В несчастный сей городок, где мне выпало счастье иль несчастье встретить девушку с вытатуированным знаком змия и голубицы, я попал не случайно. Здесь обитал мой старый приятель, с которым у меня были кое-какие счеты. И пусть не прозвучит так, будто я приехал сюда убить или наказать этого человека. О нет, я хотел всего лишь напомнить ему о долге, который тот не уплатил, покидая меня без предупреждения и объяснений. А поскольку я имею честь – или, если хотите, слабость – быть человеком скрупулезным, то решил отыскать своего знакомца и напомнить о старых долгах. Я не был столь наивен, чтобы полагать, будто он примет меня с распростертыми объятиями, и тем не менее думал, что он сделает все, дабы утишить мой гнев. Скажу, кстати, что я не ощущал никакой злости или тем паче ярости – всего лишь смущение от того, что я так легко догадался, где его искать. Что означало одно: некогда я ошибочно оценил его как человека опытного и знающего жизнь.

Я глянул на небо и увидел, как в темных тучах гаснут последние лучи заходящего солнца. Надеялся, что ватага под предводительством Гаспара Морды уже нашла себе в ближайшей корчме иной объект внимания – например, кружку пива, жбан водки или сисястую девку. Наверняка всем будет лучше, если они не встретятся на нашем пути, ибо удивительные моральные принципы вампирицы могли рухнуть под напором гнева или отчаяния. Я же наверняка не был человеком, который захотел бы ее сдерживать. И это не принимая во внимание, что с тем же успехом я мог пытаться сдержать лавину или пожар.

– Как тебя зовут? – спросил я ее. – Меня – Мордимер Маддердин.

Она смотрела на меня, и казалось, что по мере того, как густеет мрак, глаза ее становятся все больше и блестят все сильнее.

– Морди-мер Мад… – она заколебалась.

– Маддердин, – повторил я.

– Маддердин, – повторила она, с явным акцентом. – Красиво, Мордимер, красиво, – всплеснула ладонями и рассмеялась, я же снова увидел ее острые, словно иглы, сверкающие белые клыки.

– А ты? Как мне обращаться к тебе?

– Я? – спросила она несколько беспомощно, и я видел, что пытается вспомнить свое имя. Пожала плечами: – Не знаю, Мордимер… – снова улыбнулась, словно повторять мое имя было ей невыносимо приятно.

– Ну что ж, оставим это на потом, – сказал я ласково. – Хочешь ли пойти со мной?

– Да! – почти крикнула она. – Пойти с тобой! Только с тобой! Ты знаешь! Все мне расскажешь, правда, Мордимер? Научишь меня, правда? Правда?

– Правда, – ответил я, сглотнув. Подумал, не окажется ли она разочарована тем фактом, что я и сам ищу ответы и до сих пор мало что могу ей рассказать.

И трудно было не задуматься о том, какую форму могло обрести ее разочарование…

Мой конь был животным спокойным и вышколенным. В конце концов, он был родом из конюшен хезского Инквизиториума, а там скакунов учить умеют. Прежде всего они должны оставаться спокойными. Ибо инквизитор, который пытается совладать с брыкающимся скакуном, что испугался громкого крика или перебегающего дорогу зайца, стал бы зрелищем одновременно смешным и достойным сожаления. Мы же, инквизиторы, не из тех, кто любит, когда общество над ними потешается.

Но вместе с тем конь инквизитора должен обладать и толикой агрессивности. Скажу так: даже самые отважные люди быстро впадают в панику, когда над ними нависают тяжелые конские копыта или когда цапнули их за руку конские зубы. Не забавно ли, что Господь, сотворяя спокойного поедателя сена и травы, одновременно наделил его немалой силой челюстей?

Конечно, коням из конюшен Инквизиториума не сравниться с боевыми лошадьми наших рыцарей – теми лошадьми, которых жеребятами еще приучают к бою, военному шуму и крикам. Но все же, полагаю, даже боевой скакун богатого рыцаря запаниковал бы ровно так же, как и мой конек, едва почуяв запах вампирицы. Мой же – ржал, вырывался, старался оказаться как можно дальше от нее, а в глазах его я видел слепой страх.

