Принцип как будто бы ясен: 1) поток парламентаризации необходимо, в первую очередь, направить по имперским каналам; 2) легитимное влияние непрусских союзных государств на имперскую политику должно быть усилено. Как же это произойдет? Тут мы вновь наталкиваемся на ранее уже упомянутую механическую преграду из ст. 9, на последнюю формулировку имперской конституции, формально препятствующую реализации первого, а фактически, как будет показано, главным образом — второго из указанных постулатов. Практически это определение имеет в виду нижеследующее: уполномоченные отдельных государств в Бундесрате, включая рейхсканцлера и статс–секретарей, могут быть членами парламентов отдельных государств, в особенности — прусского ландтага. Кроме того, рейхсканцлер обязан быть прусским уполномоченным в Бундесрате, а статс–секретари должны быть таковыми по твердо установившемуся правилу, т. е. все они в любом случае находятся под влиянием прусского ландтага. Напротив того, правительствам запрещено назначать рейхсканцлером или уполномоченным в Бундесрате члена Рейхстага, сохраняющего свой мандат: итак, в силу этого рейхсканцлер и заседающие в Бундесрате статс–секретари не допускаются в Рейхстаг.
Предварительным условием не просто парламентаризации, а здоровой парламентаризации в империи, является отмена этого определения. Наиболее целесообразным было бы аннулировать его только для рейхсканцлера и статс–секретарей (или хотя бы для политически наиважнейших статс–секретарей, прежде всего, по внутренним делам и по имперскому казначейству). Это способствовало бы тому, что партийные лидеры в качестве таковых взяли бы на себя ответственное руководство имперской политикой и в то же время обременили бы ответственностью свои партии в Рейхстаге (от этого–то все и зависит). Ибо они сохранили бы в партиях положение и влияние. Очевидно, только таким путем лидеры смогли бы положить конец сугубо «негативной» политике партий в Рейхстаге. Или же — ради «паритета» между союзными государствами — можно было бы полностью отменить указанное положение конституции, чтобы не только Пруссия, но и другие союзные государства имели право брать для себя уполномоченных в Бундесрат из Рейхстага, и чтобы эти уполномоченные имели право заседать в Рейхстаге. Это предложение было принято конституционным комитетом Рейхстага. Оно сделалось предметом ожесточенных нападок.
Вообще не следует принимать всерьез выдвигаемое консервативной стороной формальное опасение: дескать, члены Рейхстага, которые одновременно будут уполномоченными в Бундесрате, войдут в конфликт с собственной совестью из–за того, что в Рейхстаге им придется голосовать по убеждениям, а в Бундесрате — по инструкциям. Хотя для ландратов в прусской палате депутатов, а согласно распоряжению Путткамера[95] эти ландраты должны «представлять политику правительства» в качестве чиновников, этот аргумент мог бы оказаться веским. Однако же пока что мы видим немного таких конфликтов с совестью, и консервативная партия в любом случае не должна беспокоиться из–за их возможности. Но прежде всего: прусские министры и имперские статс–секретари, которые были прусскими уполномоченными в Бундесрате, сплошь и рядом заседали в прусской палате депутатов и могут делать это и сегодня. Но как депутаты они имеют не только право, но и обязанность в соответствии с собственными убеждениями критиковать инструкции, каковыми снабдило их собственное правительство как уполномоченных в Бундесрате. И эти конфликты с совестью консервативная партия восприняла без трагизма. И вообще такое наивное моральное понятие служит только для введения обывателей в заблуждение. Ибо на самом деле ситуация такова: политик, в качестве уполномоченного в Бундесрате получающий такую инструкцию, которую он не в состоянии выполнить по собственным убеждениям, должен уйти в отставку. Так велит ему честь и политическая ответственность, представляющая собой нечто иное, нежели ответственность чиновника, — и ничего не попишешь. Иначе он просто интриган. Убедительно внушить это руководящим чиновникам, и, прежде всего, рейхсканцлеру — вот одна из политических целей отмены разбираемого определения. Но как раз поэтому бюрократия испытывает ужас перед этой отменой.
Между тем, пустили в ход и гораздо более тяжелую артиллерию. В «Байерише Штаатсцайтунг» с парламентаризацией идет борьба как с централизмом, и часть баварской прессы, а согласно ей — и консервативные литераторы, со всей серьезностью намалевали на стенах фреску «Отречение Баварии от империи». Эта угроза, в первую очередь, глупа: из таможенного союза для Баварии нет мыслимого пути, и неумно напоминать настоящим централистам об этом факте, который в случае реальной опасности тотчас же (в самой Баварии) даст им карты в руки.
