Эти замечания сделаны мной «со своей собственной колокольни». В периоды частых поездок по Германии я взял за принцип — если это были не слишком долгие поездки и если мне не предстояли чересчур утомительные дела — всегда ездить в вагоне третьего класса, и потому с течением времени мне пришлось встретиться со многими сотнями солдат, которые ехали с фронта или на фронт, как раз в те годы, когда у нас внедрялось то, что называли проводимой офицерами просветительской работой. Тогда я услышал от этих солдат чрезвычайно разнообразные высказывания об этом, причем я не пользовался какими–то особыми поводами, чтобы их расспрашивать или стараться разговорить. И всегда я встречался с солдатами весьма надежными, для которых авторитет офицера был непререкаем, и очень редко — с теми, кто разделял иную точку зрения. Но вот предмет разговоров всегда был один: в любой просветительской работе очень скоро приходилось признавать большие трудности. Особенно одну: стоило у солдат шевельнуться подозрению, что их просвещают на предмет партийной политики, которую надо было прямо или косвенно поддерживать, то — независимо от типа этой политики — значительная их часть всегда проявляла недоверие. Когда они приезжали в отпуск, они общались со своими товарищами по партии, и потом, конечно, трудно было сохранять подлинно доверительные отношения с ними. Кроме того, существовала и другая большая трудность: хотя солдаты безусловно признавали профессиональную военную компетентность офицеров — другого мне услышать не довелось: разумеется, даже в Германии время от времени ругают то штабы, то что–нибудь еще, но военный авторитет принципиально никогда не оспаривается — зато я слышал обиду: пусть офицер поучает нас относительно нашей частной жизни и о том, что из них следует, но ведь налицо тот факт, что офицерский корпус все–таки принадлежит к другой сословной прослойке, нежели мы, и что офицеру при всем желании невозможно столь полно, как мы сами, войти в наше положение, когда мы стоим у станка или идем за плугом. Это вновь и вновь всплывало в отчасти наивных высказываниях, и у меня сложилось ощущение, что вероятно, из–за неправильно проводимой просветительской работы авторитет офицера может пострадать и в военной области — там, где он совершенно непоколебим, — оттого, что солдаты не безоговорочно признают этот авторитет в тех областях, на компетентность в которых притязают. А вот еще одна ошибка, часто допускавшаяся не теперь, а раньше, в дискуссиях с социалистами. Уже давно с полным основанием многие исходили из того, что партийно–политические противники социал–демократии прежде ставили в упрек рабочим касательно их профсоюзных и партийных чиновников: «Вот уж действительно люди, в буквальном смысле живущие на деньги рабочих, и куда больше, чем предприниматели». Ибо любой рабочий, само собой разумеется, на это ответит: «Конечно же, эти люди живут на мои деньги. Я их оплачиваю. Но как раз поэтому я могу на них положиться, они от меня зависят, я знаю, что они обязаны представлять мои интересы. Потому я и не буду вмешиваться в такие разговоры. Я ведь плачу всего несколько грошей». Теперь справедливо отказались от стремления дискредитировать прослойку интеллектуалов, которая повсюду создает лозунги, девизы и — уверенно скажете вы — фразы, с помощью которых ведется работа в каждой партии, а значит — и в левых партиях, и у социал–демократов. В особенности же, по–моему, надо приветствовать то, что в Германии должным образом относятся к профсоюзам. Пусть в других случаях к профсоюзам относятся как угодно. Они тоже делают свои глупости. Тем не менее упомянутое отношение к профсоюзам оказалось разумным как раз с военной точки зрения. Ибо в профсоюзах все–таки воплощено то, что свойственно и военным подразделениям. Пусть о забастовках думают что угодно. Как правило, это борьба интересов, борьба за зарплату. Но очень часто все–таки не за зарплату, но и за идеальные вещи: за честь, как ее понимают рабочие; по поводу же того, что следует иметь в виду под честью, каждый считает, что уж это ему известно. Их сплачивает чувство чести, чувство товарищества на фабрике или чувство работы в одной отрасли, а в конечном счете это и есть чувство, на котором зиждется (хотя и иначе ориентированная) сплоченность военного подразделения. Поскольку же не существует средств, устраняющих забастовки — можно только выбирать между открыто признанными и тайными союзами забастовщиков — постольку я считаю и с военной точки зрения разумным исходить из следующего факта: ничего не поделаешь, и пока мы ладим с рабочими, а они не угрожают военным интересам, с ними надо договариваться, что фактически и происходит в Германии. Таковы мои субъективные впечатления.