Что ж, его инстинкт самосохранения был куда сильнее, чем у Гаспара Морды со товарищи. Полагаю, он чувствовал в ней сверхъестественное существо, и это отвергалось его здоровым конским рассудком и опрокидывало вверх ногами стабильную систему лошадиных ценностей…

– Они меня боятся, – призналась девушка с печалью в голосе. – Почему они меня боятся? Я никогда не причиняла им зла… И я так люблю зверей…

Эти слова мне понравились, поскольку я, скажем мягко, не слишком люблю людей, обижающих наших братьев меньших. Некогда я убил мужчину, что издевался над конем, и хотя сия юношеская запальчивость давно во мне угасла, однако человек, обижающий животных в моем присутствии, должен усовеститься. Усовеститься для него было бы достаточно, поскольку к раскаянию я привел бы его сам и сам назначил бы соответствующее покаяние.

Наконец мне удалось совладать с ситуацией. Правой рукой я крепко держал повод, а слева от меня шла вампирица. Понятно, не было и речи о том, чтобы ехать верхом, ибо я знал, что, посадив девушку в седло, лишь вызову у животного приступ паники. Я надеялся, что не повстречаю Гаспара Морду или его товарищей, и полагал, что хорошо бы как можно быстрее добраться до дома старого моего приятеля – укрыть вампирицу там. Не раскрывая, конечно, ее истинного происхождения и необычных способностей.

Я совершенно не желал делать достоянием публики тайны, что так неожиданно стали доступны мне благодаря рассказу барона Хаустоффера – вампира, который, согласно всем человеческим и божеским законам, не имел права существовать (а в реальность подобных ему не верили даже Ангелы). Однако он жил – и притом чувствовал себя прекрасно. И, как видно, существовали ему подобные – люди, отмеченные символом змия и голубки. Бессмертные, но смертельно опасные.

Вероятно, человек более рассудительный и предусмотрительный, воспользовался бы помощью Официума, а может, даже известил бы обо всем Внутренний Круг Инквизиториума. Но я, увы, в этом случае не был ни рассудительным, ни предусмотрительным, а потому решил разобраться с проблемой самостоятельно. Хотя и понимал, что играю с огнем.

Ну что ж, мы, инквизиторы, к играм с огнем так ли, иначе ли – привычны…

Как можете догадаться, милые мои, старый мой приятель не был рад неожиданному визиту. Однако старался сохранять хорошую мину при плохой игре. И если бы не гримаса испуга, которую, ступив на порог, я заметил у него на лице, я решил бы, что он сердечно мне рад.

– Что, Козоёб, слуг у тебя нет, если уж открываешь сам?

Он даже не скривился, когда я назвал его старым прозвищем – лишь усмехнулся чуть шире.

– Я дал им нынче выходной, – сказал. – Входи, Мордимер. Гость в дом – Бог в дом.

То, что он один, было хорошо: мне не хотелось, чтобы начали болтать о странной девушке, которая прибыла вместе с инквизитором.

Козоёб раскрыл глаза чуть шире, когда вампирица вышла из-за моей спины. Втянул воздух и скривился. Некогда это тоже нас сдружило: тонкое обоняние и некое чувство прекрасного.

– И откуда ты ее вытащил? – пробормотал он. – Матерь Божья Безжалостная, какая ж она грязная!

– Значит, ее следует выкупать, – согласился я и отодвинул его с дороги, чтобы мы могли войти. – Раз уж слуг нет, не приготовишь ли купель? Сам ведь говоришь – выкупаться ей не помешает…

Девушка стояла в прихожей, забившись в угол, который показался ей самым темным. Я ласково взял ее за руку.

– Не бойся, – сказал, и слова эти снова позабавили меня, поскольку, когда б она хотела нас убить, проделала бы это столь же легко, как кошка душит мышку.

Козоёб управился прекрасно. Приготовил лохань, полную горячей воды, щелочь, щетку с деревянной ручкой, полотенца и два деревянных ведра с теплой водой для ополаскивания. И справился со всем этим удивительно быстро.

– Искупайся, – указал я девушке на лохань и шагнул к двери. Девушка оказалась подле меня столь быстро, что я не успел даже моргнуть.

– Не уходи, – вцепилась мне в руку. – Не оставляй меня одну!

Мой старый приятель глядел на это представление широко распахнутыми глазами.