– Ты должен был бросить его туда, – сказал Эзра, появившись позади нас. – А ты, – он ткнул в меня пальцем, – должна была стоять там, – он указал в сторону Фостера.

Я замерла с мячом в руках.

– А раньше ты объяснить не мог?

– Мистер Селлерс все понятно объяснил.

– Ну, может, я не поняла с первого раза.

Его лицо все еще ничего не выражало.

– Надо было слушать внимательнее.

Я чуть не нагрубила ему в ответ, но тут вмешался мистер Селлерс.

– Ну, Эзра, – добродушно улыбнулся он. – Не всем же быть лучшими игроками страны, верно? Присоединись-ка к Риверсу и Кеньону, а к Теннисонам встанет Грейси, пусть попробуют еще раз. И присмотри за Кеньоном, Эзра, он наш новый звездный защитник!

Кеньон был крупным мальчиком с жесткими темными волосами. Если кому-то в этом зале и подходило звание звездного человека-бульдозера, так это ему.

Эзра отправился в конец другого ряда, а Грейси Хольцер вышла вперед, надув губки и всем своим видом изображая недовольство. Но, как только она приблизилась, ее лицо исказил ужас.

– Фу-у-у! – протянула она, указывая пальцем на что-то позади меня.

Я обернулась. Позади стоял Фостер, и на его серую футболку капала кровь.

– Дев, – хрипло проговорил он, зажимая ноздри двумя пальцами. – Дев, кажется, у меня кровь пошла.

Я тяжело вздохнула.

– Значит, на физре было не очень-то весело? – ухмыльнулся Кэс, уплетая рыбные палочки за обедом.

Я все еще бесилась.

– Я не продержусь там целый год. Не смогу. Это, блин, невозможно.

– Ну, ты вроде как сама виновата, что так долго оттягивала, нет?

Я бросила на него свирепый взгляд:

– Это не совсем то, что ты сейчас должен сказать.

– Все остальные виноваты, а ты молодец?

– Так-то лучше. – Я открыла пачку шоколадного молока. – И почему Эзра вообще с нами ходит? Звездный игрок, казалось бы, должен был раньше отзаниматься физрой.

– Ему требовался курс по выбору, – пояснил Кэс. – Так что ему разрешили по второму кругу ходить на физру. Слышал, как они это с тренером обсуждали.

– Ну ясно. Мне вот тоже нужна халявная пятерка, но почему-то никто не разрешил мне заново пройти курс английского за девятый класс.

– Ты же не спортсменка. Мы важнее.

– Ненавижу тебя.

– Любишь. Настолько сильно, что отдашь мне свое шоколадное молоко.

– Блин, кажется, мы единственные старшеклассники во всей долбаной школе, которые едят в кафетерии.

– Мне нравится здешняя еда. Она жирная и, что важнее, дешевая. Нет, важнее, что жирная. Ну, отдай молоко.

Я демонстративно сделала большой глоток из коробки.

– Ты, кстати, не упоминал, что Эзра – ужасный засранец, – произнесла я, отставив молоко и принявшись за салат с макаронами.

Кэс засмеялся и чуть не подавился рыбной палочкой.

– Я думал, это и так всем известно.

– Звездным футболистам вроде как положено быть приятными и обаятельными, а не угрюмыми гаденышами.

– Да нет, все талантливые как раз такие.

– Казалось бы, чего б не быть благодарным за свой талант? А козлами пусть будут бесталанные. У них хотя бы есть причина злиться на весь мир.

– Ну слушай, Эзре наверняка тяжело живется – повсюду же потрясающие и неожиданные возможности. Бедняга отлить нормально не может – тут же потрясающая и неожиданная возможность так и напрыгивает. Обделаться же можно.

– Не беда, раз он в туалете.

– Типа есть куда обделаться?

– Именно, – усмехнулась я.

Кэс ухмыльнулся, а затем перевел взгляд на кого-то позади меня:

– Привет, Марабелль.

Я обернулась и увидела в паре метров от нашего столика Марабелль Финч. Она выглядела задумчивой – типичное для нее состояние.

– Ой, – отозвалась Марабелль, рассеянно взглянув на Кэса. – Привет.

– Как дела? – спросила я.

Она слегка пожала плечами:

– Не могу вспомнить, что собиралась сделать.

– Пообедать? – предположил Кэс.

