Боярин Мирята такому раскладу что-то не радовался.

– Все так, княгинюшка, все так, – терпеливо твердил он, – однако же, ей-ей, лучше будет, если ты меня послушаешь. Налегке быстрее доедем, проще. Неведомую тропу я знаю, которой только оборотни ходят, они умеют долгую дорогу короткой делать. Так и пройдем, быстро и гладко. Ден в десять управимся. Со мной два десятка людей всего, княгиня, так нам больше и не надо! А если ты пошлешь и кметей, и боярынь, и кибитки, и возы с приданым – это только кружной дорогой ехать. Хоть мы с Лесованью замирились, а шалят ихние люди, заходят. Да и наши разбойничают, бывает. Князь наш каждый год дружину по лесам отправляет лихих людишек гонять. А они – что грибы…

– Это какой-такой тропой ты идти хочешь, боярин? – всполошилась княгиня. – Не надо мне ворожбы, тем паче нелюдской! Боярин, не обессудь, я дочек-невест таким путем не отпущу, хоть что делай, хоть как говори! Торной[24] дорогой поедете, а если людей мало, то хоть сотню кметей тебе дадим!

Боярин Мирята только вздыхал, бубнил:

– И невест наших к чему томить долгой дорогой, княгинюшка? Ждут ведь их, мои князь с княгиней, ждут не дождутся! А кружным путем приданое бы и отправить, и всех боярынь твоих в повозках. Княжны, я слыхал, обе верхом ездят ловко, так девку с ними в услужение взять бы, и довольно. Уж как мы берегли бы их, княгинюшка!

– Да ты в своем ли уме, боярин? – сердилась Дарица Стояновна. – Отпустить трех девок, двух княжон да служку, с твоими княжичами и кметями по лесам шататься? Как будто увозом[25] их взять хотите! Да не соглашусь я на такое, пока жива. И народ не поймет!

Пришлось кариярцам уступить. И то правда, ведь княжьих дочек из отцовского дома забирают, все должно быть по чину, и прибыть они должны достойно, со свитой, с приданым, с подарками. Дружину в сто кметей отец дал. А главным поставил боярина строгого Ждана Горыныча, второго воеводу своего, ему поручил дочерей и обоз в Карияр доставить.

В хоромах только и было разговоров, что об отъезде. А уж беготни, суеты! Впору мышам позавидовать, они в подполе спрятались, и как нету их.

И Велька пряталась, правда, не в подполе, а в своей горнице. Подолгу сидела у приоткрытого окошка и смотрела, виден был заросший травой угол двора, кусты крыжовника, качели. К делам душа не лежала, ни собираться, ни хотя бы шитье или прялку в руки взять. Ни ее дел, ни вещей в этом доме не было. Нет, имелась, конечно, у нее тут своя горница, укладки[26] по углам, полные доверху, одежек ворох, с украшениями шкатулочка. Да только с этим и нянька с горничными разберутся, есть кому присмотреть. Домой, в Синь-весь бы съездить, ненадолго, попрощаться со всем, печи своей поклониться, в которой столько лет огонь разжигала, чурам, что дом старый берегли-заботились. Хоть не кровная им Велька внучка, там из родных ей только мать и бабка, а остальные родные чуры по материнскому роду где-то далече жили и умерли.

Просилась в Синь на денек, отец не пустил. Послал людей туда за Велькиной лошадью, за вещами, что она перечислила. Нехотя перечисляла, и представить было трудно, как чужие руки начнут шарить по бабкиной укладке, по полкам, перебирать то, на что прежде чужим и глядеть не дозволялось: бабкины резы в кожаном мешочке, липовые дощечки, резами исчерканные, платок материн из тяжелого чермного[27] шелка, по краю золотой нитью шитый, ее крытая черным шелком соболья шуба – нравилась она очень Вельке, ларчик со снадобьями, настойки в бутылях и горшочках – большую часть их она тут оставит, Веруне, та довольна будет.

Отец ее раз к себе позвал, да не куда-нибудь, а вниз, в оружейную. Это, значит, чтобы точно с глазу на глаз поговорить.

Он, отец, невеселый был, уставший. Смотрел на нее исподлобья. Похлопал рукой по лавке:

– Присядь-ка, дочка. Поговорим. Вишь, как оно вышло.

Велька присела. Неловко улыбнулась:

– Ничего, батюшка. Что надо, то пусть и будет.

