Послушайте, товарищи! Не нужно разевать рты при виде внешней импозантности префекта и атрибутов деревенского мэра. Составить и обсудить бюджет департамента не сложнее, чем бюджет коммуны. Когда имеешь дело с числами — большие они или маленькие, — разница не велика. Муниципальные советники наших сельских коммун прекрасно умеют определять, обсуждать и уравновешивать свои доходы и расходы. Их небольшие бюджеты просчитаны до сантима, они сбалансированы лучше многих крупных бюджетов.

Ну так вот! Наших представителей надо выбирать именно здесь, из числа простых тружеников. Хороший сельский муниципальный советник вполне может стать хорошим генеральным советником. И тогда и финансовые дела улучшатся, и дороги тоже.

В письме № 9 сообщается фантастическая новость (настолько невероятная, что она граничит с розыгрышем). Девин только что узнал, что в своей парижской квартире, в особняке на авеню Иены, Кошри поместил купленную им корову, чтобы научиться ее доить! По его распоряжению корова окружена трогательной заботой: «ее вымя моют туалетной водой в серебряном тазу» и вытирают «шелковыми платками». Бывшего председателя совета министров Мелина, приехавшего посмотреть на его корову, Кошри просит назначить его в следующий раз министром сельского хозяйства (он уже был его министром финансов)… Кошри берется даже подоить корову перед всем Национальным собранием! В постскриптуме прямо говорится о личности автора писем. Поэтому стоит воспроизвести его целиком.

Выдержка из письма № 9 от 15 июля 1902 года (№ 587)

Немало людей желает узнать, кто я такой, чем занимаюсь и какова моя настоящая фамилия. Они ломают голову, пытаясь угадать, найти, что-то доказать, и ошибаются. Но, Бог свидетель, я ничего не скрываю, мне нечего скрывать, и у нас в округе все меня хорошо знают.

Во время следующего сбора винограда мне исполнится 46 лет, военную службу проходил в 7-м драгунском полку, где так и не смог получить звания выше кавалериста второго класса. Мне дважды делали прививки. Мое занятие — земледелец, а не миллионер. Мне трудно живется, как и многим другим людям, и я работаю насколько хватает сил. В настоящее время я состою мастером на заводе в Ружмоне, выпускающем паровые мельницы. Зимой, во время мертвого сезона, делаю дома мельничные жернова для завода.

Теперь, когда я так подробно рассказал о себе всем читателям и

нечитателям

«Гатине», надеюсь, никому не будут приписывать эти письма, которые писал именно я, и только я, Франсуа Девин. Эту фамилию носили мой отец, мой дед, мой прадед и все мои предки до восьмого колена.

Разыскиваемый многими Буссенар (словно за его голову назначена большая награда) запутывает следы. Он уменьшает свой возраст на девять лет (в 1902 году ему было 55), придумывает себе военное прошлое, которого у него не было; разыскивающие его люди могут легко установить, что завод в Ружмоне действительно существует, но никакого Девина там, разумеется, нет. Ответ в постскриптуме явно адресован недругам автора, которые стремятся установить, кто же скрывается за раздражающим их псевдонимом. Он пишет: «Теперь, когда я так подробно рассказал о себе всем читателям и нечитателям “Гатине”…» Позднее Буссенар убедился, что тогда поиски не только не прекратились, но еще более усилились. В результате был даже обнаружен злополучный однофамилец Девина, который был в этом деле совершенно ни при чем, и Буссенару-Девину пришлось давать соответствующее разъяснение.

Письмо № 12 от 16 августа 1902 года (№ 593)

Господин главный редактор «Гатине»!

Мы почти закончили косовицу. Но не без труда, можете мне поверить. Осталось только подобрать немного колосков. А потом я свернусь калачиком в своем гнездышке. Я устал, вымотался. Ведь я шлепал по арпану зерновых, который выкашивал за день. А матушка Девин[7] все время ползала гузкой вверх, собирая колосья.

