— Хозяина увидеть можно? — спросила. Плотники видят — парень одет богато, подумали, что гонец от казанских мурз. Они_г эти гонцы, теперь бывали в этих местах нередко. Мурза тоже так подумал, он Айвику раньше видел мельком и в новом одеянии не узнал. Айвика смело, даже грубо, сказала:

— Далеко забрался ты, мурза Аталык. Чуть нашла тебя.

— Кто ты? — мурза положил ладонь на рукоятку ножа* что висел за поясом.

— По твоим следам от Ярандаева илема шла. Ты меня забыл разве?

— Зачем пришла?

— Нехорошо, мурза. Кузнец за тебя воевать пошел, дочку тебе на сбережение оставил, а ты ее украл. Так честные люди не делают.

— Кто из нас честен — не тебе судить. Кузнец меня предал.

— А дочка его причем? Ты ее с грудным дитем разлучил.

— Тебе какое дело? Она сестра для тебя? Ты черемиска, она русская.

— Она мне подруга, а Андрейке жена. Мы с ним пришли.

— Где он?

— В надежном месте. Отдай нам Настьку, и мы уйдем.

— А если не отдам? Если вас обоих на одну цепь прикую?

— Тогда Андрюшка пойдет к воеводе в Казань. Там сейчас князь Гагин сидит. Он твою реку Казанку Студен-кой сделает. Студенку помнишь?

Мурза сверкнул глазами, прошелся несколько раз из угла в угол.

— Ладно. Говори, где Настин муж? Я жену его к нему отпущу, а тебя тут оставлю.

— Зачем я тебе нужна?

— Чтобы он Гагину про меня не сказал. Месяц здесь продержу, если русские меня не тронут — отпущу.

— Ты себя дураком считаешь — меня не считаешь?!— Айвика второпях перепутала русскую поговорку, но мурза ее понял.

— Слово даю!

— Знаю твое слово. Где Андрюшка, я тебе не скажу. Ты его сразу же поймаешь. Я Настьку сама к нему поведу, и воеводе тебя мы не выдадим. Живи тут, нам не жалко.

— Как я могу тебе верить?

— Что ты, что русский воевода — оба мне чужие. А с Настькой мы в куклы играли.

Муслы снова зашагал из угла в угол.

— Долго не думай, мурза. Если к вечеру я к Андрюшке не приду, он в Казань поедет. И завтра же Гагин будет здесь. Меня и Настьку он выручит, а ты...

— Как змея ты хитрая. Знал бы — в илеме прирезал.

— Ты мне верь, мурза. Если бы я думала тебя выдать, я бы сразу в Казань пошла. Зачем мне было свою голову в твою пасть класть? Слово даю — не выдам.

— Ладно. Настю я тебе отдам. Но помни, если предашь, Аббас тебя на дне моря найдет.

— И ты помни. Если вслед нам конников пошлешь, кузнец об этом знать будет. Тогда не кори меня за слово. Ладно?

Мурза хлопнул в ладоши. В'ошел слуга:

— Скажи Насте — пусть в дорогу собирается. За ней приехали.

* * *

Кто знает, почему Муслы отпустил Настю по-хорошему? Может, оттого, что любил, может, хотел задобрить. Дал он ей в подарок коня, оставил с ней всю одежду, и летнюю и зимнюю, дорогую, сунул в руку кошелек с деньгами. На второй день на всякий случай поднял свою сотню в седло и выехал в лес...

Настя и Айвика сильно боялись, что мурза пошлет вслед им дозор, и если узнает, что они едут в Казань, поймает снова. Но этого не случилось, и к ночи они были у князя Гагина.

И князь, и Андрюшка, и Настя были рады-радешеньки. Договорились, что пробудут они в Казани неделю-другую, отдохнут немного, а потом пустятся в дальнюю дорогу на санях. До Кокшайска по Волге, а там накатан ледяной путь по Кокшаге до Нова города.

Айвика, однако, все время ходила озабоченная. Потом не вытерпела, сказала Гагину:

— Ты бы, князь, пока мы тут, мурзу не трогал бы.

— Почему?

— Слово я ему дала — не выдавать. Я бы могла сказать тебе, что это не Аталык, но Настя же с нами...

— Уж коли ты слово дала, надо держать, — ответил Гагин. — Мы его не тронем и после вашего отъезда. Слово есть слово.

А сам про себя подумал: «Ах ты, честная душа — девка. Да если бы ты попросила его схватить • я и то бы не послушал тебя. Ясно, что Аталык не зря к Казани прибился. Заговор его с Гиреями не удался, теперь он с казанцами задумал ханство поднимать. Пусть ездят друг к другу, а мы на их замыслы со стороны поглядим».

