Радист взбежал по трапу; я обернулся, спросил хрипло:
— Есть ответ? Жива?
— Да. Она пошла королем. Грозит матом.
— Как матом?
— Ну да, пешка превратится в ферзя.
Снова последовал быстрый обмен ходами:
(5. Крa8 — b8 Фe2 — e5 +. 6. Крb8 — c8 Фe5 — e8 +.
7. Крc8 — c7).
Собственно, сейчас черным ничего не грозило. Проиграть могла лишь погибающая девушка… С чувством отчаяния я сказал радисту, чтобы он взял слоном пешку (7… Сg8: d5). Можно было сыграть и по-иному, и, как нашел потом капитан, это вело к нашему проигрышу. Но об этом потом. Я сделал очередной ход просто для того, чтобы поддержать Таню в последние минуты ее жизни.
Но Таня еще жила! Она держалась и на воде и в партии, ответив сразу серией потрясших нас с капитаном ходов, быть может, рожденных небывалым напряжением всех сил, блеском уходящей жизни, почти потусторонним вдохновением. Она начала с того, что отдала последнюю свою надежду, проходную пешку a7. Можно было подумать, что она отдает ее, действительно теряя надежду на все… Но… последовала серия поразивших нас ходов:
(8. a7 — a8Ф + Фe8: a8. 9. Лb7 — b6 + Крa6 — a7. 10. b4 — b5!).
На этом связь с Таней оборвалась. Рация ее замолкла. Сквозь слезы смотрел я на шахматную доску, которая стояла в штурманской рубке на географической карте, на которой прокладывался курс корабля.
Всмотритесь в эту позицию. Грозит мат ладьей. Нужно или терять ферзя, проигрывая партию, или защищаться от мата слоном (10. Сd5 — b7. 11. Лb6 a6 + Сb7: a6). И завершающий удар слабой Таниной рукой, очаровательный, изящный, парадоксальный мат одной пешкой, олицетворяющий собой победу мысли над грубой силой, воли над стихией (12. b5 — b6 мат!).
Я послал радиограмму, поздравляя Таню с поразительно красивой победой. Но Таня не приняла ее, не ответила…
Все долго молчали. В кают-компанию с твиндека доносились голоса, потом они смолкли и слышно было, как шелестели волны о борт, а может быть, мелкие льдины…
Кто-то спросил, робко, неуверенно:
— Как же Таня? Ее геодезический знак? Ее остров?
Рассказчик сощурился:
— Хорошая мысль назвать остров ее именем, только… С тех пор никто ни разу не видел Ныряющего острова. На карте он нанесен Борисом Ефимовичем, как опасная мель…
— А Таня?
— Татьяна Михайловна вышла за меня замуж. Но если вы спросите у нее о том, что я рассказал, она ничего не вспомнит: ни острова, ни знака, ни игранной партии, более того, она даже не знает сейчас ходов шахматных фигур. И она даже будет вас уверять, что я все выдумал.
— Значит… значит, она жива!
— Конечно. Мою Таню, мою изумительную милую Таню "Георгий Седов" вскоре подобрал. Она была без сознания, но все еще держалась за бревна геодезического знака, который смыло с утонувшего острова.
Она была между жизнью и смертью много дней. А когда пришла в себя, то забыла все, все… все, что с ней случилось, и даже шахматы…
Как? И пощечины не помнит?
Рассказчик улыбнулся, словно ему напомнили о чем-то необычайно приятном:
— Представьте себе игру аномалий, только это и помнит. Медицина плохо разбирается в женской логике.
— Неплохая женская логика — заматовать одной пешкой против ферзя и слона!
— Потемки! — развел руками рассказчик и лукаво улыбнулся.
Он показал, как Таня могла выиграть при другом плане черных: (7…d7 — d6. 8. a7 — a8Ф + Фe8: a8. 9. Лb7 — b6 + Крa6 — a7. 10. b4 — b5 Фa8 — d8 +. 11. Крc7: d8 Крa7: b6. 12. Крd8 — e7 Крb6: b5. 13. Крe7: d6 Крb5 — c4. 14. Крd6 — e5 Крc4 — c5. 15. d5 — d6 Крc5 — c6. 16. Крe5 — f6 Крc6: d6. 17. Крf6 — g7 и черный слон пойман. Белые выигрывают).
