Читает Яшка обратные адреса и глазам не верит. Пишут ведь, гады, все свои.
— Ладно, читайте… — горько усмехнулся лесничий. И помолчав, он тут же добавил: — Сюрпризики небось с фактами. Накатали, верно, для того, чтобы панихидочку по мне отслужить.
— Да, вы правы, факты есть… — вежливо произнес корреспондент и принялся читать.
«…Пишет Вам пожилая женщина. Мне семьдесят один год. Проработала более сорока лет, теперь нахожусь на заслуженном отдыхе. Живу в деревне. А в деревне, как понимаете, необходимо топить печку. Но чтобы топить печку, разумеется, нужны дрова.
В июне сего года пошла я в наше Дятловское лесничество, прозванное Картузами, от нашей деревни оно находится в десяти километрах, лесничит в нем товарищ Яков Маляров. Пришла я, значит, к нему. Он любезно выписал мне счет на шесть кубометров березовых дров. Этот счет я оплатила в сберкассе и отнесла обратно ему. Товарищ Яков Маляров выписал мне накладную и сказал, что в течение десяти дней ждите дрова.
Я терпеливо ждала месяц, но дрова никто не привез. И тут начались мои мытарства. Я была вынуждена каждую неделю ходить в лесничество и просить, чтобы ускорили доставку дров. Мне отвечали, что сейчас сенокос — некогда, потом выбраковка леса и так далее и тому подобное.
И вот наконец на третий месяц товарищ Яков твердо пообещал, что на следующей неделе дрова будут. Я не могла отойти от дома, вдруг дрова привезут, а меня нет. Но дрова не везли.
Наконец в следующий понедельник — о, радость. Часа в три подъезжает лесовоз, на нем пять крепких мужичков с лесником Кошкиным и долгожданные дрова. Разгрузили машину они очень быстро, ибо даже непосвященному человеку (а тут с завистью подошли соседи) было ясно, что дров не шесть кубов, а гораздо меньше.
На следующее утро я опять пошла к Якову. Он любезно выслушал меня и дал согласие поехать со мной, посмотреть, что привезли мужички.
Он был неприятно удивлен, когда произвел замер привезенных дров. Вместо шести их оказалось всего лишь полтора кубометра! Он очень расстроился и сказал, что разберется и дрова на следующей неделе довезут. Он также попросил меня отдать ему накладную. Но, увы, ее у меня забрали мужички, видимо для того, чтобы по ней удобнее было продавать дрова «налево». Оказывается, остальные мои кубометры они в этот же день продали, я даже знаю кому, потому что деревня есть деревня — в ней ничего не скроешь.
И вот я жду, жду, а положенные мои кубометры все так и не везут. За окном уже снег, и на дворе очень холодно.
Помогите, пожалуйста, помогите…»
Прочитав письмо, корреспондент внимательно посмотрел на Яшку.
— Подумаешь, Бог знает грех какой!.. — взорвался тот, беспокойно зашевелив ногами. — Главное, мы ей не отказали. А довезти остатки, довезем… — и тут же, сощурив глаза, он с каким-то необыкновенным облегчением вздохнул. — Минуточку, минуточку, одно, так сказать, для пользы дела замечание. Значит, я вам вот что скажу… Эта Матрена вот уже как второй месяц в больнице лежит. Так что ей дрова не к спеху. Да и ее болезням не видно конца. Дрова привезем, а они под снегом сопреют… Поймите, разве это не расточительство. В Японии из веток-отходов деньги делают. А мы, что же выходит, дрова на ветер будем бросать.
Гномик, взяв другое письмо, сказал:
— Ладно, продолжим.
Яшка, хмыкнув, про себя подумал: «Этого, видно, не прошибешь».
«…В декабре этого года мне скоро будет семьдесят, имею медаль «Ветеран труда», а вот только не пойму, почему ко мне в Дятловском лесничестве отнеслись с какой-то насмешкой. Купила я дрова в лесничестве по блату за двойную цену, для видимости даже квитанцию дали, где мои дрова назвали «дрова-швырок». И вот мне, семидесятилетней женщине, и привезли эти дрова-швырок. Привезти-то они привезли их, а в печь они не лезут, потому что все, точно черти полосатые, суковатые, вокруг каждого сука еще по пять, а то и более подсучников, а уж сученят даже и не сосчитать. Короче, полено на полено не похоже, бомба не бомба, ежик не ежик. Я к Яшке-лесничему. А он, мол, у нас больше дров нет и не будет и, мол, ты, бабка, и такому добру радуйся, потому что тебе повезло. Ну а чтобы я не маялась, он советует мне, покуда сильные морозы не наступили, перестроить печь под дрова-швырок… Тогда я кинулась к его помощнице бухгалтерше Почкиной Зине, думаю, все же баба она, поймет. А та мне прямо так и ответила, что, мол, мне давным-давно надо помирать. А я ей говорю, что, мол, наоборот, тебе туда надо. Тут она на меня как фыркнет, да как закричит и ну давай доказывать, что, мол, мне дрова привезли самые что ни на есть нормальные, и что я просто от нечего делать хожу и всем нервы треплю.