Бедная старуха! Она так загорела на солнце, что лицо у нее потемнело, как дно кастрюли… Я не брился три недели, и у меня борода как неровно срезанная стерня. Мы похожи на карнавальные маски. Но слава Богу! Урожай хороший, а, как вы знаете, конец венчает дело.

Есть, скажу я вам, одна вещь, которой я заранее радуюсь. Начинается охотничий сезон. Что поделаешь! Люблю ружьецо (видно, браконьерство у меня в крови). Поэтому хочешь не хочешь, а придется получать удостоверение охотника. Вы не можете себе представить, какое удовольствие я испытываю, подстрелив зайца или куропатку.

А почему бы и нет? Разве не мы, крестьяне, кормим дичь? Заплатив 28 франков супрефекту, мы получаем право охотиться. Так вот. Есть немало людей, кому не по вкусу наше маленькое удовольствие, и они хотят лишить нас его. Это, как всегда, враги демократии: аристократы, богатые фермеры, толстопузые буржуа — все те, для кого крестьяне и рабочие — все равно что навоз.

Им хотелось бы, чтобы только у них было право пользоваться ружьем. Они не могут примириться с мыслью, что на основании Декларации прав человека и гражданина мы с ними равны. Поэтому, когда мы бродим по полям с ружьем, нет такой пакости, которую они не стремились бы подстроить нам, одиноким охотникам, нам — «деревенщине», «хамам», как они выражаются. Они содержат прорву сторожей, арендуют маленькие участки земли размером с носовой платок и там подстерегают нас после захода солнца или в период, когда охота запрещена. Они пускают своих сторожей по следу, чтобы установить, не пересекаем ли мы их земли во время охоты… Короче говоря, они всеми силами стараются нам насолить. Надо сказать, что мы знаем местность как свои пять пальцев и смеемся над их ухищрениями. Но нам все это осточертело. И потом, бывают случаи, когда сторожа без зазрения совести затевают против нас совершенно несправедливые судебные процессы.

Но и это не все. Существует много мест, где крестьянину приходится несладко: например, там, где леса кишмя кишат кроликами. Проклятый кролик — настоящая напасть: он все опустошает, причиняет такой ущерб, что запросто может разорить беднягу-земледельца, который и так едва сводит концы с концами. И вот этот крестьянин должен кормить кроликов их сиятельств графа, маркиза или парижского богача, который арендует земли под охотничьи угодья и приезжает к нам как в завоеванную страну.

Скажем прямо. Кичливые, презирающие «деревенщину», потому что они богаты, эта люди пытаются восстановить старинные привилегии. Если им дать волю, они приказали бы, как в былые времена, вешать крестьян на деревьях за то, что мы осмеливаемся охотиться. А раз так поступить они не могут, они делают все возможное, чтобы морить нас голодом, травить с помощью всякой живности наш урожай, прикарманивать наши деньги через представителей закона.

Послушайте, вот вам конкретный пример. Я знаю одного такого крупного землевладельца. Однажды приходит к нему крестьянин и вежливо просит сотню франков за ущерб от кроликов, которые так прочесали его поле, как если бы на него обрушился град. «Вы не получите ни единого су», — отвечает землевладелец. «Ладно, — говорит крестьянин, — тогда позвольте мне уничтожить кроликов». — «Только попробуйте, я прикажу, и на вас посыплются протокол за протоколом». — «В таком случае я пойду дальше и подам на вас в суд». На это пузатый господин смеется в лицо крестьянину и говорит: «А я вас раздену до нитки! У меня есть деньги… есть чем заплатить эксперту и судебному исполнителю, за судебное разбирательство, за повторное рассмотрение дела через неделю, через полмесяца, за вызов свидетелей и истца, за новую отсрочку для выяснения дополнительных обстоятельств, и еще я подам на вас в апелляционный суд… Вы требуете от меня 100 франков, а я заставлю вас потратить 500. В конце-то концов я проиграю дело, но вы, вы станете нищим. Ну, так что́ вы хотите? Я вас слушаю».