Он смотрит на пэтэушника оживленно и очень серьезно. А тот, поправив на глазах очки и с беззаботной удалью фыркнув, взял из Максимовых рук резак и, ногой отшвырнув шланги, сказал:
— Огоньку, батя, поддать хочется…
И тут же второй пэтэушник, в широких клетчатых шароварах, не вынимая рук из карманов, попросил:
— Отец, подскажи, пожалуйста, где и как, а то уж больно горелка у тебя старая. Такие на Диком Западе только в музеях лежат… Доисторический, алабамный период…
И пэтэушники, на лету подхватив фразу, хором захохотали:
— Доисторический, алабамный период!..
Максим, не обращая на смех внимания, с любезностью объяснил Ваське:
— Левая — ацетилен, правая — кислород, — и посоветовал: — Кислородник не грех и на всю приоткрыть, но только, сам знаешь, может унести.
На что Васька хладнокровно махнул рукой:
— Меня не унесет, — и до отказа приоткрыл кислородный вентиль. Резак замер. И пламя, вырываясь из дырочки плотным фонтаном, завизжало.
— Любода, кислород горит, — спокойно произнес Васька. — Всегда вот так вот надо. Одновременно с подогревом производить разбивку металлической структуры.
Огненное жало резака приближается к раме. Столпились, сгрудились пэтэушники за Васькиной спиной, отодвинув Максима в сторону. Точно щенята напряглись. «Емболь, емболь… Хипендэнд, металлфолк, пикен… дел…» — шепчут они, причмокивая языками. Васька чуть тронул огнем металлическую не вытравленную щеткой ржу, и она, задрыгавшиеь, рванулась к огню. Все так и замерли. Тишина наступила неимоверная. Слабо хлюпала в кране вода, скрипела дверь, и тихо скребла войлок кошка, предвещая ветер и дождь.
Васька потер рукой тупой вздернутый нос. Хихикнув, а потом засопев, прицелился к раме, отступив от трещины на десять сантиметров, и, небрежно опустив резак, начал рассекать металл. Все закопошились за его спиной. «Ну как там, Вась?.. Заалабамилась брешь?..»
Васька, поощренный духовной поддержкой своих болельщиков, снисходительно улыбнулся. Ексель-моксель, Светланочку бы сюда, чтобы она, курочка-дурочка, чуточку посмотрела, как ее друг-бучила лечит раму.
Кто-то из старших пэтэушников тут же послал самого маленького, младшего пэтэушника, за Светой. Она тоже пэтэушница, но только не на сварщика учится, а на крановщицу. Красивая. И Васька любит ее без ума.
Огонь рассверлил в раме дырку, и закипевший металл стал растекаться по сторонам. Приятно запахло гарью, и пошел жар. Злится металл, сопротивляется. Только резак приподнимается, как он тут же своей жидко-вязкой оправкой заливает дырочку. От жары притомился Васька. А потом вдруг растерялся. Дырку он прожечь смог, а вот что дальше делать, не знает. Прикрыв глаза, задумывается, стремится вспомнить теорию и объяснения учителей. Спросить совета у Максима Максимыча стесняется. Вдруг самый высокий пэтэушник посоветовал:
— Вась, чтобы металл по сторонам разлетался, подкинь огоньку.
И, обрадовавшись совету, Васька удлинил жало вдвое. За пару секунд дырочка превратилась в огромную дырищу, мало того, расширяться стала не поперек, как надо было, а вдоль. Юшка, побелев, крикнул:
— Туда нельзя, там бензопровод…
— Знаю, — успокоил его Васька и, уважительно кивнув ему, вместо того чтобы убавить пламя, наоборот, добавил. Зашевелившийся по краям дыры металл опал, и в дыру уже можно было просунуть кулак. Как назло, металл таял не поперек, а продольно. Чтобы предупредить трагедию, Юшка крикнул:
— Так ты попортишь мне раму, — и обратился к Максимычу: — Ты куда смотришь?..
— Не трусь, водила, — успокоил его Васька. — Есть такая новая метода, называется она яйцевой. В раме быстренько выжигаешь пустоту в форме гусиного яйца, ну а потом истончившийся по краям металл дорезаешь спецпилой или же отфигачиваешь треугольным напильником.
— Чего? — возмутился Юшка. И вдруг стал похож на боевого петуха. Водители захохотали.
— Разрешите посмотреть, — сквозь плотное кольцо пэтэушников протолкался к раме Максим Максимыч, в удивлении то и дело, хмыкая. — Первый раз в жизни слышу про яйцевую методу.
Васька решил напильником не пользоваться, а резаком отсечь истончившиеся ребристые края рамы. Опустив на раму резак, распушил пламя по сторонам. Резак засвистел, задрожал. Васька сжал его обеими руками. Бицепсы под рубахой напряглись. Резак начинал дергаться в его руках все сильнее и сильнее. Вдруг белое пламя стало синим. Ваську затрясло, замотало. Огненный резак в любую минуту мог вырваться из рук. Пэтэушники трухнули, пропустив Максимыча, отступили назад. Трухнула и подошедшая Света. «Мама-а!» — закричала она.
— Скорее закрывай редукторы и краники на рукоятке, — закричал Максим. — В шлангах газ загорелся, в любой момент может получиться взрыв-обратка… Закрой кислород, тебе говорят, срочно сбавь пламя.
— Знаю, — горделиво прокричал Васька и от страха посинел. Вместо того, чтобы сбавить пламя, он то ли из-за своей неопытности, то ли еще от чего, наоборот, прибавил его. Огонь заклокотал. Сил у Васьки уже не было удерживать резак, да и никто его уже не мог удержать. Выпустив резак, Васька от страха упал, затем, придя в себя, под смех и улюлюканье шоферов полез под раму, где и свалился в заполненную соляркой ремонтную яму. Однако шутки были плохи. Огненный, пышущий столбом пламени резак начало вместе со шлангами кидать из стороны в сторону. У троих пэтэушников прогорели джинсы, у одного вспыхнул ботинок. Неприятность нарастала, шипя и дергаясь, резак приближался к ремонтной яме, заполненной соляркой, в которой сидел Васька. Ему надо срочно выкарабкиваться из этой ямы и бежать от огня куда глаза глядят. А он, вытаращив глаза, сидит и зубами цокает. Если даже Васька и выпрыгнет из горячей ямы, неприятности для гаража все равно будут. Сгорят два почти новых полуразобранных КрАЗа: они стоят над этой самой ямой, и их невозможно будет быстро выкатить.