VII

Князь Данила Сабуров в беспокойстве был. Время шло, а гонец из Нижнего не возвращался, подмогу не приводил. А с Данилой слуг всего четыре человека. С ними князь гоняться за ватажниками не осмеливался. С кузнецом в леса ушло, как-никак, четыреста отчаянных мужиков. И приходилось-Сабурову торчать в Царевококшайске, принюхиваться да прислушиваться, не появятся ли веоти о ватаге. Воевода Ноготков несколько раз намекал, что-де не пора ли восвояси, ведь нижегородская крепость без воеводы оставлена, не дай бог государю об этом станет ведомо.

Наконец, посыльный из Нижнего вернулся, но с худыми вестями. Прибыл-де в город князь Иван Михайлов Во.

ротынский с указом стать там большим воеводой. А ему. Сабурову, велено стать воеводой в остроге. 'Знают ли в Москве о его, Сабурова, отлучке? На это вестник ответил: «Не знают. Инако Воротынский об этом сказал бы». Людей в помощь князю Воротынский не дал, сказал, что об указе о поимке беглых ему не ведомо, а если таковой у Сабурова есть, то пусть он его скорее исполняет да воз-вертается на свою службу.

И тогда Сабуров решился на последний шаг. Оставив пятерых своих слуг в городе, он поехал в кокшайскую крепость к воеводе Василию Буйносову. Он надеялся уговорить князя дать ему стрельцов, благо к этому времени Данила вынюхал, где кузнец с ватагой хоронится.

А в это время пара саней приближалась к кокшайской крепости. Впереди ехала Айвика, за ней во вторых санях сидели Андрюха с Настей. Воевода встретил их по-доброму. Не потому, что был гостеприимным, а корысти своей ради. Сам Буйносов был безграмотен, а дьяк крепости по-черному запил, и у воеводы накопилось, читать и отписывать много бумаг.

Узнав, что Андрей подьячий, он засадил его за стол в приказной избе, сунул в руки перо — читай и пиши. Девок поместил в чулане по соседству, велел отдыхать. На дворе трещали крещенские морозы, и все трое согласились переждать их в Кокшайске.

Князь Сабуров приехал около полудня. Он вошел. в приказную избу промерзший, на густых бровях иней, на усах и бороде льдинки. Собрал в горсть усы и бороду, отодрал лед, бросил на пол. Пока хозяин раздевал гостя, они поговорили о трудной дороге, о жестоком морозе, о здоровье — о всем том, о чем говорится при встрече. Потом сели на лавку и начали беседовать по сути.

— Гостить я у тебя, княже, долго не могу, то дело спешное. Имею я на руках указ государя имать разбойника и вора Илейку Кузнецова. Оный вор и царев недруг сбил ватагу беглых и хоронится ныне на Большой Кокшаге. Оружия с ним, окромя дубин, никакого нет, но воров много — четыреста душ. И стало мне известно, что намерен он на твою крепостишку наскочить, стрельцов поубивать, оружие все как есть забрать. И посему я к тебе с поклоном — помогай и мне и себе.

•— А Ноготков о чем думает? У него, я чаю, полтыщи воев, не менее?

— Ты что, Ивана Андреича не знаешь? Спесив, как поляк, упрям, как немец. Тебе, грит, указано, ты и исполняй. А у меня пятеро стрельцов..,

— Почему более не взял?

— Дак указ токмо на одного Илейку дан. В Москве, я думаю, о ватаге его не знали.

— Я более сотня стрельцов тебе выставить не смогу,— сказал Буйносов, подумав. — Острог совсем оголять не в праве.

— Хватит, княже! Воры совсем безоружны, да и оголодали, я думаю. Повяжем их, да и вся недолга.

— Добро, воевода. Где эти воры, в каком месте?

— Мы так сделаем, княже. Я нынче же поеду в Царев город и доподлинно выведаю, где сии разбойники сидят. А ты через день-два веди сотню туда же, и мы дело свершим с божьей помощью.

Как только воеводы вышли, Андрюшка сразу шасть в чулан. О чем они там советовались — не известно, но сразу после отъезда Сабурова друзья заторопились, запрягли лошадей в сани и распрощались с Буйносовым.

Ныне, не то что в минувшие времена, дорога по реке накатана. Стоит впереди город, и ездят по ней постоянно. Хлопая по седлу задом, едет Данила Сабуров по дороге рысью. Лошадь хоть и не успела отдохнуть, но мороз поджимает ее, иона бежит ходко. Вдруг сзади скрип полозьев, конский топот. Оглянулся воевода, попридержал коня на всякий случай, правую руку положил на рукоятку сабли Но, приглядевшись, успокоился. В санях, раскручивая конец вожжей над головой, мчался воеводский подьячий.