Жак де Вилль, Струан и Данросс хмыкнули про себя при этом «мистер Бартлетт», отметив, как искусно, используя то, что ему пришлось принять против воли, Гэваллан поставил американцев на место и вынудил их потерять лицо, чего ни тому ни другому никогда не понять.

– Спасибо, Эндрю, – поблагодарил Бартлетт. Потом добавил: – Иэн, позвольте мне нарушить правило и задать еще один вопрос до начала ланча: вы сможете закончить к следующему вторнику?

Токи в зале тут же потекли в обратном направлении. Лим и остальные слуги замерли. Все взгляды обратились на Данросса. Бартлетт подумал, что зашел слишком далеко, а Кейси была в этом просто уверена. Она наблюдала за Данроссом. На его лице не дрогнул ни один мускул, но выражение глаз изменилось. Все в зале понимали, что самому Тайбаню бросили вызов. Или давай действуй, или нечего и рот раскрывать. К следующему вторнику.

Все ждали. Молчание, казалось, повисло в воздухе. И продолжало висеть.

И тут Данросс нарушил его.

– Я дам вам знать завтра, – проговорил он спокойным голосом, так что роковой момент миновал, сотрапезники перевели дух, а официанты продолжили свою работу, и все ощутили облегчение. Кроме Линбара.

Он по-прежнему чувствовал выступивший на руках пот, потому что один знал про то, что связывало всех потомков Дирка Струана, – внезапный и странный, почти первобытный, позыв к насилию. И он видел: этот позыв чуть не выплеснулся наружу, почти выплеснулся, но не совсем. На сей раз он прошел. Но понимание того, что он есть и в любой миг заявит о себе, ужаснуло Линбара.

Сам он вел происхождение от Робба Струана, сводного брата и партнера Дирка Струана, поэтому в его жилах не было крови Дирка. Линбар горько сожалел об этом и еще больше ненавидел Данросса за то, что ему, Линбару, тошно становилось от зависти.

«„Каргу“ Струан на тебя, Иэн чертов Данросс, и на все твои поколения», – подумал он и невольно содрогнулся при мысли о ней.

– Что случилось, Линбар? – спросил Данросс.

– О, ничего, тайбань. – Он чуть не подпрыгнул на стуле. – Ничего – просто вдруг кое-что пришло в голову. Извините.

– Что пришло в голову?

– Я подумал о «Карге» Струан.

Ложка в руке Данросса замерла в воздухе, и все остальные уставились на него.

– Это не совсем полезно для твоего пищеварения.

– Конечно нет, сэр.

Бартлетт посмотрел на Линбара, потом на Данросса:

– Кто это – «Карга» Струан?

– Семейная тайна, – сухо усмехнулся Данросс. – В нашей семье много тайн.

– А у кого их нет? – сказала Кейси.

– «Карга» Струан – наш фамильный призрак. Была им и остается.

– Сейчас уж точно нет, тайбань, – возразил Гэваллан. – Ее уже почти пятьдесят лет как нет в живых.

– Может, она и вымрет с нами, с Линбаром, Кэти и мной, с нашим поколением, но я не очень-то в это верю. – Данросс как-то странно посмотрел на Линбара. – Не встанет ли «Карга» Струан сегодня ночью из своего гроба и не сожрет ли нас?

– Ей-богу, не стану даже шутить про нее, тайбань.

– Будь проклята «Карга» Струан, – отрезал Данросс. – Будь она жива, я сказал бы ей это в лицо.

– Да, ты сказал бы. Конечно, – хохотнул Гэваллан. – Хотел бы я на это посмотреть.

– И я тоже, – усмехнулся Данросс, но потом заметил недоумение на лице Кейси. – А-а, это только бравада, Кейси. «Карга» Струан – исчадие ада, если верить легендам хотя бы наполовину. Она была женой Кулума Струана, сына Дирка Струана, основателя нашей компании. В девичестве Тесс, Тесс Брок, она приходилась дочерью Тайлеру Броку, заклятому врагу Дирка. Рассказывают, что Кулум и Тесс тайно сошлись в тысяча восемьсот сорок первом году. Она – шестнадцатилетняя красавица, он – наследник Благородного Дома. Почти Ромео и Джульетта – с той разницей, что они остались в живых. Но это ничего не изменило в кровавой распре Дирка и Тайлера или в противостоянии семейств Струан и Брок, а лишь усилило и усложнило его. Родилась она в тысяча восемьсот двадцать пятом году как Тесс Брок, а умерла в тысяча девятьсот семнадцатом как «Карга» Струан. Девяностодвухлетняя, беззубая, безволосая, злобная и ужасная до последнего дня. Странная штука жизнь, хейя?

