Мне хотелось плакать. Я вспомнила, как было все в первый раз в этой же самой артистической. Время казалось мне средневековым палачом. Нет ничего невыносимей пытки ожидания.
— Я рад, что ты пришла. — Денис стоял возле меня и, как мне показалось, злорадно улыбался. — Я знал, что ты обязательно придешь. — Он подмигнул кому-то сзади меня. — Сейчас отвезу тебя домой.
— Я доберусь сама.
— Нет. — Он взял меня под локоть и повел к выходу. — Я за тебя отвечаю. Перед своей совестью. — Он обернулся и снова кому-то подмигнул. — Ты была сегодня такая серьезная и строгая, и я подумал: неужели я когда-то занимался с этой девушкой любовью? Неужели она отдавалась мне? Неужели…
Я вырвала свой локоть из его цепких пальцев и побежала сломя голову вниз по лестнице. Он не побежал за мной следом. Он стоял на верхней ступени лестницы и улыбался Его улыбку я чувствовала спиной.
Дома я бросилась на кухню, открыла аптечку и одну за другой заглотнула штук двенадцать горошин тазепама. Никаких планов мести у меня не было — просто я не знала, как пережить эту ночь. Увы, я вдруг снова поверила в то, во что нельзя было верить. Всему виной была музыка Листа. Но меня быстро спустили на землю. После проведенных на небе полутора часов мне нечего было делать на земле.
Я налила в ванну горячей воды. Я сидела, тупо уставившись в стену, и ждала, когда же наконец наступит забвение.
Не знаю, сколько прошло времени, но жизнь уже не казалась мне такой беспросветной и невыносимой. Я даже хотела улыбнуться своему отражению в запотевшем зеркале, но губы не слушались. И тут я услыхала пронзительный звонок в дверь. Он нарушил мою зыбкую душевную гармонию, как нарушает спокойствие стоячей воды брошенный в нее камень. Я хотела встать, но не могла шевельнуть и пальцем. Кто-то — я знала каким-то чутьем, что это был Денис, — молотил в дверь ногами, потом попытался вышибить ее. К тому времени, как он это сделал, я заснула, положив голову на край ванны и окруженная айсбергами душистой пены. Мне снились безбрежные аквамариновые просторы. Я летела над ними, беззвучно махая большими белыми крыльями. Мне было жарко, я пыталась спуститься и нырнуть в прохладную умиротворяющую толщу безмятежно спокойной воды, но стоило моим ногам коснуться ее поверхности, как порыв ветра поднимал меня ввысь, к беспощадно палящему солнцу.
— Ты сошла с ума! — орал над моим ухом знакомый голос. — Отвечай: что ты выпила?
Денис хлестал меня по щекам, но мне было совсем не больно. Все-таки мне удалось разлепить веки, и я увидела его залитое слезами лицо. Его глаза были беспощадно злыми.
Я попыталась улыбнуться. Прошептала одними губами: люблю тебя. Конечно же, он не расслышал.
— Никогда тебе этого не прощу! Никогда! Ты испортила мне такой замечательный вечер!
Пока надо мной измывалась команда «скорой», Денис стоял у меня в ногах в знаменитой позе Наполеона и все больше и больше хмурился.
— Я отвезу тебя к матери, — сказал он, когда «скорая» наконец уехала и я сидела, облокотившись о подушки в своей растерзанной постели. — У меня нет времени возиться с тобой. Надо же было додуматься до такого! Мне словно подсказал кто-то: с тобой беда. Я ехал на красный свет.
— Люблю тебя, — прошептала я и протянула Денису обе руки. — Иди сюда.
— Нет! — Он испуганно отшатнулся. — Тебе нельзя.
— Кто тебе сказал эту глупость? Я хочу тебя…
Он ласкал меня одержимо, грубо. В ту ночь я поняла, что Денис и есть тот самый мужчина, которому я бы хотела принадлежать без остатка. И второго такого у меня не будет. Но он, похоже, был из той породы охотников, которые проявляют интерес к дичи лишь в том случае, когда она от них убегает. Я знала, что у меня не хватит сил играть с Денисом в эту бесконечную игру. Несмотря на тазепам и страстные ласки Дениса, мой разум работал на редкость четко. В конце концов я поклялась себе выбраться из этого лабиринта.
Я имею правило выполнять свои клятвы.
