— Не наскочит. До весны его в наших лесах не будет.

Илья вернулся в избу, сели за стол ужинать. Ели мол-

ча, Ешка и Кочай ждали, что скажет кузнец. Он хлебал щи, ничего не говорил.

— Зачем Ярандай отзывал тебя? — не утерпел Ешка.

— Вроде бы Настенкин след появился: «Зимуют-де на его уделе ватажки беглых людей с Камы, и средь них девка». Кроме Насти некому там зимовать. Весной велел к нему приходить.

— А про ногайцев ничего не сказывал?

— Нет, — соврал Илья. Пока он сам ничего доподлинно не узнал, говорить об этом не хотел. Все решили ждать тепла. Ешка сразу же хотел ехать к Актугану, но Топкай и Илья отговорили его. Топкай сказал, что зимой все равно там жилище не построить, кормиться нечем, надо ждать весны. Илья очень соскучился по русской речи и просил Ешку зимовать у него. Да и Палага в доме больно пригодится.

И началось Ешкино зимовье. Днем он либо помогал в кузнице, либо, надев лыжи, бродил по окрестностям илема. Он мысленно расставлял по местности крепостные строения. Вот тут — храм, тут воеводская изба, тут стена, тут башенки. Часто заходил в кудо жителей илема, укреплял в них православную веру, о городе пока не заикаясь. Зимние ночи долги, если с вечера спать, все бока отлежать можно. Вечерами терзает Ешку скука. И удумал он детей илемских грамоте учить. Илья, узнав об этом, засомневался:

— А книги где?

— Есть у меня в котомице книга Нового завета, есть часослов. На первое время, думаю, хватит.

— Бумага?

— В Новгороде Великом да и в иных городах сыеко-ни на бересте царапают, а мы чем хуже? Слава богу, березовой коры здесь хоть завались.

А Топкай посоветовал:

— В помощь возьми моего Коришку. Он будет сказки рассказывать, песни петь. К нему ребятишки как мухи к меду слетаются. А к тебе не пойдут, пожалуй.

В один из вечеров Кори привел в избу Ильи десятка два ребятишек. И подростки, услышав о сказании, тоже' пришли.

Трещит в светце лучина, сыплет угольки в корытце с водой.

Кори сел на лавку в передний угол, задумался. Раньше, когда Кочай рассказывал эту часть сказания, Кори отлучался в кузницу, на все вечера не приходил. Правда, еще раньше от бабушки он про многих других патыров сказки

слушал, может, их в один котел бросить, сварить похлебку про онара. Кое-что додумать, кое-что присочинить. Ведь заменял он однажды Кочая. Неплохо вроде получилось. Побрякал Кори мало-мало на гуслях, заговорил:

— Прошло несколько лет жизни междуречья без онара. Турни долго крепился, держал свое слово и из болотного царства не вылезал. Наконец, он решил все же в одну из ночей тайно сходить к кургану. Теперь он стал совсем другим. Куда девалась наглость и самоуверенность? Он стал ворчливым, разговаривал сам с собой. Шел, крадучись и озираясь. В одном месте вдруг из кустов выпорхнула птичка и так напугала Турни, что тот растянулся на земле, дрожа от страха.

— У, керемет! Душа ушла в копыта, — заворчал он, поднимаясь. — Вот до чего я дожил — на землю, где царил и правил тыщу лет, хожу теперь тайком, как вор или разбойник. Шарахаюсь от каждой пичужки, боюсь людей. Нет вроде никого... Ну, отдохну немного и, примусь.— Турни сел на пенек, отдышался, залюбовался тишиной ночи и... размечтался. Не заметил сам, как заговорил про себя:

— А ведь какие были времена! Бывало, стоит только выйти мне из царства кереметей, как эти же презренные людишки, дрожа и трепеща от страха, все как один вставали на колени и отдавали мне любую душу. Бывало, сотнями я души поглощал, был сыт и весел. А теперь...

Не заметил Турни, размечтавшись, как сзади него возник молодец и спросил:

— Послушай-ка, старик. Я сбился тут с пути, не знаешь ли, где дорога в Кереметию?

Турни хотел было дать стрекача, но вдруг раскинул руки и заорал:

— Яиге!¹¹ Сын! — и бросился обнимать парня.

— Отец? Вот встреча! — Яиге тоже обнял отца и, отойдя от него на два шага, начал разглядывать. — Ты сильно сдал, старик. Не узнаю великого Турни. Ну на кого похож ты, погляди. Прости, старик, но ты на чучело похож.

