– Благодарю.

– О’кей, давайте начнем.

Армстронг вдруг почувствовал себя неловко.

– Пожалуйста, расскажите, что вам известно о нелегальном грузе, обнаруженном в отсеке стойки главного шасси вашего самолета, мистер Бартлетт.

Бартлетт повторил, что ничего не знает.

– Я не думаю, что в этом замешан кто-то из экипажа или кто-либо из моих людей. Насколько мне известно, ни один из них никогда не нарушал законов. А я знаю, что говорю.

– Как долго с вами работает капитан Джанелли?

– Четыре года. О’Рурк – два. Свенсен – с тех пор, как в пятьдесят восьмом у меня появился самолет.[30]

– А мисс Чолок?

– Шесть лет, почти семь, – сказал Бартлетт после паузы.

– Она менеджер высшего звена в вашей компании?

– Да. Высшего из высших.

– Это необычно, верно, мистер Бартлетт?

– Да. Но не имеет отношения к данной проблеме.

– Вы владелец этого самолета?

– Им владеет моя компания. «Пар-Кон индастриз инкорпорейтед».

– У вас есть враги – кто-нибудь, кто хотел бы серьезно досадить вам?

Бартлетт усмехнулся:

– Есть ли у собаки блохи? Заводя друзей, не окажешься во главе компании стоимостью полмиллиарда долларов.

– Никого конкретно?

– Это надо спросить у вас. Заниматься оружием – статья особая. Здесь, должно быть, работали профессионалы.

– Кому было известно о том, что вы летите в Гонконг?

– Эта поездка была запланирована пару месяцев назад. Знал мой совет директоров. И те, кто у меня занимается планированием. – Бартлетт нахмурился. – Особого секрета из этого не делалось. Не было причин. – Потом добавил: – Конечно, знала компания «Струанз», это точно. По крайней мере недели две. На самом деле мы подтвердили дату двенадцатого, по телексу, точную дату предполагаемого отлета и прибытия. Я хотел прилететь раньше, но Данросс сказал, что его больше устроил бы понедельник девятнадцатого, а это сегодня. Может, следует спросить у него?

– Я спрошу, мистер Бартлетт. Благодарю вас, сэр. Пока этого достаточно.

– Я бы тоже хотел задать несколько вопросов, суперинтендент, если вы не возражаете. Какое предполагается наказание за нелегальный ввоз оружия?

– Десять лет без права досрочного освобождения.

– Какова ценность этого груза?

– Он бесценен – для того покупателя, кому он предназначен, потому что оружие не разрешается иметь никому – абсолютно никакое.

– А кто этот покупатель?

– Любой, кто желает организовать беспорядки, поднять восстание, совершить массовые убийства, ограбление банка или преступление любого масштаба.

– Коммунисты?

Армстронг улыбнулся и покачал головой:

– Им не нужно стрелять в нас, чтобы захватить колонию, или нелегально провозить винтовки: у них полно своего оружия.

– Националисты? Люди Чан Кайши?[31]

– Им оружие в более чем достаточном количестве и ассортименте поставляет правительство Соединенных Штатов, мистер Бартлетт. Не так ли? Поэтому им тоже нет нужды провозить его таким путем.

– Может, война между гангстерами?

– Господи Боже, мистер Бартлетт, наши бандиты не стреляют друг в друга. Наши гангстеры – или, как мы их называем, триады[32] – улаживают свои разногласия разумно, цивилизованно, по-китайски, с использованием ножей, топоров, оружия из арсенала боевых искусств или при помощи анонимных звонков в полицию.

– Могу поспорить, это кто-то из «Струанз». Именно там вы найдете ответ на загадку.

– Возможно. – Армстронг издал странный смешок. Потом повторил: – Возможно. А теперь, если позволите…

– Конечно. – Бартлетт выключил магнитофон, вынул обе кассеты и передал одну Армстронгу.

– Благодарю вас, мистер Бартлетт.

– Сколько времени обычно продолжается обыск?

– Как когда. Может быть, час. Возможно, нам придется пригласить кое-каких экспертов. Мы постараемся доставить как можно меньше неудобств. Вы покинете самолет до ланча?

– Да.

