– Я – Мордимер Маддердин, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Хотел бы получить право на вход.

– Приветствуем вас, мастер, – отозвался басом один из стражников. – Это великая честь для нас. Однако, согласно данному мне приказу, я должен просить вас показать бумаги.

Ну что ж, попытки выдать себя за инквизитора карались со всей возможной суровостью, но я знал, что порой встречаются безумцы, которые по глупости, из жажды наживы либо ради хвастовства притворялись функционерами Святого Официума. Но выдавать себя за инквизитора здесь, под стенами аквизгранской резиденции Инквизиториума, было бы несусветным безумием. Однако я понимал, что приказ есть приказ, поэтому вынул из-за пазухи епископские бумаги, гласившие, что все отделения Инквизиториума обязаны оказывать любую помощь Мордимеру Маддердину, лицензированному инквизитору из Хез-хезрона. Стражник взглянул на документ, внимательно осмотрел печати, после чего отошел в сторону.

– Можете войти, мастер. Приветствуем вас от всего сердца. Будьте любезны обождать минуту, пока я вызову кого-нибудь, кто вас проводит. – Он глянул на замковые постройки. – Здесь даже наши постоянные гости частенько теряются.

Вот в это я поверил.

Лукас Айхендорфф выглядел как брат-близнец стражников у ворот. Нет, поправил я себя мысленно, это они выглядели его братьями-близнецами, поскольку подражать главному здесь, похоже, было модным. Так или иначе, руководитель аквизгранского Инквизиториума был высоким, плечистым и чернобородым. Фигурой, одеждой и манерами он напоминал скорее опытного солдата, чем инквизитора. Я прежде его не встречал, но, конечно, немало о нем слышал, поскольку Айхендорфф держался на этом месте уже более десяти лет. Из того, что я знал, следовало, что обучался он в академии еще до того, как в ней появился я, а ошеломительной карьерой был обязан своему характеру, беззаветной преданности и умению отыскивать верных сторонников. А три эти черты редко можно найти в одном человеке.

Айхендорфф де-факто был вторым человеком в Инквизиториуме, сразу после Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Но должности эти разделяла пропасть, к тому же Лукас мог быть отозван Герсардом одним-единственным письмом. Однако я знал, что епископ слишком умен, чтобы избавляться от столь ценного сторонника, а во время приступов подагры, язвы, геморроя либо кожной сыпи он всегда мог оттянуться на своих присных либо инквизиторах Хез-хезрона и не нуждался в жертвах из самого Аквизграна.

– Любезный мастер Маддердин, – Лукас раскинул руки. – Сердечно приветствую в столице!

Этот теплый прием меня удивил, но и тронул. Даже если Айхендорфф всего лишь играл, я оценил по достоинству, что он решил изобразить для меня именно такие чувства.

– Я наслышан о твоих подвигах, Мордимер, – сказал он, знаком приглашая меня сесть. – И кстати, о том, что ты для всех нас сделал в Виттингене. Никогда не думал о том, чтобы перебраться в Аквизгран? Могу поручиться, что здесь ты не столкнешься со сменами настроений, какие случаются у Его Преосвященства, – рассмеялся он.

– Храни его Господь, – закончил я, довольный, что Айхендорффу известно не только мое имя, но и мои поступки. Что ж, всякий из нас, желает он того или нет, обладает грешным тщеславием – и даже ваш нижайший слуга, который считается человеком скромным и покорным.

– Верно. Пока Герсард здоров, здоровы и мы. Но все же подумай над моим предложением.

– Там я ощущаю себя на своем месте, Лукас, – ответил я. – Но я чрезвычайно тебе благодарен. Однако боюсь, что попросить о переводе – простейший способ добиться от Его Преосвященства запрета вообще покидать Хез-хезрон.

– И как вы выдерживаете? – махнул он рукой. – Последний раз я видел старика года три назад, и мне хватило часа. Ужасный ворчун. А злословен, будто козел…

Что ж, для лица, подвластного епископу, это были смелые слова, но раз уж Айхендорфф решился говорить именно так, значит, полагал, что может себе это позволить. Как видно, вдобавок он считал, что знает меня достаточно, дабы не сомневаться: я не передам Герсарду содержание нашего разговора. Более того: попробуй я так поступить, навредил бы себе самому, поскольку добавил бы Его Преосвященству проблем. А епископ, столкнувшись с проблемами, наверняка постарался бы сделать жизнь бедного Мордимера совершенно невыносимой.