— Зато мой сын гладкий стал, — с обидой сказал Турни. — В тяжелые, лихие времена удрал из царства. Уж много лет не кажет в доме глаз. Хоть весточку какую бы послал, спросил бы, как живет отец...

— Я вижу, жизнь твоя, старик, не мед. Я слушал за кустом твою пустую болтовню, ты стал ворчун, старик. Где теперь онар, где меч?

— Видали умника?! Онар лег отдыхать в курган и меч забрал с собой.

— Ну что ж. Пусть дрыхнет этот крот на колдовском мече. Пора бы рать твою поднять, онара разбудить. Пока глаза он протирает — схватить и этим же мечом прикончить.

— Глупец. Онара разбудить никто не может, кроме Кайны.

— А это что за птица?

— Правнучка онара. Ей он оставил тайный клич, заветное словцо...

— Ей сколько лет?

— Не больше двадцати.

— Положись на меня, старик. По женской части нет меня бойчей.

Обычно к кургану первым приходил Янтемир. Он должен был по ночам охранять покой онара. Чтобы ему не скучно было коротать ночь, приходила сюда и Кайна. Они гуляли около кургана, пели тихие песни. На этот раз Кайна пришла в урочное время, но любимого не застала. Это обеспокоило ее: Янтемир никогда раньше не опаздывал. И она запела песню, чтоб дать знак патыру, что она уже здесь:

Я зеленый листочек зажму между губ,

Полной грудью вдохну свежего ветра,

И листочек тогда запоет нежно и жалобно,

И все узнают, что я жду своего желанного.

— Это Кайна, — шепнул Турни. — Сейчас появится Янтемир, и нам несдобровать. Бежим!

— Ну нет, — зашептал Яиге. — Пока я не познакомлюсь с этой девой, отсюда не уйду. Поползли к кургану.

К Кайне подошел Янтемир:

— Прости, красавица, что опоздал немного. Предчувствием беды томимый, я по лесу ходил. Какая-то неясная тревога напала на меня. В лесу, на берегах реки и на полянах — везде я чувствовал большое беспокойство. Кругом летает воронье и каркает зловеще. Все стало так, как в прошлые года, когда Турни с своей ужасной ратью на нас готовил нападенье. Попряталось зверье по норам, они ведь чувствуют беду гораздо раньше нас. Стой, кто там?! — крикнул вдруг Янтемир, но на опушку леса вышел карт илема,

— В лесу ты не заметил ничего? — спросил он Янте-мира.

— Тревогу чую.

— Я только что гадал на воске. И вышло, что в лесу дремучем нашем злодей какой-то новый появился.

— Где?

— Об этом воск сказать не может. И мы решили послать во все четыре стороны гонцов. И ты иди. Охотник ты, и знаешь все дороги: кого куда послать и где что посмотреть. Здесь мы останемся и доглядим за всем.

— Иди, отец. А ты, красавица, иди в илем, и будь со стариками рядом.

— Вернешься скоро?

— Недели две придется походить. Леса огромны.

— Я только попрошу — побереги себя. И вот возьми платок.

— Спасибо. Он будет каждый миг напоминать тебя.

— Знай, милый, это не простой платок. Волшебный. Ты, может быть, задержишься в отлучке, а злая рать с других дорог нагрянет. Ты знай, когда платок мой потемнеет, узоры все на нем увянут и поблекнут, спеши сюда на помощь.

— Прощай, родная, — Янтемир обнял Кайну, спрятал платок на груди и отправился за картом. Кайна долго махала рукой ему вслед...

...Турни понял план своего сыночка. Да и желание отдубасить сына за долгое шатание по белу свету тоже было ему по душе. Он схватил палку и с таким рвением цачал молотить по спине, по рукам и по голове своего потомка, что тот завертелся мелким бесом и начал кричать, что есть силы.

Кайна, услышав стоны и крики, поспешила на помощь, она подумала, что беда случилась с Янтемиром. Когда она подбежала к Яиге, тот лежал на траве вниз лицом, раскинув руки в стороны.

— Ты жив, юноша? — спросила она, и когда Яиге не ответил, перевернула его лицом вверх. — Бедный, несчастный парень. Он мертв, — сказала она сокрушенно, и в этот момент Яиге застонал:

— О, юмо, я умираю!

— Кто этот злой и жестокий человек, который так избил тебя? — спросила Кайна, поднимая Яиге на ноги. — И откуда ты?