– А ты... кода стретимся там... (Когда встретимся там?) перый таец мой... хо-ошо? (Первый танец мой... хорошо?)

Он что-то еще шепнул – Наталья уже не разобрала – и вдруг его выгнуло... началась агония...

Жена метнулась делать уколы. И один прямо в сердце. Но все было бесполезно.

В четыре часа двенадцать минут утра его не стало.

26.

В белом тумане плыли они. Это возле лодочной станции на Обском море.

Забрав студенческие билеты и аспирантские удостоверения в залог, юношам и девушкам выдали лодки и весла.

После теплых июньских дождей солнце снова стало калить зеленоватую воду, и с утра белый туман заволок, заткал мир.

Туман был так густ, что казался театральным дымом, и от этого все радостно вопили, теряя друг друга из виду, пели и свистели, как малые дети.

Кто в плавках, кто в майке от ультрафиолетового излучения, кто без ничего... плюхнутся в воду и вновь заберутся на дощаники...

Бренчала где-то рядом, как за ватной стеной, гитара, но не было видно гитары, да и лодки соседней не было видно...

Бормотал у кого-то вдали транзисторный приемник, над ласковой сметанной водой чужеземный диктор с акцентом докладывал, какие перемены ожидаются в СССР. Но и этой лодки не было видно...

Он, как убежденный единоличник, греб один в двухвесельной лодке. А она почему-то оказалась тоже в своей лодке одна.

И хотя он потом подсчитал, что вероятность их встречи в этом белом сверкающем мороке была равна десяти в минус третьей степени (учитывая длину лодок, количество лодок, а также инстинктивное нежелание большинства уплыть подальше от берега), но именно их лодки столкнулись лоб в лоб.

Сказать правду, не совсем лоб в лоб – нос его суденышка глухо стукнул и заскользил по левому борту ее лодки, и только по этой причине ее лодка не перевернулась – он успел ухватить за край.

Она взвизгнула:

– Ой! Так нельзя!

Быстро перебирая руками дощатую опояску, он подтянул и уравновесил оба суденышка.

– Простите, туман... – и довольно нагло, с мальчишеской улыбкой. – А можно ближе вас рассмотреть?

И кто знает, почему, но строгая отличница, будущий врач, ответила, держась руками за борта:

– Можно... если очень хочется... – И только в последнюю секунду подумала, что зря поплыла в одной распашонке и купальном костюме.

А он был в красных плавках и тоже босой. Внезапно как волк или тигр взял да и перепрыгнул к ней в лодку. И снова уравновесил суденышко, увидел ее красивейшее в мире лицо и рассмеялся.

И сел рядом на поперечинку, бесцеремонно оттеснив девушку, чтобы верно центровать лодку, и еще и еще раз заглядывая ей в лицо, рывками, как в солнце, начал быстро и уверенно говорить:

– Я открою тайну жизни и смерти... и закрою тайну смерти, а дверь в тайну жизни оставлю открытой...

Она ничего не понимала – о чем это? Хвастливый бред, или в этих его словах какой-то смысл???

Вдали послышался гром – неужто снова будет гроза? Надо бы скорее выбраться на твердый берег... А он продолжал, а он говорил:

– Все молнии – мои, как веревки в цирке... не бойся и слушай меня! Все волны вокруг, как овцы, – сейчас разойдутся в стороны...

Самое удивительное – лодка, на которой он появился до встречи, плыла за ними будто сама по себе. И никакой ниточки не был видно. А он продолжал, смеясь острыми зубами и сверкая острыми глазами:

– Я гений, я волк... и ты будешь со мной... ты мне нужна, как хлеб...

Жилистый, тонкий в бедрах, обладающий, по видимому, невероятной жизненной силой, он околдовал ее своими бесконечными словами, он цитировал Монтеня и Канта... Эйнштейна и Лермонтова...

Твой любви я жду, как дара,

И вечность дам тебе за миг.

В любви, как в злобе, верь, Тамара,

Я неизменен и велик.

Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвездные края,

И будешь ты царицей мира,

Подруга первая моя!.. –

и рисовал в молочном воздухе круги и треугольники, объясняя строение атомов и заодно всей вселенной... вскакивал и садился, и вдруг переваливался за борт, словно его сжигал некий пламень и нужно было остыть...

Они вернулись на берег, решив немедленно пожениться. И у них родились сын и дочь, очень красивые добрые люди. А сами они тоже жили долго и, как мне кажется, умерли в один день.

27.

В день прощания с Поперекой собралось много народу возле его дома – такой толпы не бывало со времен гибели прежнего губернатора. Тот, помнится, в гололед повел самолично машину и врезался на повороте в бетонный столб, прихватив с собой двух наиболее приближенных журналистов и охранника.

Поперека уходил в дальний путь один, на губах кривилась неистребимая гордая его усмешка. Обычный сосновый гроб стоял на двух табуретках у подъезда, стены которого были разрисованы красными звездами, перевернутыми свастиками, крестами и признаниями молодых: “Olya, I love you!!!”

Поодаль, возле стареньких автобусов, которые выделил для похорон Институт физики, переминались музыканты с медными инструментами.

Замерли, угрюмо глядя по ноги, профессоры и аспиранты, среди них старый человек А.С. Фурман, лысый, без головного убора.