Еще раз ведун перечить не решился, лишь плюнул под ноги.

– Так, чистоту соблюдаем! – сделала замечание старику девушка, голосом прокурора на допросе.

Дедок чуть не подавился и прикрыл рот ладонью.

Ольга взяла глиняную плошку с полки за печкой, накрошила в неё сушеных грибов и залила медовухой. В другую плошку налила медовухи для обработки ножа и ниток с иголкой. Медовухи девушка потратила малую часть, оставив в сохранности добрые полбутыля.

– Все закончим – вместе разопьем! – подмигнула юная целительница, стараясь сбросить напряжение, которое, словно электрическое поле, витало в воздухе. Она старалась говорить увереннее, нервотрепки ей и самой хватит, нечего старика до инфаркта доводить.

Они помогли Боровику подняться с кровати и дойти до стола. Мужик не сильно упирался, но лицо у него было мертвецки-бледным и покрыто липким потом, словно маслом. Потом лекари положили его на столешницу, устланную чистой тканью.

Мухоморы с медовухой мужик выпил залпом.

Вместо медицинских халатов целители переоделись в чистые исподние рубахи до пят. Притом, Ольга переоделась прямо тут же, непривычно не стесняясь присутствия старика.

– Слышал сказки про мертвую и живую воду? – спросила она у старика-птицы.

Пересмысл мотнул головой:

– Есть сказание, “Про хозяйку мертвой и живой воды”

– Дак вот, мертвая вода – исцеляет… убивает гниль, затягивает раны, создает эту стерильность…

Пересмысл, конечно, ничего не понял, но видимо сделал в голове какие-то странные заключения.

– Дак ты, стало быть, та самая хозяйка?!

– Хозяйка – хозяйка. Продезинфицировать надо. Вот, что я имею в виду.

– Что сделать?

– Протереть живот надо спирт……медовухой, – опомнилась Ольга. – Дед, слышишь, помогай! Ты у меня за медсестру сейчас.

– За чью сестру?

– Короче, дед делай что говорю, – ворчала недовольно девушка и примерялась где будет делать разрез.

Пересмысл насупился, сдвинул брови.

– Ты, поаккуратней, я все же уважаемый человек, как-никак…

– Давай, уважаемый, помогай! Если Боровик «отъедет», то уважать тебя будет на одного меньше! – скрипнула зубами целительница и, наконец, наметила место разреза. Вроде у трупов аппендикс был именно там. Заодно и проверим…

Пересмысл выполнил поручение со всей ответственностью. Надо сказать, оказался он не из брезгливых. Да уж, решил стать врачом – терпи кровь и дерьмо! Так, кажется, пытался отчим отговорить Олю поступать на медицинский…

Спустя два часа.

Ольга, ничуть не стесняясь старика, уселась по-турецки на пол рядом с импровизированном хирургическим столом, на котором сном младенца спал пациент. У больного на животе виднелся только что заштопанный красными шелковыми нитками разрез.

Между стариком в одной исподней рубахе и розововолосой девушкой стояла бутылка янтарной, слегка мутной медовухи и всего одна глиняная кружка, второй, увы, не нашлось, как и закуски. Поэтому они снимали напряжение «на сухую». И только сейчас Ольгу начало трясти от нервов. Она только что сама сделала операцию. Главное, не искалечила, не зарезала, а именно спасла человека. По крайней мере, он пока дышит.

У Боровика поднялась температура, но его лицо уже не было покрыто тем липким нездоровым потом – это обнадеживало.

Снаружи дома слышался негромкий, но постоянный гомон. Видимо, несмотря на поздний час, в деревне вряд ли кто-то спал. Сейчас, наверное, половина местных жителей собралась возле дома и обсуждала, что происходит внутри избы. Только вот выходить на улицу не хотелось, было только одно желание – напиться и лечь рядом с пациентом. Сегодня Ольга пережила слишком много.

Ольге пришлось остаться жить в деревне Звериное полесье. За больным нужно присматривать и защищать его от родственничков, которые понятия не имели как за ним ухаживать и словно поставили для себя задачу – доконать болезного. Староста Зоран выделил девушке отдельную избу. На высоком сухом месте, недалеко от своего дома, в тени гигантской сосны. Ольга начала постепенно обживать новое жилище. К ней в дом перенесли и Боровика, чтобы был под её присмотром.

