Их четыре, башни Мастеров. Две стоят пустые, третья принадлежит Мастеру Воды. Четвёртая, башня Мастера Тогородора, была самой высокой.

Но это днём. Сейчас все башни казались одинаковыми. Я растерялся, но только на пару секунд. Опустившись у самой ближней, сразу понял, что это не она. В крошечном дворике царило запустение…

Как здорово, подумал я, что можно прилетать сюда, если захочется побыть одному или поиграть в магов, в заброшенный замок. А ещё… если бы у меня был друг, такой, от которого не бывает тайн, с которым интересно всегда! Мы бы придумали такое!..

Снова вспомнился Нимо. Впрочем, зачем я ему? Он, наверное, внук самого Высшего Мастера. Или… ученик. Таких, как он, запросто пропускают к королю.

Как он открывал тогда калитку в стене! Я вспомнил! Не было в том месте никакой калитки, то есть она была, только рядом, а Нимо почему-то прошёл по траве мимо. И стена расступилась перед ним. А у меня в те минуты вид, наверное, был одурелый.

…Но что за чертовщина! Я облетел уже четыре башни, и ни одна из них не была той самой. Сами башни похожи, вот только ни сад, ни пруд, у которого днём я увидел Мастера, не находились. Всё оказалось брошенным, другим.

Позже я долго бродил без цели, перелетал через ограды или чересчур длинные дома. Ощущение пустоты высосало силы, не хотелось ни скользить над улочками, ни подниматься в высоту. Даже то, что на мне не было одежды, казалось скорее забавным — если кто-нибудь увидит, пусть думает что угодно, почему я должен бояться?

Проснувшись, я, конечно, не понимал, что было взаправду. Летучка лежала на стуле, я мог дотянуться рукой. Под солнечным лучом блеснула на ней тонюсенькая паутинка — и вспомнилось свечение клейма-короны. Одежда моя была на месте, но всё равно я верил, что половину ночи провёл, летая и бродяжничая.

Брэндли думал, что Долина Цветов — это такое огромное поле, всё покрытое цветами. По полю бесконечной цепочкой идут девушки и собирают лепестки цветов. Красные бутоны — в красные мешочки, синие — в синие, жёлтые — в жёлтые. У каждой девушки к поясу привязано несколько таких мешочков, и, сорвав цветок, она сравнивает его с цветом мешка — ведь у каждого цвета бывает множество оттенков.

Когда мешочек наполняется, девушка свистит в дудочку, которая висит у неё на шее на цепочке, и тут же с края поля несётся мальчишка. Он должен быстро — пока лепестки не испортились, — доставить их в сушильню. Там из цветов струями горячего воздуха удаляется влага. Другие лепестки, наоборот, закладывают в прессы давилен и сразу выжимают сок. Иногда сок высушивают, а иногда — оставляют дозревать в чанах. В некоторые чаны добавляют специальные порошки, щелочи или кислоты, чтобы улучшить или изменить цвет. Иные варят, а некоторые цветочные порошки ещё и прожаривают на противнях в печи. Чего только не делают в Долине Цветов с нежными лепестками…

Так было написано в увлекательных книгах о путешествиях в библиотеке отца, Сидоруса Водохлёба.

Долина Цветов казалась накрытой туманом. Или это были облака?.. Когда «Лунная бабочка» коснулась плоской вершины небольшого холма, Брэндли понял, что с земли туман не выглядит плотным — только в распадках над самой травой протянулись кое-где белые, густые, как молочный кисель, клочки. Холмы и низина пестрели цветами — самыми разными, — но водянику представлялось, что цветов должно быть ещё больше. Трава зеленела ярче — свежая, чистая, она как будто торопилась вырасти после обильного дождя. Там, где дымка над долиной рассеивалась, солнце прорывалось всей силой, изумрудное сияние трав прямо слепило. А ещё — водяник тихо ахнул, — там и тут висели кусочки радуг — побольше и совсем крохотные. Отовсюду доносилось журчание: ручьи, множество ручьёв — одни стекали с гор, другие пробивались из-под земли. Порой сила воды оказывалась такою, что родники превращались в фонтанчики.

Тоненькая черноволосая девочка и старичок — крохотный, просто карлик, — оказались единственными, кто пришёл встретить корабль.

