Царь. Зачем?
Мурат. Астраханские мурзы властью твоей тяготятся. Задумали они вместе с казанцами сбить одно ханство, от твоей управы- уйти, а ханом хотят сделать Саадета. И будет тот Аталык мутить черемис и других инородцев, подго варивать их к бунту против тебя. Оберегись, государь.
Царь. Спасибо за упреждение.
Годунов. Из слов твоих видно: служить ты нам хочешь.
Мурат. Буду служить. Только...
Годунов. О всем ином завтра договоримся. Ныне же государь утомлен.
Когда Мурат вышел, Вельский сказал недовольно:
— Поставим лису кур караулить. Он же с ханом Исламом может стакнуться, вот тогда будет защита южных рубежей.
Бояре Вельского не послушали, сказали, что Мурат Ис лама ненавидит, и боярин Годунов мудро поступил, позвав Гирея на службу государю.
За ужином у царя Борис сказал Ирине:
— Про Аталыка слышала? Что из этого следует?
— Крепости надобно ставить немедля. Сперва на Кокшаге, потом на Санчурине...
— И не только там. Повели, государь, — обратился он к Федору, — спешно послать в Астрахань два полка, и пусть там князь Федор Лобанов да Борис Мезецкий ставят крепость каменну, ибо старая, деревянная, обветшала.
— Повелю. А Саадет не помешает? У него, я слышал,
войска больше, чем у Мурата.
— Верно, государь. Чтобы оного не случилось, мы на время пошлем туда Мурата. Он своему милому братцу глотку порвет, если тот...
— А как же южные рубежи? — спросила Ирина.
— Подождут. Туда теперь Ислам не пойдет. Ему не до того. И еще: на переволоке меж Волгой и Доном надо поставить крепость супротив ногайцев и крымцев. И пусть заботится о построении острога сего великая царица.
— Верно, шурин, верно! — царь заулыбался и, повернувшись к жене, промолвил: — Пусть эта крепость будет твоей, Иринушка, и назовем ее Царицын острог. Ладно ли я придумал, шурин?
— Я, государь, рад этому не менее твоего. Если бы мы успели в эти годы поставить крепость на Тереке, то нам не токмо ногайцы али крымцы — нам весь Османский султанат был бы не страшен.
Через день был большой прием. В Столовой палате около царского кресла стояли рынды в белых одеяниях с се-кирками на плечах и один конюший, и боярин Борис Федорович Годунов. На большой лавке воссел один боярин и князь Иван Федорович Мстиславский. Никита Романович оказался болен, а Богдана Вельского почему-то в список приема вписать забыли. На кривой лавке сидели бояре Дмитрий Годунов, Степан Годунов, дворецкий Григорий Годунов, Иван Годунов, князь Дмитрий Шуйский да сыновья царева дяди Федор и Александр Романовы. Мурат со свитой сидел за отдельным гостевым столом. На приеме был зачитан указ о строительстве новых крепостей.
IV
Теперь уж голова Разрядного приказа не ждал прихода Ирины, а прибежал во дворец сам. Нашлись и ратники, и мастера-строители. Изыскивались фураж и прокормные деньги. За боярином вползли в царицыну палату четверо подьячих. За ушами перья, на поясах привешены чернильницы, за пазухой бумага.
— Здрав будь, Григорий Борисыч, — Ирина указала боярину на скамью. — Зачем пожаловал?
— Тут, государыня, я грамотку воеводам сочинил — казанскому и нижегородскому. И пришел к тебе, дабы ты державную руку свою приложила. Надумали мы послать на Кокшагу три полка. Большой полк поведут князь Иван Ондреев Ноготков да князь Григорий Вельский.
— Умные мужи. Пусть ведут.
— В передовом полку пойдет воевода князь Иван Га-гин-Великой. В сторожевом — князь Петр Шаховской.
— Не мало ли?
•— Слушай, государыня. Им будут помогать воеводы с двух сторон, на то и грамота писана.
— Чти.
Подьячий сунул в руку боярина свиток, Васильчиков начал читать.