Старый ведун Пересмысл не давал Ольге повода соскучится. Навещал свою ученицу и учительницу каждый день, ближе к полудню. Заодно приносил домашней еды, в которой, кстати, у неё надобности не было.

Слишком обеспокоенные комфортным житием Боровика в доме Хельги родственники, в упор не слышали её рекомендации: в первые дни после операции не кормить его ничем, кроме костного бульона и нежирного кипяченого молока. Несли в избу целительницы продукты. Притом пытались накормить страдальца самым вкусным, пирогами, сметаной, копченой рыбой. Один, даже половину жаренного поросенка принес. Вот и пришлось девушке отдуваться за него, пока все не испортилось.

Новый дом оказался слишком просторным, с несколькими горницами, сеновалом и двором для скотины. Правда был один недостаток – изба Боровика была по соседству, потому в окна целительницы часто заглядывали его дети, жена и сам староста – Зоран Горыныч.

“Недурно бы обзавестись занавесками!” – подумала Ольга, увидев в окне очередное любопытное лицо.

Деревня росомах Звериное полесье была больше Липового дола раза в полтора. Ольга наблюдала в окна, как мимо ее нового жилища то и дело проходила толпа народа в местных колоритных одеждах с зеленой вышивкой и кружевами по воротам рубах и платьев. Пробегали играющие в догонялки дети с соломенными волосами. Они часто носились возле памятных столбов с ликами предков. Женщины хлопотали по хозяйству, пропалывали огороды, посуду мыли прямо на улице.

Могучие вековые сосны с толстыми стволами и земляками среди корней стояли повсюду, в солнечный день тени от их вечнозеленых ветвей расползалась по всей деревне. А под ногами и на тропах валялась масса сосновых иголок. Живительное и ласковое солнце заглядывало в обращенные на восток в окна дома целительницы только с утра. Потом в избе снова становилось сумрачно. Иногда даже приходилось пользоваться лучиной. А еще Ольге порой невыносимо хотелось закурить, но табака скивы не знали. Оно может и к лучшему, ведь девушка давно пыталась бросить эту привычку.

Боровик все время собирался отправиться к предкам, притом по поводу и без такового. Если Ольга осматривала швы и случайно задевала рану, он охал и говорил, что ему, приходит конец. Спустя пару дней, больной и вовсе набаловался донельзя, и собирался на свидания к пращурам даже тогда, когда у него просто портилось от чего-то настроение.

Как говориться, старость не радость…

В Оренбурге, в том мире, где прежде жила Ольга, сорокалетний мужчина не считался пожилым.

Пришлось девушке полностью окунуться в ощущение жительницы давно минувших веков. Самой хаживать за водой к общему колодцу находившемуся в северной стороне деревни. Обитатели Звериного полесья косились на неё, а некоторые даже откровенно пялились, чуя в ней чужачку.

Однажды у колодца Ольга встретила странного парня, который сразу выделялся на фоне остальных мужиков-росомах своей щуплостью и нескладной фигурой. Руки и одежда у него были перемазаны светло-коричневой глиной. Это оказался местный гончар. Он сам носил воду в свою мастерскую, которая располагалась шагах в двадцати от того места, где обычно вся деревня пополняла запасы воды.

Первый раз они с Ольгой чуть не столкнулись на одной тропинке. Оба, видимо, витали в этот момент каждый в своих мыслях. На следующее утро повстречавшись у колодца поздоровались.

– Меня зовут Лан. Я гончар, – несмело представился парень. – А ты Хельга – целительница. Я о тебе много разговоров слышал. Удивительно, о таких способах лечения, как резать ножом, я читал у Мадьях, но вот чтобы их кто-то делал…

Ольга почему-то сразу прониклась к парню симпатией. Все местные мужики, обычно на неё посматривали либо с вожделением, либо с опаской, а этот скорее с точки зрения научного интереса. К тому же, странно встретить в этой глуши читающего человека, точнее оборотня.