Буссенар заранее наслаждается злой шуткой, сыгранной со своими политическими противниками, которые до сих пор сталкивались только с традиционной политической конкуренцией, имевшей слабое влияние среди сельчан. Доказательством служит то, что косвенно он бросает им вызов, заявляя: «Главное сказать и знать, что́ сказать… Это я беру на себя!» Он станет королевским шутом, который режет правду-матку, а заставить его замолчать будет трудно (если только не добиться временного закрытия газеты), ибо анонимность этой хроники, где используется псевдоним, выводит автора из-под удара. Сам выбор псевдонима довольно прозрачен: Девин — devine (фр.) — угадай (догадайся, если ты на это способен, кто я); Франсуа — имя, которое связано и с français — француз (я выражаю глубокие чаяния французского народа), и с franc — открытый, прямой (я ничего не скрываю, выражаюсь откровенно, прямо).
В письме № 2 рассказывается о лекции господина Вазея (радикала, будущего депутата от Монтаржи) и о впечатлении, которое она произвела на его оппонентов: лжереспубликанца Кошри (который станет его главной мишенью), его клеврета, смешного крикуна Юрсена, а также о реакции консервативной «Эндепандан»[3], которая отныне регулярно станет объектом его нападок. В письме № 3 показано, как реакция вербует деревенских жительниц. Ее сиятельство графиня самолично объезжает деревни, собирая пожертвования на борьбу со смутьянами, и использует свое влияние против демократической республики. Девин рассказывает, как его жена внесла пожертвование натурой — сыром, издающим такой запах, что графиня просто убежала…
Письмо № 4 призывает радикалов приехать на съезд для выдвижения кандидата, который должен победить Кошри. Не бойтесь! Действуйте! «С меня довольно этого эгоистичного миллионера, папенькина сынка, двуличного республиканца, служащего и нашим и вашим, извлекающего выгоду из тех и других и считающего, что он оберегает козу (радикалов) и капусту (консерваторов)». Таким образом Кошри обвиняется в основном в том, что выдает себя за прогрессивного деятеля (то есть республиканца), а в действительности связан с имущими слоями. Значит, это почти что предатель, которого надо разоблачать и развенчивать.
Письмо № 5 отражает разочарование Девина-Буссенара в связи с отказом Жанноля (радикала, которому симпатизирует Буссенар) выставить свою кандидатуру против Кошри. Затем следует настоящее объявление войны Кошри. «За Кошри я взялся немного слишком поздно, но это только отложенная партия. Теперь я обрушусь на этого депутата, который за неимением другого представляет округ Питивье. Я не дам ему спуску, буду без устали показывать и повторять избирателям, что их великий деятель просто паяц, буду день за днем следить за его политической деятельностью и доказывать, что, скрываясь за фальшивой маской республиканца, депутат от Питивье — стопроцентный реакционер и враг демократии». Автор письма приветствует Вазея, победившего в Монтаржи своего противника Байи, любимца Кошри. «Рано или поздно в нашем округе произойдет то же, что и в округе Монтаржи, клянусь, и у нас будет депутат, выражающий наши убеждения».
Выполняя обещание, данное в предыдущем послании, Девин уже в письме № 6 бросает свою первую бандерилью[4] в Кошри. Вот Кошри читает «Гатине», что «является с его стороны свидетельством хорошего вкуса». Оскорбленный утверждением Девина, что он ничего не смыслит в сельских делах и не способен даже подоить корову, депутат бежит к зажиточному фермеру Бонльё из числа своих друзей и просит научить его искусству доения. Но потом он решает, что сможет сделать это в одиночку, и ошибается: пытается подоить быка-производителя! Кошри попадает в комичную ситуацию: выпускник Высшей политехнической школы, он отброшен брыкающимся быком на навозную кучу! В заключение Девин как бы хитро подмигивает своему адресату: «Об этом происшествии мне рассказало лицо, близкое к папаше Бонльё, заставив меня поклясться, что я никому ничего не передам, и вы видите, я держу слово».
*
Письмо № 8 от 21 июня 1902 года (№ 585)
Господин главный редактор «Гатине»!
