— Копию я снял, — сказал Илья. — Вы музейщик, как я понял… это у вас и должно храниться. Местами очень интересно. Сказать правду, уже там многое понятно… Но нельзя же быть таким неуступчивым. Он «один прав», «один любит Россию»… Он всегда был такой?!
— Да нет же, — искренне воскликнул я. — Это… это был светлый, легкий паренек! Романтик!
— В это очень трудно поверить, — пробормотал сын Хрустова.
Он довез меня до автовокзала — и мы простились. Мы условились созваниваться. Врачи могут усыпить голодающих и увезти в больницу. Как только Льву Николаевичу станет лучше, я, конечно же, прилечу…
Но, вернувшись домой, не успел я и раскрыть эту тяжелую папку, как грянул звонок: Илья сообщил, что у Хрустова случился инфаркт и его положили в местную районную больницу. Он в реанимации. Я закричал, что вылетаю ближайшим самолетом, что заберу Лену из Саракана и привезу ее. Но младший Хрустов Илья тягуче пробасил мне, что Лена у них уже была, сказала, что лечение назначено правильное. И что старику необходим покой, что не стоит никому сейчас беспокоить его. Он и местных коммунистов с видеокамерами не пускает к отцу, и даже Валерия Ильича Туровского, директора ГЭС…
— Спит. Он давно не высыпался… по-моему уж год.
— Я буду ждать новостей, — сказал я. — Даст бог, все будет хорошо.
Но уже на следующий день Илья вновь дозвонился до меня (я был на работе): отец очнулся, ему лучше, просит приехать и непременно привезти «говенную» папку с его записями…
— Наверное, хочет сжечь остатки, — хмыкнул Илья. — Но имейте в виду, у меня копия. Да и вы снимите, если можете.
— Ну конечно же!.. — ответил я и побежал к начальству просить вне очереди ксерокс, встал к аппарату, как рабочий к станку. И скопировав сотни три разномастных страниц, купив по дороге домой билет на самолет на следующее утро, вечером впился глазами в рукопись…
Что же такое случилось за минувшие годы в Саянах, пока я не ездил туда? И зачем я сейчас-то Льву нужен? Может быть, необходим, как свежий человек, как арбитр? Хочется помириться с друзьями? Может, холодок смерти почувствовал? А когда такое происходит, мелкие обиды улетучиваются…
Летопись Льва Хрустова
(впрочем, ни на картонной папке, ни на какой-либо странице этого названия нет. Возможно, было на сгоревшей обложке? — Р.С.).
ГРЕЗЫ И РАСПЛАТА
(а вот это крупно начертано красным фломастером на полях первой страницы с номером 17).
(верх страницы обгорел)
…о прекрасной этой жизни, о великих наших испытаниях и героических свершениях (зачеркнуто, надписано поверху: глупостях)… Мы — современники, всё про это знаем. Разве что потомкам будет интересно? А будет им интересно? Если экстраполировать нашу лень и отчуждение даже на 20 лет вперед… боюсь, что… (далее обгорело).
(На отдельном обгорелом листке — несколько сохранившихся строк):
…И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверька
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухих дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, за звон оков.
(Здесь было выписано, видимо, целиком стихотворение А.С.Пушкина «Не дай мне бог сойти с ума…»)
(начало сгорело)…в верхнем бьефе, ПЕРЕД плотиной (для непонятливых!) вдруг стала медленно подниматься вода. Это зимой! Когда никаких паводков, течение с гулькин нос… Почему??? Плотина зыбкая, только-только перекрыли Зинтат, надо срочно наращивать и наращивать. А для пропуска воды у нее внизу — донные тоннели, огромные: можно паровоз ставить на паровоз. А вот поди ж ты!
Стоит она, трясясь, в клубах пара… БЕЛАЗы лихорадочно везут жидкий горячий бетон… выхлопы машин рождают желтый смог… в смутной выси тлеют тусклые лампочки — там, где-то под небесами, словно трамваи идут или телефоны звонят — работают плохо видимые башенные краны…
Наконец, из Москвы вернулся начальник строительства Васильев. Говорят, с орденом. А тут паника. Я видел его прежде только издали, на митинге по случаю перекрытия Зинтата, наша бригада стояла от трибуны метрах в двадцати…
(И я там был!!! Первый куб свалил в воду некогда знаменитый шофер и крановщик Варавва с длинными усами, тот самый, который три дня назад в бараке Виры, участвуя в голодовке вместе с Хрустовым, лежа, газету читал! — Р.С.)
Что о Васильеве могу рассказать? Кое-что теперь уже знаю. Сначала портрет.
Альберт Алексеевич. Выше среднего роста, сухопарый, желтолицый (от загара? Или в детстве перенес желтуху?), лет сорока, с иронически, намеренно прищуренными глазами, с очень сильными на рукопожатие пальцами.
Прошлым летом, как я уже писал в предыдущих главах, я, Ваш смиренный микро-Пимен, его утвердили новым начальником строительства Ю.С.Г., и немедленно, при нем же, осенью была перекрыта река. И сразу после Нового года он полетел в Москву выпрашивать людей и деньги для Ю.С.Г.
Было в его манерах и узких карих глазах что-то восточное — может быть, потому, что после блокады Ленинграда, которую он перенес четырехлетним ребенком, его, мальчика-сироту, отправили на юг, к таджикам и киргизам, и там он вырос. Научился тюркским словам, пристрастился к чаю и козьему молоку, умел сидеть на полу, поджав ноги крестом, и подолгу — если нужно — молчать… Увы, ничего не выпросил и не вымолчал в Москве Васильев — только орден дали. А ведь действовал, говорят, весело и настойчиво, давил притчами и анекдотами…
Кстати, уважаемые марсиане, сириусане и прочие! (Непонятно, почему такое обращение? Юмор? Или это всерьез? Может быть, дальше будет разъяснено? Или что-то было в начале, в сгоревшей части рукописи? — Р.С.) Орденом называлась особая награда, не больше воловьего глаза, круглая, как луна, отливалась из латуни (олово плюс медь) или золота, на ней были вытеснены различные изображения — звезды, мечи, профили великих людей. Люди обычно радовались орденам, но Васильев лишь смутился. Зачем ему награда? Ему деньги нужны, люди нужны.
А между тем, пока он метался в Москве между ЦК КПСС и Минфином, здесь, в Саянах, и созрела эта неясная опасность. Что ж, сооружение высотных плотин, да еще самых крупных в мире, не может не таить таинственных неприятностей. Но неприятность неприятности рознь.
Вода поднялась уже на две отметки. В январе расход воды обычно минимальный, не больше 300 кубометров в секунду. Откуда перебор? До весны далеко. Дождей в верховьях нет… никто там атомных бомб не взрывал… Если наберется до гребня и хлынет поверху, льдом покроет всю стройку и город, — государственное дело будет погублено…
А Васильев в Москве. А открытым текстом передать ему туда новость побоялись. А еще здесь прибавилась неприятность — некий журналист напечатал в «Комсомольской правде» статью «Город розовых палаток», где описывалось, как весело живут бравые молодые строители в брезентовых палатках, и мороз им нипочем! Результатом публикации стало то, что многие посланники армейского комсомола с полдороги вернулись, не приехали на строительство будущей ГЭС.