Я первый раз обратилась к вам, может быть, что и не так написала, прошу извинить меня…»
Яшка тут же со злостью и обидой ткнул пальцем в письмо, словно придавил какое-то назойливое насекомое.
— Господи, да неужели вы можете верить ей… — голос его задрожал, обида и даже какая-то боль была в нем. — Да стоит вам только ее увидеть, как вы со страху помрете… Ведь она такое может нагородить, лично я только и слышу, что она всех бранит… Да если за правду принимать каждое ее слово, то она абсолютно всех начальников по миру пустит. Ну, ведьма… — И Яшка вытер платком потный лоб. — Руками дрыгает, с ней здороваешься, а она тебя уже не узнает, а посмотри, написала… Ну нет, лично я не верю, это все неправда… Это не она писала. Это ее заставили. Усадили, сунули ручку, ведь эти наши пенсионеры что угодно, кого угодно и как угодно могут…
Корреспондент растерянно оглядел Яшку.
— Да, да, это верно, на вас почему-то одни пенсионеры жалуются…
— Какое их дело?.. Что им надо от меня?.. — завопил Яшка.
— Пожалуйста, не горячитесь, давайте лучше продолжим. Итак:
«…Обращаюсь к вам по просьбе своих товарищей, обитаем мы недалеко от Дятловского лесничества. Порой зима у нас бывает суровая, так как живем мы в низине и поэтому приходится топить печи день и ночь. Кроме этого, кое у кого есть баньки. Короче, нужны дрова.
Обращались к нашему лесничему Яшке насчет транспорта, дрова привезти, а он говорит, что никакого нам транспорта не даст. И, мол, жаловаться на него тоже бесполезно, потому что ему не до нас, у него план…»
— Эти живодеры кого угодно готовы освистать… — пуще прежнего озлился Яшка. — Скажите, где это видано? Где? И кто им дал право. — Он встал из-за стола. — Ведь в других районах, да и по стране, послушаешь, в таком возрасте все умирают, а нашим хоть бы что, живут и все дров требуют. Ух, кровопийцы. Пока вас похоронишь, самого быстрей схоронят.
Но гость, не обращая внимания на Яшку, продолжал читать дальше.
«…Я уже писал директору лесхоз-техникума и замминистру, и они, видимо, дали указание нашему лесничему Якову обеспечить нас, пенсионеров и инвалидов, топливом. Но он говорит, что нет тракторов и рабочих. И вот мы сидим без дров…»
— Это неправда… Неправда это… Все это ложь, ложь, лепет птичий… Я всегда им все давал, пусть не врут. — Яшка вспыхнул. А въедливый корреспондент, как назло, все читал и читал…
Наконец он отодвинул от себя письма. «Сосунок, а какое дело против меня закрутил», — подумал Яшка и как можно добродушнее улыбнулся.
— Славно, очень славно. Осквернили. Будто закона на них самих нету. — Яшка так повернул голову, словно у него болела шея. — Вы даже не представляете, какой это для меня позор. Ну просто жуть. Свои ведь люди и вот тебе на, отчебучили. Хочешь не хочешь, а проглатывай. Ух, твари неблагодарные, все равно попадетесь вы мне когда-нибудь. Не постеснялись даже фамилии свои указать. Тут день и ночь работаешь. А они пишут…
— Скажите, все это правда?.. — спросил его вдруг натянуто корреспондент, кивнув на письма.
— Никогда, никогда я такого не сделаю… — жалостливо ответил Яшка и тотчас в умилении затараторил: — Я всегда и всем только угождал. Спросите любого, и вам скажут. Сколько лет угождаю. Я даже не припомню случая, чтобы я за последние пять лет работы в этом лесничестве хоть кому-нибудь отказал. Безусловно, иногда случались недоразумения, но мы их тут же на месте и разрешали. Но чтобы вот так, столько жалоб на меня накатать… Я бы на месте этих пенсионеров был ниже травы и тише воды, сопел бы себе в две дырочки и дожидался, когда я отдам нужные распоряжения насчет их дров. А то ведь лезут точно танки. Ох и народ.