– Ребеночек не голоден, – ответила она.

– А Марабелль голодна? – Лицо Кэса оставалось невозмутимым, но в глазах заплясали искорки. Он считал Марабелль очень забавной.

– Нет. – Она пару секунд не шевелилась, а потом внезапно схватила себя за грудь, точно проверяя, на месте ли та. – Смотрите, какая у меня теперь грудь. Заметили?

– Ага, – кивнул Кэс, не удержавшись от ухмылки. – Отличная.

Я незаметно пнула Кэса под столом.

– А мне не нравится, – сказала Марабелль.

– А отцу ребеночка нравится? – спросил Кэс.

Марабелль просто посмотрела на него и ничего не сказала. Я пнула Кэса еще раз, уже не скрываясь. Не то чтобы мы с Марабелль были лучшими подружками, но чем-то она мне нравилась.

Мы познакомились в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я довольно часто там бывала и всякий раз видела ее: Марабелль то перебирала журналы, то перевозила книги в тележке, то расставляла их по полкам. Она на два года младше меня, поэтому совместных занятий в школе у нас не было, но меня вполне устраивало наше общение в библиотеке. Я здоровалась, она кивала, просматривала книги, которые я брала, и комментировала мой выбор.

– Нравится тут работать? – как-то спросила я, пока она вела меня к полке с изданиями «Гамлета».

– Ну, формально я тут не работаю, – ответила она. – Но мне разрешают помогать. – И Марабелль быстро достала четыре разных издания «Гамлета». – Правда, вот эту брать не стоит. Там адаптированный текст – хотели, чтоб стало понятнее, а на деле все испортили. А вот в этой хорошие комментарии.

Так я поняла, что Марабелль лучше, чем Google. Еще она оказалась невероятно странной. Чем-то она напоминала Фостера – оба жили на своей волне. Но закидоны Фостера сразу бросались в глаза, а Марабелль была чудачкой тихой и незаметной. Я не могла взять в толк: она не понимает, что вокруг происходит, – например, что Кэс над ней смеется, – или ей просто плевать?

– Как уроки, Марабелль? – спросила я, когда Кэс вернулся к своему обеду.

Она сморщила нос:

– Тригонометрия – кошмар.

– Ух, да, отстой. Сочувствую.

Она удивленно моргнула:

– Чему?

– Обожаю эту девчонку, – заявил Кэс, когда мы возвращались в класс после обеда. Марабелль поплыла в сторону крыла иностранных языков, поглаживая растущий живот под своим кукольным платьицем. – Серьезно. Обожаю. Не встречал никого смешнее.

– Она не пытается быть смешной.

– Что делает ее еще более уморительной.

– Она же молодая мама. Будь снисходительнее.

– Значит, молодые мамы вызывают у тебя сочувствие, а брошенные дети – нет?

Я пихнула его плечом:

– Какой же ты засранец.

– Прямо как Эзра Линли?

– Хуже. Ты не такой красавчик.

Кэс схватился за сердце:

– Это жуткая, несправедливая ложь!

– Брось. – Я посмотрела на часы. – Опоздаем на алгебру.

Он хлопнул себя по груди и встал как вкопанный посреди коридора.

– Кэс, завязывай. Ты же знаешь, что я считаю тебя милашкой.

Он покачал головой и начал поглаживать себя по груди с таким видом, будто его терзала страшная боль.

– Дело не в этом.

– А что с тобой?

Кэс скорчил рожу:

– Приступ аллергии на школу.

Я хлопнула его по плечу:

– Иди давай на урок.

– Смешно же?

Я не сдержала улыбку:

– Иди-иди.

Фостер каждый день вставал в полшестого. Уроки начинались только в восемь, к тому же за летние каникулы я отвыкла рано просыпаться, так что обычно не реагировала на его утреннюю возню. Если я и просыпалась, то лишь на пару минут, а потом меня снова одолевала дремота. Но этим утром глаза не закрывались, подушка казалась неудобной, а одеяло – слишком жарким.

Я отпихнула и то и другое и перевернулась на бок. В окно ворвался легкий ветерок, шевеля шторы. Снаружи послышался скрип кроссовок и чье-то сбивчивое дыхание – видимо, сосед вышел на пробежку. Неподалеку кто-то хлопнул дверцей машины. Зажужжал блендер. Фостер делал себе смузи.