— Я выхожу замуж, — сообщила я через неделю маме, от которой, разумеется, скрыла свою глупую выходку с тазепамом.
— Поздравляю, родная. Я знала, что все кончится именно этим. Я так рада за вас обоих.
— Странно. Мне казалось, ты незнакома с Янезом.
— Это еще кто такой? — изумилась мама.
— Мой жених. Он словенец. Мы знаем друг друга уже почти два года.
— Ничего не понимаю. А как же Денис?
— Полагаю, он недолго останется в холостяках. Вокруг Дениса невесты хороводы водят, — не без сарказма сказала я.
— Постой… А кто он такой, этот твой Янез? Почему ты раньше не рассказывала мне о нем?
— Учится на филфаке. Собирается преподавать русскую литературу в университете города Любляна. Сын очень культурных и состоятельных родителей, — молола я.
— И когда вы собираетесь расписаться?
Мама говорила таким тоном, словно спрашивала, когда мне собираются отрубить голову.
— Завтра. Мы подали заявление еще в сентябре, но в связи с тем, что Янез иностранец, возникла масса сложностей и…
— А как же Денис? — перебила мое вдохновенное лганье мама. — Он знает об этом?
— Нет. Он на гастролях в Новосибирске. Приедет — узнает.
— Он будет страдать, Мурзик.
Мама тяжело вздохнула. Словно ей предстояло страдать вместе с Денисом.
— Он все поймет. Он современный парень.
— Ты хочешь сказать, это брак по расчету? — осторожно поинтересовалась мама.
— По разуму, если выражаться точнее. Но Янез меня очень любит.
— Понятно. — У мамы был упавший голос. — Может, ты все-таки найдешь время познакомить нас со своим будущим мужем?
— Нет проблем, — оживилась я, предвкушая забавный спектакль. — Завтра можно?
— Только не раньше семи. Я должна успеть в парикмахерскую. Да и стол собрать нынче не так уж и просто.
— Не надо пыжиться, мамочка. Янез вырос в деревне и обожает самую простую еду. Сделай винегрет.
— Ты с ума сошла.
— Я так давно не ела твой винегрет, мамочка.
— Ладно. Но только ты предупреди своего Янеза — это ради экзотики. Кстати, у нас есть бутылка бургундского — подарил тот француз, с которым я ездила в Ригу. А еще коробка финских конфет.
— Ура, мамочка! До завтра.
Я разъединилась и с места в карьер набрала номер своего сокурсника Сени Штаркмана, описала в трех словах ситуацию. Он с ходу согласился. Хотя потребовал объяснения.
— Я делаю это хохмы ради, — сказала я. — Ты же сам твердишь, что мечтаешь отдать мне должок за перевод той занудной статьи про эмбрионы и искусственное оплодотворение. Вот и расплачивайся.
— А почему бы нам не пожениться по-настоящему? — вдруг предложил Сеня.
— Я сказала, что ты словенец. Усек?
— Ну и что? Уедем на лето к бабушке в Одессу, а сами скажем, что посетили Братиславу.
— Возьми атлас Восточной Европы и запасись шпаргалками.
— А ты пустишь меня к себе в постельку? Должен же я знать, какой мне предлагают товар. Послушай, я каждый вечер мою уши и стригу в ноздрях волосы, чтоб не храпеть.
— У меня односпальная кровать.
— А как же тот, для кого этот небольшой водевильчик? Ты что, стелила ему на половике в прихожей?
В чем, в чем, а в сообразительности Сеньке не откажешь.
— Мы спали по очереди. Сейчас это очень модно.
— Тогда хотя бы устрой в мою честь званый обед. Обожаю фаршированного судака, сациви из рябчиков и «Бужоле» урожая одна тысяча девятьсот лохматого года.
— Надень костюм и галстук. И побрызгай под мышками дезодорантом. До завтра.
Я швырнула трубку и схватилась за пачку с сигаретами. Я почему-то вспомнила о том, что в роддоме, как неоднократно хвалилась мама, была самым крепким и голосистым младенцем. «Доктор сказал, что не встречал такого ребенка за всю свою многолетнюю практику, — с какой-то особенной гордостью рассказывала мама друзьям и знакомым. — Ей еще и недели не было, а она уже вертела во все стороны головой и ноги задирала как в канкане. А все потому, что, по словам доктора, в Лоре заложена огромная жажда жить, помноженная на данную природой кипучую энергию».