Через несколько дней наш Богатырь с прищуром сходил на берег. В капитанский бинокль я видел, как катер «Петушок» подошел к причалу, как вышли из него пассажиры. Навстречу тому, кто на голову был выше всех, с берега бросилась тоненькая женщина. Он обнял ее, "сжал своими ручищами", и ее фигурки совсем не стало видно.
Вот она какая, удивительная Таня! А что, если она вспомнит о своем приключении на острове Ныряющем, снова научится играть в шахматы, удивит шахматный мир?
Кто знает!
Нас она уже удивила… И не только шахматами…
Я стоял на капитанском мостике, с которого один только раз и то издали увидел Таню…
Арктическое плавание продолжалось. Теперь слева на горизонте виднелись не то тучи, не то горы… Это была уже совсем другая земля.
— Лево на борт! — скомандовал стоявший со мной рядом капитан.
ЛЕВО НА БОРТ!
Предстояло еще зайти в бухту Гавань на Холодной Земле.
Гавань — одно из красивейших мест Арктики.
Горы, видневшиеся раньше на горизонте и похожие на тучи, теперь стали подниматься, расти. Мы приближались к последней полярной земле на нашем пути.
Мой приятель Нетаев был свободен от вахты. Мы договорились вместе съехать на берег.
Корабль подошел уже близко к суровым скалистым горам, седым от снега.
У их подножия приютилась бухта Гавань.
У входа в бухту — черный каменный остров, природный сторожевой форт. Чуть левее его над поверхностью моря взлетают белые столбы пены. Здесь невидимые камни, о которые разбиваются волны.
Борис Ефимович мог бы быть лоцманом в любой бухте Севера. Он уверенно проводит корабль узким, ничем не отмеченным фарватером.
Фонтаны взмывают вверх почти под самым бортом. Черные камни показываются из воды, словно морские звери. Лишь на мгновение видны их лоснящиеся тела.
Могучие серые скалы, голые, неприступные. Растительности никакой. Налево, на берегу, домик фактории, направо полярная станция.
От берега отчалил маленький береговой катер и идет к нам навстречу.
Но что это за пестрая цветная полоса сползает к морю из расщелины?
— Это ледник, — объяснил мне Нетаев.
Какой странный ледник! Он не похож ни на один из гладких, покрытых снегом ледников, встреченных нами раньше. Только в местах, где отламывался айсберг, виднелся зеленоватый излом льда.
— Мы посмотрим поближе, — пообещал Нетаев.
Катер отвез нас на узкую косу, отделяющую большую бухту от малой.
Вместе с Нетаевым мы отправились к леднику — он сползает в малую бухту. На неглубоком снегу оставались наши следы.
Поднявшись на косу, мы увидели бухту и… удивленные, остановились. Что это?
На спокойной воде плавали странные льдины. Они были самых неожиданных цветов — зеленые, ярко-синие, голубые, белые, даже черные. Форма льдин была столь же необычна, как и цвет.
Эти диковинные льдины заполняли тихую бухту, неведомо откуда появившись в ней.
— Отламываются в воду плиты ледника, — сказал мне Нетаев.
С нашего возвышения был хорошо виден весь ледник: издали он казался ребристым, как батарея парового отопления. Он весь состоял из вертикальных, неровных, смерзшихся между собой плит разной окраски. Пестрая ледяная река сползала с горы.
Подойдя ближе, мы увидели свисавший над морем конец ледника.
Раздался гулкий удар.
— Ледник «отелился», — сказал Нетаев.
Одна из вертикальных плит отломилась и упала в воду. На мгновение вновь рожденный ледяной «теленок», как говорят полярники, нырнул и снова появился на поверхности.
Некоторые цветные льдины прибило к берегу. Мы с Нетаевым с любопытством рассматривали их. Они состояли из прозрачного, как воздух, льда и вблизи не имели такого цвета, как издали. Но в самом льду можно было рассмотреть множество крупинок, по-видимому, разноцветного песка. Они-то и придавали ледяным глыбам неожиданную окраску.
— Чудеса, — качал головой Нетаев. — Похоже, что ледник, там, вверху… вроде как из разных ледяных струй сливается.
— И каждая струя своего цвета?
— Может быть, каждый ледяной ручеек по разноцветным глинам проползает, вот крупинки-то и попадают в лед. Смотрите, — и Нетаев показал мне на льдину, которую мы только что рассматривали.