— Воеводе казанскому, князю Григорию Куракину, воеводе нижегородскому Даниле Сабурову государыня Ирина Федоровна повелела построении Новоцаревой крепости на Кокшаге вам бы воспомоществовать. Для сего сыскать в ваших уездах сараи и печи, где делывали кирпич, известь и кирпич жгли, и все эти сараи и печи отписать на государя, потом велеть их починить и покрыть, а также поделать новые сараи и печи. Приготовить лес и дрова, камень на известь, а также бутовый камень велеть ломать. Для этого дела послана будет с князем воеводой Ноготковым государева казна. Сваи делать велеть государевым дворцовым селам, что округ вас имеются, и посылать на Кок-шагу водою, и зимой по льду, ибо в тех местах кокшайских никаких сел нет. И кирпич каленый посылать крестьянами же...
— Подожди, боярин. Боюсь я, что князья и воеводы казну царскую разворуют, а крестьян будут заставлять все -делать бесплатно. Посему впиши в грамоту таковые слова...
Писцы мигом выдернули из-за ушей перья, умокнули в чернильницы, приготовились строчить.
— Для этого все дела делать наймом, искать охочих людей, уговариваясь с ним, и деньги платить исправно. А также взять по десять человек целовальников из казанцев и из нижегородцев, из лучших посадских людей и велеть им делать денежные расходы и писать их в книги подлинно, порознь, по статьям, и к этому писцы должны крест целовать, чтобы в деньгах кражи не было. А кто будет запасами промышлять или посулы брать, или чем покоры-ствуется, тот будет от государя казнен смертью.
— Не строгонько ли, государыня, будет? Мужики, уз-намши про твой указ...
— Это не мой указ. Мне так государь повелел делать. Мужика и так до крайности объярмили, оттого он бунтует, в леса бежит. И еще выслушай, боярин. Коль бояре красть царские деньги не станут, то их будет и на то, чтобы за ту землю, которую мы под город и его усадьбы возьмем, инородцам честно уплачивать. Если бы по доброте и правде мы страною правили, может, эти крепости и строить не надо было.
— Так-то оно так, государыня, однако...
— Не будем государя оговаривать. Допиши.
Боярин кивнул дьяку, и тот погнал по грамоте строку, играя титлами.
V
А Топкаев илем живет тем временем своей жизнью. Полевые работы закончены, сезон охоты еще не начался. Землю сковало морозом, снег еще не выпал. Опять собрались ребятишки в просторной избе кузнеца, снова приготовились Кочая слушать. Взрослые тоже пришли, у кого время свободное есть. Просят сказителя начать. Кочай спрашивает Кори:
— На чем ты кончил?
— Кокша женился на Юнге. Свадьба была. Ты сам дальше продолжай.
— Ладно, продолжу, — согласился дед. — Ёсе одно пока делать нечего. Ну что ж, привел онар Юнгу в свое кудо, хоть ему было нелегко, но прикинулся любящим. Сразу работать по дому заставлять не стал, понимал, что толку от этого не будет. Сказал, что хочет познакомить ее со всеми женщинами плема, и стал водить из кудо в кудо. Видит Юнга — все жены работают. Одна зерно на жерновах перемалывает, другая коноплю в ступе толчет, третья полотна ткет, четвертая у очага хлопочет. Всякая работа тяжела, но она приносит семье радость. Нашли одну лентяйку: сидела, волосы расчесывала. Юнга спросила мужа:
•— Зачем она вместо работы красотой занимается?
— Чтобы муж больше любил.
— А разве муж ее любит мало?
— Совсем не любит. Весь илем над ней смеется.
Многое поняла Юнга, наглядевшись на тружениц-жен,
и принялась дома наводить чистоту, делать всякую работу. И еще увидела Юнга бедность, в которой живут люди, и поняла, что в этом виноват ее отец. Как-то Кокша спросил ее:
— Ты отца любишь?
— У нас в царстве никто никого не любит. А теперь я ненавижу его. А ты меня любишь?
— Почему ты спросила об этом?
— Я же знаю, старейшины силой заставили взять меня.
— Зачем же шла, если знала? -
— Я очень полюбила тебя. Думала, все сделаю для того, чтобы и ты... Мне очень трудно, но я стараюсь во всем угодить тебе.
— Спасибо, — сказал онар. — Но, прости, я в твою любовь не верю. Ведь ты сама сказала: «У нас никто никого не любит». Все в илеме думают, что ты пришла ко мне, чтобы погубить. Тебя отец послал...
