Пуаро поспешно объяснил, что мисс Карнаби все еще на прежней работе. Были небольшие неприятности, сказал он, связанные с пропавшей собакой.
— Эйми Карнаби очень любит собак. У моей тети был пекинес. Она оставила его мисс Карнаби, когда умерла, и та очень его любила. Думаю, она очень горевала, когда собачка умерла… О да, она добрая душа. Конечно, ее не назовешь интеллектуалкой…
Эркюль Пуаро согласился, что мисс Карнаби, вероятно, нельзя назвать интеллектуальной личностью.
Его следующим шагом было найти смотрителя парка, с которым миссис Карнаби разговаривала в тот роковой день. Это не представило большой трудности. Смотритель запомнил тот инцидент.
— Дама средних лет, довольно полная; она была очень взволнована — потеряла своего пекинеса… Ее внешность мне хорошо знакома: она почти каждый день приводит сюда этого пса. Я видел, как она пришла с ним… Да, так эта дама была необычайно взволнована, когда потеряла его. Прибежала ко мне и спросила, не видел ли я кого-нибудь с таким пекинесом… Что за странный вопрос! Могу вам сказать, что здесь полно собак всевозможных пород: терьеры, пекинесы, таксы, даже борзые, каких только нет… Вряд ли я отличил бы одного пекинеса от другого.
Эркюль Пуаро задумчиво кивнул и отправился на Блумсбери-Роуд-сквер, 38.
Дома номер 38, 39 и 40 вместе были объединены под названием «Частный отель «Балаклава». Пуаро поднялся по ступенькам и распахнул входную дверь. Внутри его приветствовал сумрак и запах вареной капусты, смешанный с оставшимся после завтрака запахом копченой селедки. Слева от сыщика стоял стол из красного дерева с печального вида хризантемой в горшке. Над столом висела большая, обитая сукном полка, куда клали письма. Пуаро несколько минут задумчиво смотрел на эту полку, потом толкнул дверь справа. Она вела в помещение вроде гостиной, с маленькими столиками и так называемыми мягкими креслами, обтянутыми кретоном с унылым узором. Три пожилые дамы и один сурового вида старый джентльмен подняли головы и с ненавистью уставились на незваного пришельца. Эркюль Пуаро покраснел и удалился.
Он пошел дальше по коридору и подошел к лестнице. Направо коридор под прямым углом вел, очевидно, в столовую. Немного дальше по этому коридору была дверь с надписью «Офис».
Пуаро постучал в нее. Не получив ответа, он открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате стоял большой письменный стол, заваленный бумагами, но никого не было видно. Сыщик вышел, снова закрыл дверь и вошел в столовую.
Грустного вида девушка в грязном переднике шаркающей походкой ходила по комнате с корзинкой ножей и вилок, которые выкладывала на столики.
— Простите, — извинился Эркюль Пуаро, — но не могу ли я видеть заведующую?
Девушка взглянула на него тусклыми глазами и ответила:
— Не знаю, эт точно.
— В офисе никого нет, — сказал Пуаро.
— Ну, я не знаю, где она может быть, эт точно.
— Может быть, — терпеливо и настойчиво произнес сыщик, — вы можете это выяснить?
— Ну, посмотрим, что я смогу сделать.
Пуаро поблагодарил ее и снова вышел в прихожую, не рискуя встретить злобные взгляды обитателей гостиной. Он смотрел на обитую сукном стойку для писем, когда шуршание и сильный запах девонширских фиалок возвестили о появлении заведующей.
Миссис Харт была сама любезность.
— Мне так жаль, что вы не нашли меня в офисе, — воскликнула она. — Вы спрашивали комнаты?
— Не совсем так, — тихо ответил Эркюль Пуаро. — Я хотел узнать, не проживал ли здесь недавно один из моих друзей. Некий капитан Кёртис.
— Кёртис! — воскликнула миссис Харт. — Капитан Кёртис? Погодите, где я слышала это имя?
Пуаро ей не помог. Она раздраженно покачала головой.
— Значит, у вас здесь не живет капитан Кёртис? — уточнил сыщик.
— В последнее время — точно нет. И все-таки, знаете, это имя мне, безусловно, знакомо… Вы можете описать своего друга?
— Это было бы сложно. Полагаю, — продолжал он, — иногда бывает так, что сюда приходят письма на имя людей, которые фактически не живут здесь?
— Конечно, такое случается.
— Что вы делаете с такими письмами?