– Что тебя привело к нам, Мордимер? Чем я могу тебе помочь?

– Я хотел бы, если позволишь, воспользоваться гостеприимством аквизгранского Инквизиториума.

– И только-то? Ешь, пей, живи где захочешь… – он снова махнул рукою. – Ты здесь по службе?

– Боже упаси, – ответил я искренне, поскольку приехать в Аквизгран меня уговорил Риттер, и еще утром я не знал, что стану заниматься каким-либо поручением; да и просьба польского воеводы касалась дел Инквизиториума лишь опосредованно.

– Велю приготовить тебе комнату, – сказал он. – Молитва у нас – на заутрене, едим сразу после.

Таковы были неудобства, связанные с пребыванием в резиденциях Инквизиториума. Молитва на заутрене. Боже мой, на заутрене следует спать, а не стоять коленопреклоненными на холодном полу! Да и завтрак гораздо вкуснее под утренним солнышком. Но приходилось прилаживаться к привычкам и образу жизни хозяев, если я не хотел слишком быстро стать нежеланным гостем. Конечно, никто не выгнал бы меня, но мне дали бы понять, что я не соответствую ожиданиям хозяев.

– Покорнейше благодарю, Лукас.

– Ты прибыл в Аквизгран один?

– Нет. Вместе со мной путешествовал драматург Хайнц Риттер, если это имя что-то тебе говорит.

– Говорит-говорит, – рассмеялся он, будто вспомнив нечто веселое. – У нас ставили «Веселых кумушек из Хеза». Весьма забавно… Можешь пригласить и его, если хочешь. Будет обитать в крыле, предназначенном для гостей Официума.

– Покорнейше благодарю, – повторил я. – Хотя и не знаю, не презрит ли столь знаменитый человек нашу скромную жизнь.

– Ох уж эти писатели, – фыркнул он. – Только девки и вино в головах.

– Не всякий может, подобно нам, отыскать успокоение в молитвенной созерцательности, – признал я.

– Пойдем, отобедаешь с нами, – пригласил меня Айхендорфф. – Недавно мы подобрали повара со двора канцлера. И уж поверь: то, что он создает, – истинная поэзия, Мордимер.

– Канцлера, – повторил я со значением.

Он быстро на меня глянул.

– Знаешь, да? – спросил. – Конечно, знаешь. Все знают. Жаль, что меня там не было. – Он весело ударил себя по ляжкам.

– И все же это мрачная новость для Империи.

– Умным он никогда не был, – пожал плечами Айхендорфф. – Однако я не ожидал, что он безумен. Точь-в-точь как этот наш альмосунартий…

– Маурицио Сфорца, – сказал я спокойно и сдержанно, поскольку догадался, о ком речь.

– Ох, что ж за проклятая каналья! – в голосе Айхендорффа чувствовалась искренняя ненависть. – Приехал сюда как посланник папских альмосунартиев.

– Достал вас, а? – спросил я сочувствующе. – Я что-то об этом слыхал…

– Штольпен, – усмехнулся он. – Знаю-знаю. Тому Веселому Палачу, что так вот разукрасил брата Маурицио, я бы лично с радостью руку пожал. Но я слышал, что Сфорца хотел отправить тебя в Рим? Это правда?

– Правда, – кивнул я. – Я бы наверняка до сих пор сидел в камере Замка Ангелов. Но осмелюсь спросить: отчего ты полагаешь, что он безумен?

– Хм-м… – Айхендорфф сплел пальцы. – Я неверно выразился. Сфорца – не безумен, но охвачен идеей, которую воспринимает как свою миссию, что в нашем случае чрезвычайно близко к безумию. Однако даже при таком положении дел мы полагаем его весьма опасным человеком. Не становись у него на пути, Мордимер: здесь, в Аквизгране, у него сильная позиция и хватает сторонников. Удивительно, как он сумел этого достигнуть, учитывая свое отвратительное физическое самочувствие.

Мне было жаль слышать эти слова: я снова огорчился, что осмелился лишь на малую шалость, а не на убийство брата-милостынника. Ведь за паралич, который обездвижил его ниже пояса, и за вырезанные на щеках буквы ему следовало благодарить не кого иного, как вашего нижайшего слугу. Конечно, сам он о том не знал, подозревая Веселого Палача из Тианнона, которым я благоразумно притворился. Была это моя сладкая тайна, и я не намеревался ею ни с кем делиться, особенно принимая во внимание, что Сфорца, похоже, сделался человеком еще более опасным и влиятельным, чем прежде.