Борьба же за ст. 2 § 2 является весьма близорукой и с точки зрения будущего. Ибо сохранение этого определения и подавно будет содействовать централизму, и притом в гораздо более опасной для отдельных государств форме, нежели при парламентаризации, исходя из имперских интересов. Уясним ситуацию. Оговорочные права, а также особые конституционные права союзных государств, согласно заключительной статье имперской конституции, без их собственного согласия вообще не подлежат изменению. А вот все прочие виды их конституционной компетенции, включая теперешний объем их внутренней автономии, подлежат изменению лишь в том случае, если против них не выступят 14 голосов — это голоса от трех королевств или же двух королевств и двух великих герцогств — что будет всегда в случае угрозы насилия. Тем самым им гарантируется достаточная свобода от империи. Чего недостает, так это их достаточного влияния на империю, на руководство имперской политикой. Но ведь как раз это будет важно в будущем. Ибо без такого влияния империя, само собой разумеется, несмотря на сохранение прав отдельных государств, может задушить их своей хозяйственной и финансовой политикой. А ведь это влияние на империю совсем не уменьшится оттого, что вследствие отмены запретительного определения из ст. 9 § 2 союзным государствам будет позволено назначать влиятельных депутатов Рейхстага поверенными в Бундесрате! Ведь влияние Баварии в империи совершенно определенно не убыло бы, если бы, например, в свое время барон фон Франкенштейн сохранил за собой свое положение в партии, входившей в Рейхстаг, и стал не чиновником, а баварским уполномоченным в Бундесрате. И как раз жупел майоризации Пруссии в Бундесрате с помощью мелких государств — утверждая, например, что Липпе, Рейсс и иже с ними, будучи уполномоченными в Бундесрате, подкупили бы лидеров крупных партий Рейхстага — малюют на стенах литераторы–противники упомянутой отмены (как ни смешно, тут же предупреждая о централистском насилии над непрусскими союзными государствами!). Мы еще скажем пару слов об этом вздоре. Здесь же мимоходом отметим, какие опасения кроются за этим очевидным фразерством. В первую очередь и прежде всего — страх перед ведомственной монополией бюрократии. «Если бы парламентариев делали министрами, то в будущем прилежные чиновники ради карьеры направлялись бы в большую промышленность», — весьма откровенно заявили в баварском ландтаге. Тем не менее, ст. 9 уже теперь ни в малейшей степени не противодействует назначению парламентариев от отдельных государств уполномоченными в Бундесрате при сохранении их мандата. А также не препятствует тому, чтобы парламентская карьера в качестве своего последнего пункта способствовала назначению парламентариев на посты министров и статс–секретарей (включая принадлежность к Бундесрату). В прошлом и самом недавнем настоящем это встречалось сплошь и рядом. Правда, соответствующий депутат обязан был тотчас же покинуть Рейхстаг. И как раз вот это: чтобы принадлежность к Рейхстагу способствовала «карьере», стала путем к получению должностей, чтобы «одаренных» и «прилежных» парламентариев допускали на высокие посты, противники отмены этого определения из литераторской среды находят в высшей степени желательным! Они полагают, что с Рейхстагом, который предоставит честолюбию своих членов такие шансы, гораздо лучше работать. В действительности же — если бы решение основной проблемы германского парламентаризма заключалось в наполнении парламента карьеристами и охотниками за должностями, то все было бы в полном порядке. Наряду с сегодняшними небольшими деньгами за патронаж, потекли бы и громадные! Но ведь это в любом случае — идеал бюрократов, и при этом безотрадный. С такой системой, которая уже практикуется, мы, как показывает и давний, и самый последний опыт, далеко не продвинемся. Ведь политическая цель парламентаризации состоит в том, чтобы превратить парламент в место отбора лидеров. А политический лидер не стремится получить должность с ее окладом, обеспечивающим пенсию, не стремится он и к по возможности бесконтрольному проявлению ведомственной компетенции; он желает проявлять политическую компетенцию, а это значит — политически ответственную власть, опирающуюся на доверие и на сторонников из той партии, во главе или в среде которой он должен остаться министром уже для того, чтобы сохранить свое влияние на нее. Это последнее по меньшей мере столь же важно, как и все остальное. И поэтому устранение механических преград из ст. 9 § 2 ставит себе целью — наряду с облегчением легитимного влияния партий на правительственные дела (вместо теперешнего зачастую столь же значительного, но безответственного, и потому нелегитимного влияния) — обеспечить и обратное и, по меньшей мере, столь же значительное легитимное влияние правительства на парламент (вместо теперешнего, опосредствованного патронажем с помощью подачек, и потому нелегитимного влияния). Но борьба против реформы сплошь и рядом обусловлена стремлением к подавлению политического авторитета Рейхстага ради престижа бюрократии. Исходя из этой точки зрения, естественно, перегородку между Бундесратом и Рейхстагом следует сохранить, ибо стереотипное высокомерное выражение «союзных правительств не бывает» и т. д. принадлежит к тому запасу жестов, из которого господствующее чиновничество черпает свое традиционное самолюбие, и оно стало бы неактуальным, если бы Рейхстаг и Бундесрат уже не были бы разделены барьером.
