- Нет, Петрович, ты не крути, - наседал Кузькин. - Откуда ты знаешь про пришельцев? Выкладывай, что за пришельцы такие? Ты сам-то их видел?

- Видеть - не видел, врать не буду. А вот слышать кое-что пришлось.

- Где?

- Да вот прямо здесь.

Кузькин от изумления чуть не слетел со стула.

- Здесь? Вот прямо тут!?

- Ну.

Константин Юрьевич осоловело таращился на Петровича и порывался что-то сказать, но у него не получалось. Удалось ему только поднять руку и погрозить Петровичу пальцем.

- Сдается мне, что это не коньяк, произнес тот задумчиво, - Со ста пятидесяти так не развезет.

- А сколько там градусов? - живо поинтересовался Кузькин.

- Сколько есть - все наши... Холера, в голову не бьет, а ноги,как ватные...

Кузькин тоже ощущал некоторую потерю координации, но голова работала, как часы, и ему страсть хотелось разложить всех этих пришельцев по полочкам.

- Что выпито, то выпито, назад не сольешь, констатировал он. - И что там с пришельцами? Прямо сюда явились?

- Нет, не явились. Это черти являются... Неделю-полторы назад сижу я здесь вечером... Не сказать, что трезвый... Так, кое-какие дела были - шабашка, одним словом. Заходят двое.

- Зеленые?

- Почему, нормальные, трезвые.

- А по чему видно, что они пришельцы?

- Ты слушай, не перебивай!.. Заходят, значит, двое. Обыкновенные мужики, вроде нас с тобой. Зырк по сторонам, как, мол, жизнь, как здоровье, то да се. Я, значит, мол, слава богу, не скучаем. Слово за слово, а один и говорит: как расцениваете ситуацию? Расцениваю, говорю, как хреновую, а что? Да вот, толкует, мы тут ходим, выясняем мнения. И какие, спрашиваю, мнения? Разные, говорит. Вы на выборы-то как, собираетесь? Вообще-то да, говорю, надо сходить. И за кого будете голосовать, интересуется. Точно пока не скажу, отвечаю, на месте разберемся. Так, говорит, а какое крыло политического спектра поддерживаете? Ну, говорю, как вам сказать, то,что потолковей. А какое вам кажется потолковей, правое или левое, - не унимается он. Мне, говорю, кажется середина потолковей, вот я и думаю, как бы ее найти.

- Ну а они что? - встрял заинтригованный Кузькин.

- Они помялись немного, переглянулись, и тот, который все время помалкивал, говорит. Мы, говорит, являемся представителями внеземной цивилизации. Я, конечно, удивляюсь, но виду не подаю. "Рэкетиры, думаю, так что им меня рэкетировать? Или гэбешники - так на хрен я им сдался?" Ладно, говорю, внеземной, и что? Он: как вы отнесетесь к тому, чтобы на выборах поддержать нашу партию? Так прямо и шарахнул между глаз.

- Ну и ну-у! - Кузькин восхищенно помотал головой. - А ты, Петрович, врешь складно!

- Если вру, тогда айда по домам, - решительно вставая произнес обиженный Петрович, - Только мне и делов тебе мозги пудрить.

- Погоди, погоди, Петрович! Ты сядь. Ну, допустим, не врешь. Дальше то что?

- Дальше, - Петрович сел на табурет и выдержал паузу. - Я вот тоже, как ты, конечно, не верю ни одному слову. Но помалкиваю. Ну, хорошо, говорю, я, скажем, готов поддержать. А какая программа у вашей партии? Если вы от пришельцев, так у них там, во своясях, уже давно коммунизм построили. Стало быть они и у нас строить будут? Эти двое переглянулись и , вроде как усмехнулись. Нет, говорят, коммунизм строить не будут. А тогда что, капитализм с человеческим лицом? Они опять переглянулись: нет, говорят и его не будут. Что же вы, говорю, строить собираетесь? Строить ничего, отвечают, не будут, но план, конечно, имеется. Изложить его в деталях они не берутся, но план такой, что все будут жить по-человечески.

- По-человечески - это как, интересно? - ехидно поинтересовался Кузькин.

- Вот и я у них спросил то же самое, - Петрович искоса глянул на Константина Юрьевича и с сомнением покачал головой. - Давай-ка его, что ли, к верстаку прислоним, а то упадет.

Совместными усилиями рабочий класс переместил прослойку на новое место. Константин Юрьевич пробормотал что-то невнятное, то ли про световые годы, то ли про молодые, но тоже быстротечные, после чего уронил голову на руки и затих. Кузькин же взбодрился и теперь непременно желал выяснить, как живут по-человечески.