А теперь я хотел бы обратиться к теме, ради которой вы оказали мне честь, пригласив меня сюда, но которая, однако же, такова, что о ней следует говорить подробно полгода (ибо в таком объеме обычно читают лекции на такие темы подготовленным университетским слушателям) — положение социализма и отношение к нему. Прежде всего, я обращаю ваше внимание на то, что существуют «социалисты» разнообразнейших типов. Есть люди, называющие себя социалистами, но ни один член социалистической партии какой угодно ориентации не признает их таковыми. Все партии чисто социалистического характера являются сегодня демократическими партиями. На этом демократическом характере я и хотел бы, в первую очередь, коротко остановиться. Так что же такое сегодня демократия? Вопрос целиком относится к делу. Правда, сегодня я могу коснуться его лишь коротко. Демократия может означать неизмеримо далекие друг от друга вещи. Но сама по себе означает лишь то, что не существует формального неравенства политических прав между отдельными классами населения. Однако какие разнообразные последствия это имеет! При демократии старого типа, в швейцарских кантонах Ури, Швиц, Унтервальден, Аппенцелль и Глярус даже сегодня все бюргеры — в Аппенцелле насчитывается 12 000 человек, имеющих право голоса, в других кантонах от 3 000 до 5 000 — собираются на какой–нибудь большой площади и после окончания дискуссии голосуют там по всем вопросам, начиная от выборов председателя кантонального правительства (Landammann) и вплоть до постановлений о новом налоговом законодательстве или по какому–нибудь административному вопросу; голосуют поднятием рук. Но вот если вы просмотрите списки председателей кантональных правительств, которые избирались при такой швейцарской демократии старого стиля за последние пятьдесят–шестьдесят лет, то обнаружите, что часто бросается в глаза, что избирались одни и те же люди или что определенные семьи держали в своих руках эти должности испокон веков, а, значит, хотя демократия по закону и существовала, фактически эта демократия управлялась аристократическим способом. И притом по совсем простой причине: дело в том, что пост председателя кантонального правительства мог занять отнюдь не каждый ремесленник, не разорившись в своем ремесле. Он должен был безболезненно «отлучаться» от своего хозяйства, а таковы, как правило, состоятельные люди. Или же ему должны были хорошо платить и назначать пенсию. У демократии лишь один выбор: либо быть дешевой и управляться богачами, занимающими почетную должность, либо быть дорогой и управляться оплачиваемыми профессиональными чиновниками. Однако именно развитие профессионального чиновничества стало судьбой всех современных демократий там, где почетные должности не дают удовлетворительного результата, то есть в современных больших демократических государствах. В настоящее время такая ситуация сложилась в Америке. Согласно теории ситуация там напоминает швейцарскую. Значительная часть чиновников отдельных штатов, а для всей страны — президент, избираются если и не на сельских сходках, то все–таки на основании прямого или косвенного равного избирательного права. Президент назначает других федеральных чиновников. При этом опыт показывает, что чиновники, назначаемые избранным президентом, по качеству работы и, прежде всего, по неподкупности в общем и целом гораздо превосходят тех чиновников, которые избираются на общенародных выборах, так как президент и стоящая за ним партия, само собой разумеется, несут ответственность перед избирателями за то, что назначенные ими чиновники будут, по меньшей мере, обладать качествами, наличия которых ожидают от них избиратели.