— Ну, мы храним их некоторое время… Понимаете, это может означать, что данный человек скоро приедет сюда. Конечно, если письмо или посылка здесь уже долго, невостребованные, их возвращают на почту.
Эркюль Пуаро задумчиво кивнул:
— Я понимаю. — И прибавил: — Дело в том, что я послал моему другу сюда письмо…
Лицо миссис Харт прояснилось.
— Это все объясняет. Я, должно быть, заметила это имя на конверте. Но у нас останавливается или бывает проездом так много бывших военных… Сейчас посмотрю. — Она глянула на полку.
— Его сейчас там нет, — сказал Эркюль Пуаро.
— Наверное, его вернули почтальону. Мне очень жаль. Ничего важного, надеюсь?
— Нет-нет, письмо было совсем не важное.
Когда он пошел к выходу, миссис Харт, окутанная своим резким запахом фиалок, последовала за ним:
— Если ваш друг приедет…
— Это очень маловероятно. Должно быть, я ошибся.
— Наши расценки, — сказала миссис Харт, — весьма умеренные. В стоимость номера входит кофе после обеда. Я бы хотела, чтобы вы взглянули на пару наших номеров…
Эркюль Пуаро с трудом спасся бегством.
IV
Гостиная миссис Сэмюэлсон была более просторной, более богато обставленной, и центральное отопление в ней было включено на еще большую мощность, чем у леди Хоггин. Эркюль Пуаро с трудом пробирался среди позолоченных столиков и больших скульптур.
Миссис Сэмюэлсон ростом была выше леди Хоггин, и ее волосы были обесцвечены перекисью водорода. Ее пекинеса звали Нанки Пу. Его выпученные глазки с вызовом смотрели на Эркюля Пуаро. Мисс Кебл, компаньонка миссис Сэмюэлсон, оказалась худой и тощей в тех местах, где мисс Карнаби была пухлой, но она так же много говорила и слегка задыхалась. Ее тоже обвинили в исчезновении Нанки Пу.
— Но, правда, мистер Пуаро, это было совершенно удивительно. Все случилось в одну секунду. У входа в «Хэрродс»[2]. Одна няня спросила у меня, который час…
— Няня? — перебил ее Пуаро. — Больничная няня?
— Нет-нет, няня ребенка. И малыш у нее такой славный! Просто прелесть! Такие милые розовые щечки… Говорят, младенцы в Лондоне не выглядят здоровыми, но я уверена…
— Элен, — одернула ее миссис Сэмюэлсон.
Мисс Кебл покраснела, запнулась и умолкла.
Миссис Сэмюэлсон колко сказала:
— И пока мисс Кебл склонялась над детской коляской, которая не имела к ней никакого отношения, этот наглый негодяй перерезал поводок Нанки Пу и ушел с ним.
Мисс Кебл пробормотала сквозь слезы:
— Все произошло в одну секунду. Я оглянулась, а дорогой мальчик исчез, у меня в руке остался только обрывок поводка… Может быть, вы хотите посмотреть на поводок, мистер Пуаро?
— Ничуть, — поспешно возразил сыщик. У него не было намерения собирать коллекцию перерезанных собачьих поводков. — Как я понимаю, — продолжал он, — вскоре после этого вы получили письмо…
История развивалась точно так же, как и первая: письмо, угрозы отрезать уши и хвост Нанки Пу. Только два момента отличались: потребовали другую сумму денег — 300 фунтов — и указали другой адрес, на который ее нужно будет послать. На этот раз — коммандеру Блэкли, в отель «Хэррингтон», Кенсингтон, Клонмел-Гарденс, 76.
Миссис Сэмюэлсон продолжала:
— Когда Нанки Пу благополучно вернулся домой, я сама пошла туда, мистер Пуаро. В конце концов, триста фунтов — это триста фунтов.
— Несомненно.
— Самое первое, что я увидела, было мое письмо с деньгами на чем-то вроде стойки в холле. Пока ждала хозяйку, я сунула его в свою сумку. К сожалению…
— К сожалению, — перебил Пуаро, — когда вы его открыли, в нем оказались только чистые листы бумаги.
— Откуда вы знаете? — Миссис Сэмюэлсон в изумлении посмотрела на него.
Сыщик пожал плечами:
— Очевидно, chere madamе[3], вор непременно забрал бы деньги до того, как вернул собаку. Затем он заменил банкноты чистой бумагой и вернул письмо на полку, чтобы его отсутствие не заметили.