– Ишь ты, «что надо», – передразнил князь, усмехаясь, и погладил ее по голове, на которой больше не было ни повязки, ни ленты. – Хотел я с тобой обождать еще хоть малость. Про Чаяну с самого начала знал, что решено все, а с тобой надеялся иначе повернуть. Да и бабка твоя запретила тебя далеко увозить. Жениха присмотрел, всем хорош, и ты ему очень уж хороша. Ему такая и нужна, с волхвовской кровью, и сама чтобы в этом понимала. В Елань поехала бы?

Велька кивнула, хотя и не помнила толком еланского князя. А в Елань или не в Елань, какая теперь-то разница?

– Что ж, я о кариярских князьях тоже плохого не знаю, дочка. Кроме их проклятья. Ну и да, вынудили они нас родниться. Не по доброй воле да размышлению, а потому, что язык я вовремя не удержал. От этого, конечно, у меня любви к ним не добавилось. Но что сделано, то сделано. Одно не пойму, откуда они о тебе узнали? Я ведь перед приездом сватов этих к Чародею ездил, чтобы он всему Верилогу насчет тебя уста запер. Он меня уверил, что получилось, никто не проговорится.

Велька только головой покачала, подивилась: сам Чародей помочь согласился! Тот старик, бывший волхв, что ушел от людей и жил в землянке в лесу. Хотя бывают разве волхвы бывшими? Говорят, он все может, но помощи у него лишний раз не допросишься. И что же, не вышло? Согласился помочь и не смог?..

– И еще вот что, дочка. Бабка Аленья ведь все просила замужество твое не откладывать. Дескать, как только поневу наденешь, так чтобы и отдать тебя, иначе плохо будет. Нельзя ждать, чтобы в тебе сила проснулась… ну, какая-то, тебе виднее, я в этих ваших делах не смыслю. Только беспокоилась она сильно, – отец смотрел внимательно, точно объяснений ждал.

– Непонятно что-то, батюшка, – нахмурилась Велька, головой качнула, – не знаю я…

И впрямь, совсем было непонятно. Бабка ее учила всему, что по ее небольшим силенкам. Сетовала, что мало внучка может, объясняла, как малую силу ловчее прикладывать, потому что и малой можно большие дела делать. А пробуждения какой-то большой силы в Вельке она, выходит, боялась?

И чтобы опасная сила эта не проснулась, надо замуж?

– Ну, ладно, – отец рукой махнул, – просто знай, помни. Осторожна будь, оно и обойдется. Я и у Чародея спрашивал, знает ли он, в чем тут дело и чего тебе бояться.

– И что он? – вскинулась Велька.

– Да толком ничего. Спросил про тебя кое-что. Посоветовал, чтобы ты с огнем была осторожнее, печку сама не топила.

– С огнем осторожнее? – Велька рассмеялась. – Эх, мне бы самой его повидать. Может, мне бы он больше сказал!

С огнем осторожничать – ей! Смешно. Она никогда не боялась огня, а без осторожности с огнем как можно? Только если совсем человек глупый.

– Еще говорил, что дорога дальняя опасна может быть, но тут от тебя зависит. Будто ты что-то найдешь, а что-то потеряешь. Да разве этих колдунов поймешь, нет чтобы им прямо сказать, а они все крутят! – с досадой махнул рукой князь. – Говорил, что на дороге с силой совладать труднее тому, кто не умеет! Ты умеешь?

Велька на это только плечами пожала. Кое-что – умеет. Не все, конечно. Но такого, чтобы ей чем-то мешала собственная сила, она не помнила.

– Оставить бы тебя до будущего года хотя бы, что ли! Так ведь не могу не отпустить, видишь, как они повернули! И еще он с бабкой твоей согласился, что тебе скорее замуж надо, – добавил князь. – Ну а раз это дело решенное, то и порадуемся. Карияр – тоже земля ветлянская. Ветляне они, как и мы, хоть и живут далече. И язык, почитай, наш, и обычаи сходные. Может, все к лучшему и будет, дай-то Боги Светлые, – заключил он и переменил тему: – А тут еще приходили купцы, лесованские. Знаешь ведь, о чем говорю, подглядывала?

– Подглядывала, – не стала отнекиваться Велька. – Испугалась я, батюшка. Он, главный их, меня своей почти что холопкой называет. Как же так?