- Так вот, - продолжил Петрович, - а один из этих двух мне отвечает, мол, по-человечески, значит нормально. Это сложно, дескать, объяснить, но во главу угла надо ставить личность, чтобы она там.., ну, и так далее. Потому как, коллектив - дело хорошее, но если он состряпан не из личностей, дело - труба.

- Это уж как водится! - поддакнул Кузькин, изображая на лице полное понимание.

- Да, а у вас, мол, всех гребут под одну гребенку, оттого и общество так себе. Зашло в тупик и остановилось в развитии. Ну, а, мол, у пришельцев ученые, всякие теории, компьютеры, так что они учтут баланс интересов всех подряд, и мы дунем вперед. Но им, пришельцам то-есть, важно, чтобы мы на это дело пошли добровольно, иначе, мол начнутся всякие разговоры.., и все такое. И другого пути, кроме как выставить свою кадидатуру на выборах, они не видят. В конце концов, говорит, эти наши партии тоже предлагают кота в мешке, только помалкивают о том, что там они нарешали на своих пленумах. Вон большевики что в семнадцатом обещали, а что получилось?

- Так те хоть наши были,- перебил Кузькин, - а эти вообще неизвестно, кто такие.

- "Наши","ваши".., - пробурчал Петрович, - Наши алкаши чудо хороши, а ваши алкаши - сплюнь и не дыши! Это тебе не хоккей - жизнь... В общем они много чего еще мне наговорили. И про демократию и про партократию... Я просил: а что, мол, вы только нас на буксир берете, или американцев тоже? Ну, и других всех, в мировом масштабе? Про других, говорят, - где как пожелают. А у американцев вмешательство пока не требуется.

- Так может это масоны? - вдруг осенило Кузькина.

- Какие такие масоны? - Петрович пожал плечами. - Ты о чем?

- Ну, эти... Про которых все долдонят.

- Кто долдонит?

- Ну-у... Все. Заговор, и все такое.

- Не знаю, у них на лбу не написано. И насчет заговора разговору не было. Сказано - пришельцы. А привязались они к нам, потому что боятся, как бы мы под эти дела не устроили хорошую драчку и не угробили цивилизацию. Понятно?

- Да, - Кузькин сплюнул. - Это мы можем. Везде лезем. То Ангола, то Хренландия... В Афгане нам рыло начистили, утерлись, давай чеченов бомбить. Бей своих, пусть чужие боятся!.. Теперь вот, говорят, сапоги надо мыть в Индийском океане... И боеголовки, говорят, воруют, а их напекли, как картошки...

- Вот-вот, нам масонов не надо, мы тут сами себе масоны, - поддержал Петрович. - Да... Покалякакали мы, значит, они и говорят, вы, мол, подумайте. Что ж, говорю, я подумаю, а в случае чего, какой номер в беллютене? И тут они мне задали задачку. Номер, говорят, мы пока не знаем, знаем только, что в момент голосования вы и сами поймете, за какой голосовать. Если, конечно, решите, что стоит. А на нет, мол, и суда нет - голосуйте, как хотите. И тихо, так, спокойно вышли.

- А ты?

- А я остался, где сидел. Думать начал и сейчас еще не кончил. С тобой вот решил посовещаться.

Кузькин обнаружил, что клюет носом. И почувствовал, что его здорово разобрало. В голове все перепуталось и нестерпимо хотелось спать.

- Мне что у них понравилось, - Петрович тронул его за плечо, - Слышишь?

- Ну.

- Вот эта мысль про дураков, демократию и власть. Хорошая мысль.

- Какая мысль? - Кузькин с трудом поднял голову.

- Э-э, брат, да ты совсем окосел. И Юрьевич тоже... Что мне с вами теперь делать?

Наступала третья стадия. В этой стадии опъянения сознание Кузькина отключалось, но не насовсем. Периодически он приходил в себя, как бы выскакивая из небытия, но через минуту-другую снова погружался в мутную жидкость, похожую на клей, и барахтался там до следующего раза. Если попойка происходила с переменой места и обстоятельств, то, как выяснялось позже, Кузькин предпринимал разного рода активные действия, хотя и находился в бессознательном состоянии. Если же пили стационарно и его не задевали, он либо спал, либо таращился по сторонам, вставляя реплики и выкрикивая лозунги, но не причиняя иных беспокойств окружающим.