— Пойдёшь со мной или останешься? — окликнул Аль.

— А куда? А где цветы?

— Цветочные поля там, за теми холмами, — махнула рукой девчонка. Старичок рассеянно улыбался и будто бы витал мыслями в своём далёком мире, а девочка то и дело останавливала взгляд на водянике — видно, ей ужасно хотелось понять, что это за странный гость такой?..

Из-за холма вырвалась стайка ласточек — стремительных чёрных птиц. Они словно ждали ветра; а может, прилетели с ним или принесли — внезапный, пахнущий снегом и чем-то глубоким и тайным. Одна, похожая на тёмную звезду, птица едва не задела волосы Аля; он вскинул руку, и тогда ласточка мгновенно развернулась; водянику почудилось, будто ей не пришлось даже описывать в воздухе дугу: она ударилась обо что-то невидимое и, возвращаясь, снова молнией пронеслась над пальцами мальчика.

— Аль, — прошептал Брэндли. — Это ласточки. Ты же их помнишь?

Как шёл к башне, я не запомнил. Не знал, который был час, и не обратил внимания, встречались люди на пути к вершине Холма или нет. Я взял с собой летучку, но если бы меня спросили, поверил ли я в то, что загадочный слуга Мастера больше не станет предъявлять права на неё — я бы только пожал плечами.

Если говорить правду — самая тайная, самая волнующая мысль была о Нимо.

Наверное, у Нимо есть своя летучка — мне трудно поверить, что высший Мастер не достал бы для него летучку. Но в голове сами собой придумывались всякие ситуации — например, Нимо почему-то не может сам летать. Может быть, он боится высоты? Так ведь бывает, и ничего ужасного, нужно только, чтобы рядом оказался тот, кто не будет насмешничать и упрекать, а просто покажет, как это здорово — летать! Если нужно, я приделаю к летучке верёвочную страховку, как и положено, вообще-то, по правилам, чтобы случайно не выпустить летучку из рук. Мы уйдём далеко на косогоры, где никто не видит, и будем вместе сбегать с поросших мягкою травою склонов. А потом… Нимо однажды оторвётся от земли, и глаза у него будут счастливые-счастливые. Горячий ветер поднимет нас, и мы полетим рядом… а потом возьмёмся за руки — я ведь могу летать, держась за летучку одной рукой!

А может быть, Нимо не отпускают летать одного далеко? Если я покажу, как замечательно умею управлять летучкой, старый Мастер отпустит нас в дальний поход на несколько суток вдвоём. Мы соберём рюкзак и будем лететь, пока солнце не сядет, а едва оно коснётся горизонта, поднимемся ещё выше и увидим, как оно раскрасит облака. Потом отыщем уютное местечко и устроимся на ночь в какой-нибудь пещере в горах или на берегу ночного озера. Хорошо бы полетать и ночью, и ещё — встретить рассвет; но это случится в другую ночь, потому что сначала мы устанем с непривычки…

Потом я подумал, что у Нимо может оказаться обычная летучка, не такая, как у меня. Ведь я ни разу не слышал, чтобы где-нибудь существовали летучки, с которыми можно делать такие удивительные вещи…

И тут я замер. Простая и очень неприятная догадка ударила, словно камень, упавший с мостика. Моя летучка — она на самом деле принадлежит Нимо. И её дали зачем-то мне. Но почему?! На вид Нимо никак не старше и не тяжелее меня, он запросто мог бы летать ещё года два наверняка. Может, так случилось, что Нимо потерял летучку или её у него украли, а теперь её нужно вернуть, но Мастер и Нимо не хотят меня огорчать и пытаются сделать это деликатно?

На миг захотелось заплакать, когда представил, что летучки у меня не будет. А если ещё окажется, что Нимо и Мастеру я совсем не нужен… Верну летучку, они поблагодарят, даже подарят что-нибудь в утешение — пусть даже другую, но самую обычную доску-летучку… И всё. Сказка кончится. Летать по-настоящему я уже не смогу. Останется — сбегать с холма или прыгать с мостиков и обрывов вот так, по-дурацки, как все эти нахальные, глупые пацаны, которым самое главное — повыделываться; показать, что они круче других.