– Если вам нужно будет попасть в него, прошу сообщить в мой офис. Наш номер 88–77–33. На какое-то время здесь будет установлен постоянный полицейский пост. Вы будете жить в «Вик»?

– Да. Теперь я могу ехать в город, делать то, что хочу?

– Да, сэр, с условием, что вы не покинете колонию до окончания расследования.

Бартлетт широко улыбнулся:

– Это до меня уже дошло на все сто.

Армстронг ушел. Бартлетт принял душ, оделся и подождал, пока уйдут все полицейские, кроме одного, который занял пост у трапа. Затем вернулся к себе в офис и закрыл дверь. Оставшись совсем один, он проверил часы. Было 7:37. Он подошел к коммуникационному центру, щелкнул двумя микровыключателями и нажал на клавишу посыла.

Через секунду послышался треск статических помех и сонный голос Кейси:

– Да, Линк?

– Джеронимо,[33] – четко произнес он в микрофон.

Последовала долгая пауза.

– Поняла, – сказала она. Динамик смолк.

Выехав с автомобильного парома, курсирующего между Коулуном и островом Гонконг, «роллс-ройс» повернул на восток и влился в густой поток машин на Коннот-роуд. Утро было очень теплое, влажное и безоблачное под ласкающими лучами солнца. Кейси откинулась на подголовник заднего сиденья. С растущим возбуждением она взглянула на часы.

– Время есть много, мисси, – тут же сказал глазастый шофер. – Благородный Дом эта улица, высокий дом, десять, пятнадцать минут ничего.

– Хорошо.

«Такова жизнь. Когда-нибудь у меня будет свой „роллс-ройс“, аккуратно одетый, вежливый и спокойный шофер-китаец, и не нужно будет переживать из-за цен на бензин. Никогда. Может – наконец-то – именно здесь я получу свое „выходное пособие“, „отвальные“». Она улыбнулась про себя…

Линк первым объяснил, что это такое. Он тогда назвал эти деньги «посылальными». Надо всего лишь сказать «а пошел ты» кому-то или чему-то.

– Такие деньги имеют самую высокую цену в мире… но и достаются самой дорогой ценой. Если будешь работать на меня – со мной, но на меня, – я помогу тебе получить твои «посылальные». Но не знаю, Кейси, захочешь ли ты платить такую цену.

– Какую?

– Не знаю. Знаю, что она бывает разной – у каждого своя – и всегда больше, чем ты готов заплатить.

– А у тебя было так?

– О да…

«Так, – размышляла она, – пока эту цену нельзя было назвать слишком высокой. Я получаю пятьдесят две тысячи долларов в год, мне дают много денег на расходы, работа расширяет кругозор. Но слишком много забирает государство, и остается совсем недостаточно, чтобы назвать эти деньги „отвальными“».

– Такие деньги получают, срывая большой куш, – объяснял Линк, – а не берут из наличности.

«Сколько мне нужно?»

Подобным вопросом она никогда не задавалась.

«Пятьсот тысяч долларов? При семи процентах такая сумма будет приносить тридцать пять тысяч в год, но это без налогов. Может, стоит подумать о мексиканской правительственной гарантии – одиннадцать процентов минус один процент им за услуги? Все равно это облагается налогом. В свободных от налога облигациях при четырех процентах сумма составит двадцать тысяч, но облигации – штука опасная, а своими „отвальными“ ты рисковать не станешь».

– Первое правило такое, Кейси, – растолковывал Линк. – Никогда не подвергать эти деньги риску. Никогда. – И с губ его слетел милый смешок, который всегда ее обезоруживал. – Никогда не подвергать риску свои «посылальные», за исключением одного или двух раз, когда ты на это решишься.

«Миллион? Два? Три? Переключайся на встречу, и хватит мечтать, – сказала она себе. – Мечтать я не буду, но моя цена – два миллиона наличными в банке. Свободных от налогообложения. Вот что мне нужно. Два миллиона при пяти и одной четверти процента без налогообложения – это сто пять тысяч в год. И при этом у меня и у моей семьи всегда будет все, что я хочу, в более чем достаточном количестве. Но как получить два миллиона, свободных от налогообложения? Не знаю. Но почему-то кажется, что здесь то самое место».