Хочу вам сказать, что мои товарищи-земледельцы и я не смогли побеседовать как хотели. Мы работаем до седьмого пота на сенокосе и на прополке свеклы, так что все тело болит и кости ломит. Если бы хоть стояла хорошая погода. Но, видно, Господь Бог отвернулся от нас и буквально заливает дождями. Притом до такой степени, что здесь, на глиноземах, я проваливаюсь в грязь по колено и не могу вытащить ноги.
В жалком состоянии и некоторые дороги. Не буду снова повторять сказанное о дороге около Нанто в департаменте Сены и Марны[5]. На этот раз речь пойдет о другой дороге, расположенной недалеко от первой, но уже в нашем департаменте Луаре. Она вряд ли заслуживает названия «большой», как ее именует управление мостов и дорог. Эта дорога связывает Сермез с Малербом, она проходит через Менвилье и по проселку на Рапри.
Ну так вот! Здесь на каждом шагу выбоины, ухабы, кочки, и по такой-то отвратительной дороге управление мостов и дорог заставляет нас ездить. От этой езды не только трещат кости и скрипят рессоры, но и калечатся лошади, попусту теряется время. Черт возьми! Люди жалуются, бранятся, сердятся и спрашивают: кто виноват? Управление мостов и дорог твердит: «Все дело в том, что здесь слишком интенсивная езда». А люди говорят, что виновато управление, которое пытается сэкономить на булыжнике.
Я, как человек с понятием, считаю, что правы последние. Думаю и даже уверен: дороги строятся, чтобы по ним ездили. Этой лавочке — управлению мостов и дорог — не следовало бы скупиться на булыжник. К тому же ведь платит не оно. «Так-то оно так, — утверждает управление, — но при всем нашем желании как следует замостить дороги — у нас нет денег. Обращайтесь в генеральный совет департамента»[6]. А генеральный совет, хоть и иного рода заведение, повторяет тот же припев: «У нас нет денег… Нет денег… Нет денег, чтобы купить много булыжника!..»
У кого же есть деньги? Ответьте, вы, шайка нечистых на руку пройдох, которым наплевать на народ. Ведь мы платим достаточно налогов, чтобы могли ездить по делам, возить свой урожай, приезжать на рынок. Короче говоря, нормально ездить по дорогам, содержание и персонал которых мы оплачиваем — от дорожного рабочего до министра общественных работ! Еще нам говорят: «Дороги портятся от перевозки свеклы…» Я прекрасно это знаю. И тем не менее не могу переправлять свеклу на вокзал и на завод на воздушном шаре. Для этого и существуют дороги… Вы слышите? Дороги проложены для того, чтобы налогоплательщики по ним ездили. Или, может быть, их следует упаковать в коробки либо обложить ватой?
В конечном счете все кивают друг на друга, дороги портятся всеми, и… никто не виноват. Ну что ж! Я скажу без обиняков, чья вина, если управление дорог и мостов плюет на нас, если генеральный совет морочит нам голову, если у нас дороги как у дураков. В этом повинны все мы: вы, я, крестьяне, налогоплательщики, трудящиеся. Да, мы, и только мы; нас вечно одурачивают, с нас дерут по две, по три шкуры, нас всегда облапошивают наши представители.
Как же так? Ведь мы — избиратели, у нас в руках избирательные бюллетени, которые решают нашу судьбу, а голосуем мы так, словно сами себе являемся злейшими врагами. Право, надо быть глупцом из глупцов, чтобы избирать в генеральные советники этих важных господ, которые хотят заполучить звание депутата, чтобы быть на виду, красоваться, иметь честь представлять округ — и ничего более. Да, черт возьми! Мы просто болваны, если выбираем в департаментскую ассамблею кичливых аристократов, толстопузых буржуа и ничего не стоящих политиканов!
Боже милостивый! Да изберем же, наконец, нескольких хитроумных крестьян; ведь их так много у нас, в нашей провинции Бос, выберем деревенских умельцев, знающих сельское хозяйство как свои пять пальцев, и они заткнут за пояс всех этих господ в сюртуках и цилиндрах.