– Да. Иногда в это трудно поверить, – задумчиво произнесла Кейси. – Почему люди в старости столь разительно меняются – становятся такими отвратительными и злыми? Особенно женщины?

«Из-за моды, – мог бы сразу ответить на это Данросс, – и потому еще, что мужчины и женщины стареют по-разному. Несправедливо? Да, но это неоспоримый факт. Женщина замечает, что на коже появляются складки, кожа обвисает, лишается упругой свежести, а ее мужчина по-прежнему глядит молодцом, и ему еще строят глазки. Она видит молодых куколок и приходит в ужас от мысли, что они уведут ее мужчину, а в конце концов так и случается, потому что ему надоедает вечное брюзжание и подпитываемая ею самой агония самобичевания, и, конечно, из-за присущего ему бессознательного стремления к молодым…»

«Айийя, ни один афродизиак в мире не сравнится с молодостью, – говаривал старый Чэнь-чэнь, отец Филлипа Чэня и наставник Иэна. – Ни один, юный Иэн, ни один. Нет такого, нет, нет и нет. Послушай меня. Началу ян нужны соки инь, но молодые соки, о да, они должны быть молодыми, соки, которые продлят твою жизнь и напоят ян – о-хо-хо! Запомни, чем старше твой „мужской стебель“, тем больше ему нужна молодость, перемена и молодой пыл, чтобы его жизненная сила била через край. Чем чаще „мужской стебель“ пускают в дело, тем больше он приносит радости! Но не забывай одного: как бы ни была бесподобна эта услада, восхитительная, неземная, ох какая сладкая и ох какое удовольствие приносящая „прелестная шкатулка“, что гнездится у них между ног, берегись ее! Ха! Она – западня, засада, камера пыток и гроб твой! – Старик хихикал, и его живот прыгал вверх и вниз, и слезы текли у него по лицу. – О, боги восхитительны, верно? Они даруют нам рай на земле, но ты позна́ешь настоящий ад при жизни, когда твой „одноглазый монах“ не сможет поднять голову, чтобы войти в рай. Судьба, дитя мое! Это нам суждено – страстно желать „ненасытную ложбинку“, пока она не пожрет тебя, но ох, ох, ох…»

«Должно быть, она тяжела для женщин, особенно для американок, – думал Данросс, – эта травма старения, неизбежность того, что оно наступит так рано, слишком рано. И в Америке это хуже, чем где-либо еще.

Зачем мне изрекать истину, которой вы уже, наверное, прониклись до мозга костей? Зачем говорить, что американская мода заставляет вас гнаться за вечной молодостью, которую не может дать ни Бог, ни дьявол, ни хирург? Вы не можете быть двадцатипятилетней в тридцать пять, или выглядеть на тридцать пять, когда вам за сорок, или на сорок пять, когда перевалите за пятьдесят. Простите, я знаю, что это несправедливо, но это факт.

Айийя, – с жаром думал он, – слава Богу, если Он есть, слава всем богам, великим и малым, что я мужчина, а не женщина. Мне жалко вас, американская леди с такими красивыми именами».

И Данросс ответил просто:

– Полагаю, потому, что жизнь прожить – не поле перейти, а нас пичкают разными глупостями, вот мы и носимся с фальшивыми ценностями – в отличие от китайцев, которые мыслят здраво. Господи, как невероятно здраво они мыслят! Что касается «Карги» Струан, наверное, всему виной была ее дрянная броковская кровь. Думаю, это был ее джосс – ее судьба, ее удача или неудача. У них с Кулумом родилось семеро детей – четыре сына и три дочери. Все сыновья погибли раньше срока. Двое – от «поноса», наверное от чумы, здесь, в Гонконге, одного зарезали в Шанхае, а последний утонул в графстве Эршир, в Шотландии, где расположены поместья нашей семьи. От одного этого свихнется любая мать, а ведь еще были ненависть и зависть, всю жизнь окружавшие ее и Кулума. А если прибавить сюда все трудности жизни в Азии, передачу Благородного Дома чужим сыновьям… в общем, вы понимаете. – Данросс задумался, а потом добавил: – Согласно легенде, она вертела Кулумом Струаном всю его жизнь и до самой смерти тиранила Благородный Дом – всех тайбаней, всех невесток, всех зятьев и всех детей. И даже после смерти. Помню, как нянька-англичанка – чтоб ей вечно гореть в аду – говорила мне: «Вы лучше ведите себя хорошо, мастер Иэн, а не то я призову „Каргу“ Струан и она слопает вас…» Мне тогда было лет пять-шесть, не больше.